Непреодолимая любовь к развалинам

Что я могу написать о Соловках? Я там была так давно, словно в другой жизни и сейчас, из Парижского предместья не то, что до Соловков, до Москвы ехать и ехать. И всё же, эти острова в Белом море возникают во всех своих ярких красках, стоит только прикрыть гглаза. Синее море, белый пароход... И мы такие ... солёные! В смысле пропитанные солёным ветром, прополощенные этой невероятной синевой, затерявшиеся в небе и камнях. Да, о камнях. Эти валуны в рыжих подпалинах хотелось трогать, уважать за вековое долготерпение и упрямство. Сколько лет этим стенам? Ах, Боже мой, какая древность! Во мне непреодолимая любовь к развалинам. Архитектурным не человеческим. Хотя, если благородные... Ну, ладно, не буду отвлекаться. Для “помощника реставраторов” странная привязанность. Зачем тогда восстанавливать? А ведь вот уже 10 лет стараюсь. Наверное для того, чтобы ещё многие десятилетия другие любители развлин ждали своего часа! Не на зло, а впрок. Ужасно глупо, дальше не буду. Вот, придумала: я художественную старину люблю, без мусора и запустенья. Чтобы видна была уходящая в века история, но и забота потомков тоже отражалась, их уважение к древности и желание её изучать.

Трудовые будни, однако в стройную картину не складываются: работа была привычная, спорилась быстро в окружении развесёлых друзей, да и отводилась ей третья часть суток, а если учесть, что и ночью мы порой бдили, особливо, если она белая, то и четвёртая. Однако, каждое возвращение поражало всё более облагороженным видом монастыря, хотелось думать, что есть в этом деле и твой малюсенький вклад. Не только механический, но и душевный. Тонкая это материя, но никуда не денешься. На Соловках души и чистоты много. Первозданности. Отдых там - очищение. Вода Святого озера твоё тело омоет, ветер высушит, небо окутает синевой, а лес одарит грибами-ягодами. Есть там и живые сказки и картины: преображение мира и исчезновение узнаваемости мест и предметов в лапах тумана, миражи островов на глади моря (Ах! Вот он, мир Грина, с вечно ускользающей Фрези Грант и загадочной Дези!), кружево каналов, оплетающих озёра, с собиранием грибов вприглядку, с сюрпризами, в виде пчёл и спринтом: “догони лодку” на слишком близком берегу. А ещё водоросли, местный промысел. Помню, как благоговейно обходила эти сухие зелёные бороды, повешенные сушиться, как мокрая одежда, на морском ветру. Их даже охраняли. Чудо водросли. И название помню фруктово-ягодное: виноград. Морской, конечно. В этих краях какая-то ностальгия по рассыпчатым гроздьям. Виноградовский район. Это в Архангельской области.

Снова созерцаю далёкие острова мысленным взором. Бухта. Часовенка, стены а над ними колокольня с храмом. Издалека видно: качается ступенчатое изображение, отражается в водах приближается. В этой постепенности все Соловки, в степенности. Им нужно поклониться, на них нужно подниматься. Движение вверх, по вертикали, и ещё выше. Колокольня. Вот она, башня-темница из русских сказок. Всё видно. Ты на острове, а вокруг ещё островки, поменьше. И всё мморе, море. Синь такая, глазам больно. Если знаешь окрестности, радуешься узнаванию - вон там Анзер, белый храм на Голгофе, а вот зелёные пятнышки - Зайчики. Заяцкие острова, с лабиринтом и мховым ковром, хочется назвать детским. Они маленькие и всё на них словно игрушечное: деревья, камни, бухточка, церковка. Для зайчиков, наверное. Вот не вспомню, есть ли там заячья травка... Я из-за них, помню, не уехала. Не успела на кораблик, заскочив на Зайчики. За что нас с Машей Ромик потом мороженым откармливал и компотом отпаивал. Помню его разочарование нашими скромными способностями. Всё мы не съели, а старались, даже о стрессе забыли! Вот так и остался для меня Рома бородатым мороженщиком в тельняшке. Если уж о еде, тема это неисчерпаемая. Красим мы леса в радостный цвет. А заодно рукава, кроссовки, носки, брюки (это потом обнаруживается, не сразу: то там пятнышко, то здесь, жирафья соловецкая болезнь!). Одно спасенье от навязчивой краски: обед. На часы не посмотришь, а то тоже покрасятся. Как тогда время определить? А двор каменный, холодный. Слово “обед” воспринимается как “праздник”, “отдых”. А запах! И вдруг заботливая Лиля выглядывает из окна:”Обедать пора!” Вот оно, избавление. Никогда тушёнка не была такой вкусной, А супчик и сейчас бы отведала.

Я теперь иногда себя ругаю за привычку всегда ходить пешком. Всегда так: вот эту остановку пройду, ну ещё немножко, а погода какая! а в метро духота, автобус ждать... Соловецкий ходок. А когда же ещё? Один раз на машине ехала по пересечённой местности, чувствовала себя участницей ралли Париж-Дакар. Нет, мы уж лучше потихоньку, с остановками по-грибки, по-ягодки. Так и повелось.

Была у нас и почти детективная история: по отысканию соловецкой сельди. Знаем мы, что за необыкновенный её вкус и царь рыбкой сей не брезговал, а просил в приличных количествах ко двору её исправно поставлять. Падки мы оказались на царское лакомство и решили его во что бы то ни стало испробовать. А то, какой ты после этого путешественник! Вот я в Париже спаржу ела, в Ля Рошели улиток живых глотала (одну, совсем маленькую, и зажмурив глаза) и устриц лимоном поливала, а в Реймсе мы с Алёной, Алёшкой и Мишей Волхонским “Вдову Клико” с чувством продегустировали. Ну там, о коньяке в Коньяке (городе) или о пиве в Праге (до сих пор ужас берёт, как я этот бокал выпила!) и говорить не стоит! А тут рыба, хуже того селёдка! Казалось бы, проще простого! Ан, нет. Та же, царская, жирная и огромная, водится на Анзере, а у Большого Соловецкого помельче, да попроще. Ну, мы люди не шибко царских кровей, согласились на нецарскую. Идти надо было к Рыбаку. Не дачнику-отпускнику, а настоящему, профессионалу. Он нам рыбы всю сковородку отдал. Прямо жареную. Такое не могло не понравиться. Хорошая, настоящая была рыба. А потом бессменная царица выпечки Надя изготовила кулебяки с рыбой. Их в магазине с пылу-жару продавалии. Были они правильные: рыба в них целиком запечена, с косточками, но без хвоста. А тесто у неё было изумительное.

Что-то я всё о еде. Больше не буду. Лучше о любви. Поклонник у меня был всем на зависть и с именем хорошим, соловецким. И любил он меня открыто и ненавязчиво. Вот Стаса за его зловредную выходку - обознание тельняшкой, поколотить обещал, а Мишу Блохина за предательское попадание в живот вратарю команды Спиногрызов, мне значит, чуть со света не сжил. Он и сам тогда пострадал в неравном футбольном поединке. Вот идём мы обратно, несчастные, всеми заброшенные... Он мне даже все свои страшные мальчишеские тайны поверял. И я их хранила. Мал был мой воздыхатель, семи годков. А кому какое дело? Любви все возрасты покорны. И тогда эта Савватьева дружба мне очень нужна была, он меня одну с моими глупыми мыслями не оставлял. Вот в начале июня делали мы с детьми спектакль. Трудно было, детки шумные, трудные, с отставанием в развитии. А в конце те, что посознательнее стали слабеньким помогать. И тоже один поклонник был 12-ти лет. Говорил, что я красивая и просил на коленки сесть, да за руку держаться. А потом заревновал к другому ребёнку. Я его не отпускала, чтобы спектакль не провалил, мальчик совсем не понимал, где находится. Но всё-таки привязанность маленького Кевина сильно сбавляла стресс во время работы над спектаклем. Да и лет ему столько же, сколько Савватию сейчас. Моё поколение!

Вот такие чудесные есть острова. Плыть туда надо по морю-океяну со старыми морскими волками, рыбаками и пиратами. Посудины их крепкие, закалённые, послушные мозолистым, сильным рукам. А чтобы договориться на причале, в стружке и водорослях, и подождать придётся и не одну миску каши проглотить. Люди они основательные, в путь отправляются лишь в какой-то особенный, нужный им час. Вот в 12 ночи, например. В шторм! Горячее было времечко, море бурлило, как вода в чайнике и протягивало мокрые лапы, заливало воду за шиворот. Не иначе как сам Посейдон во сне ворочался, да скипетром стучал. Чтоб нам не спалось. Мы же, как сирены, песни голосили, обнявшись под ледяным душем. А потом был сон, глубокий как морское дно и видение: зелёный остров, белые башни на синей шёлковой глади. Открыла глаза, а он и вправду виднеется и море ясное, спокойное. И чайки, огромные, белые, кричат, рыбу заговаривают, лукавят.

И сейчас, как во сне говорю:”Чур, чур меня!” Может, удастся ещё разок вот так заснуть, а при пробуждении увидеть белый каменный город и качающиеся барки у берега, разбросанные часовенки и ниточки доры, соединяющие их, нанизывающие словно бусины на ожерелье вокруг гордого монастыря. Только узнает ли, примет ли отступницу? Может и стоит попробовать добиться Соловецкой милости? Ох и боязно мне, братцы.

Оля Шестакова
Савиньи сюр Орж
18 августа 2001 г.

---