МЕЗЕНЬ: ВЕРНУТЬСЯ В ЛЕШУКОНЬЕ

дорожное повествование

Удора, стартовая точка

“Не возвращайтесь в прошлые места”. Мысль эта не нова и повторена была не однажды. Стихотворение даже такое есть. Не возвращайтесь туда, где когда-то было хорошо. Не возвращайтесь, потому что уже не будет так... Даже внешне всё может оставаться по-прежнему, как и тогда, но так уже не будет. Это как первая любовь. И снег на проводах. “Не повторяется такое никогда”. Хотя верить в это порой не хочется...

Всё это так, и до боли знакомо. Что и говорить, бывало. Странно, если бы за столько лет скитаний этого ни разу не было. Оказываешься, например, в городе, пребывание в котором ещё год назад, казалось, давало основание на что-то рассчитывать. Оказываешься и видишь вроде бы те же дома, те же троллейбусы, и вода в озере – та же, но другая и плещется уже не для тебя... Такое бывает очень похоже на предательство.

Однако всё это уже пройдено и всё известно. И сейчас, вновь направляясь с Удоры в Лешуконье, я полностью отдаю себе в этом отчёт. Я знаю, куда иду и на что могу или не могу рассчитывать. Дважды в одну реку не войти, это верно. Но ведь можно войти и в другую реку... А в края те не вернуться невозможно, это стало ясно ещё тогда, 3 года назад, когда я впервые там оказался, совершив свой первый длительный одиночный переход по достаточно глухим местам. Первый опыт оказался успешным и очень ярким. Я тогда двигался вдоль реки Вашки и в результате прошёл её до конца и вышел к тому месту, где она сливается с Мезенью – к посёлку Лешуконское. И естественно, не мог не возникнуть самый очевидный вариант возвращения в эти замечательные края: тоже из Коми, с Удоры, но по Мезени. Тот же самый регион, и географически, и административно: Мезень отстоит от Вашки всего километров на 80-90. Но собственно из “прошлых мест” возвращаться предстоит только в само Лешуконское, конечный пункт Трассы. Однако так уж сложилось, что именно этот пункт для меня очень много значит...

Трасса, имеющая начало в Удорском районе Республики Коми, очень хорошо увязывается с нашим “объектом реставрации”, коим является деревянная часовня Параскевы Пятницы, что в деревне Кривое на речке Вашке. В этом году мы туда выезжаем уже в третий раз – летом, во время отпусков, по типу летних выездных отрядов некогда бывшей Шефской секции Общества охраны памятников. Мы – это четверо ребят из Сыктывкара и я один из Москвы. Собственно говоря, работа в таких отрядах и пробудила мой интерес к деревянной архитектуре. И именно из Кривого я 3 года назад стартовал на свой вашкинский маршрут в Лешуконье с тем, чтобы пройти по деревням и посмотреть, что там осталось интересного из “деревяшек”: церкви, часовни, интересные дома, амбары и пр. Это было, в общем, нетрудно: забросился прямо с “объекта” рейсовым транспортом до самого дальнего удорского сельсовета по Вашке – и вперёд, вниз по течению.

Сейчас на Мезень естественно пойти по такой же схеме: заброситься сначала до Пыссы, крайнего коми-сельсовета по Мезени. Но это уже посложнее: если забрасываться с “объекта”, то приходится делать крюк и возвращаться сначала в Кослан (райцентр): сообщение с Пыссой только через него. Здесь, в Кослане, мне предстоит ночёвка. Сегодня 22 июля, а на завтра, на 23-е, я записан на автобус до Пыссы. Такая здесь ситуация: на автобус до Пыссы надо записываться заранее. Чтобы эту ситуацию вычислить, пришлось даже сделать 2 года назад подготовительный поход по здешним местам. Но зато дорожно-транспортную картину я теперь себе примерно представляю.

Хорошую дорогу до Пыссы пока не дотянули. Поэтому в летнее время автобусы от косланского АТП туда не ходят: по тем дорогам, что есть, не пройдёт ни один АТП-шный ПАЗик. Но два раза в неделю, по вторникам и пятницам, ходит пысский сельсоветовский микроавтобус. Посадочных мест в нём мало, а желающих уехать бывает очень много, поэтому на него записываются сильно заранее. Чтобы это сделать из Москвы, у меня была, пожалуй, единственная возможность: прозвониться в Пысский сельсовет. Мои сыктывкарские мужики специально для меня узнали, что председателя зовут Евсюгина Валентина Дмитриевна и продиктовали по межгороду оба её телефона – рабочий и домашний. Остальное было делом техники.

В прежние времена, особенно в годы “болгарского расцвета”, до Пыссы, равно, как и по всей Удоре, летали самолёты. Рейсов было много, и билеты были дешёвые. В постперестроечные 90-е ситуация, естественно, стала резко меняться. Рейсы сильно подорожали, стали не по карману враз обнищавшему населению и начали закрываться один за другим. Взамен худо-бедно прокладывались дороги и пускались автобусы. Пысский рейс держался, пожалуй, дольше всех. Но лет 6 назад произошло несчастье: в Пыссе разбился самолёт с пассажирами на борту. Тогда шёл липкий мокрый снег, была недостаточная видимость, и, тем не менее, самолёту был дан взлёт. С аэродрома он взлетел, но не смог набрать высоту и прямо тут же и упал, невдалеке от села. Рассказывали жуткие вещи: будто бы на борту было несколько беременных женщин, специально летевших в Кослан рожать. Спасся только второй пилот, его как-то удачно выбросило на снег. Остался инвалидом. Вскоре после этого пысский рейс был тоже закрыт. Аэропорт в Кослане ещё номинально существует, принимает эпизодически какие-нибудь пожарные самолёты, но регулярных рейсов оттуда уже нет. Сейчас везде автобусы. Мой – завтра, в два часа дня, отправляться должен от здания Косланской сельской администрации.

А сейчас у меня свободный вечер, и его можно посвятить Кослану. И это замечательно. Кослан мне приглянулся сразу, как только я в первый раз там оказался. Своими сыктывкарскими друзьями я понят не был, мне стали объяснять, что село сильно обезображено новостройками и ничего интересного там нет. Возможно, это и так. Кослан действительно отчасти приобретает вид современного посёлка с доминирующими двух-трёх-пятиэтажными кирпичными домами. Но я считаю, что симпатично выглядеть могут и новостройки, особенно, если они удачно вписаны в красивый ландшафт или, по крайней мере, его не портят. А ландшафт действительно красивый. Село Кослан вытянулось вдоль правого берега Мезени, и у самой воды ещё сохранились остатки старой застройки, бревенчатые деревенские дома. А дальше ярусами-уступами село взбегает вверх, на холмы. И когда идёшь по вздыбливающейся улице со внезапно крутым загибом, и из-за крыш близлежащих построек, словно бы ниоткуда, возникает вдруг домик на неожиданной высоте – до чего же он замечательно смотрится, хотя сам по себе ничего не представляет, стандартный жилой дом барачного типа.

А с высоты холмов великолепно обозреваются здешние мезенские дали. Мезень здесь ещё в верхнем течении, неширокая, метров 250, и по коми называется Мозын. Чувствуется, что она только ещё набирает свою силу. Но места уже достаточно красивые и привораживают к себе с первого взгляда. Никогда не забуду своего “первого свиданья” с Мезенью. Это было 3 года назад, во втором часу ночи с 11 на 12 июля, с моста, из окна автобуса, подвозившего меня от Кослана-станции до Кослана-села. Ночи уже не совсем белые, сумерки, но даже того, что было видно в сумерках, оказалось достаточно. Протоки и заливчики, песчаные косы и отмели, и суровые таёжные берега в обрамлении островерхих елей. Вот и отсюда, с косланских высот, открывается замечательная панорама, и противоположный левый берег виден весь, как на ладони. Он ровный и низкий, в отличие от правого, холмистого, и во все стороны тайга без конца и без края. А на переднем плане посёлок Ыджыд-Яг (Большой Бор, в переводе на русский язык) с обширным песчаным пляжем у воды и рядом большой луг с одиноко стоящим недостроенным “колесом обозрения”, отзвуком времён “болгарского расцвета”.

Действительно, в 70-е – 80-е годы жизнь на Удоре кипела и била ключом: здесь жили и работали болгары. У них был договор на 20 лет на разработку удорских лесов. И за этот срок они Удору здорово преобразили. Они построили посреди тайги современные посёлки на манер небольших городков с каменными пятиэтажными кварталами. Они проложили везде асфальт, даже магистральные лесовозки сделали асфальтовыми. Интересно: едешь по такой дороге – ровный гладкий асфальт. Потом вдруг спуск к ручью, а мостик через ручей деревянный, набранный из железнодорожных шпал. Машина притормозит, подпрыгнет на этих шпалах – и опять асфальт, ровный и гладкий. Если посмотреть на карту 10-километровку, то можно увидеть такие красные ниточки, начинающиеся от болгарских посёлков и “идущие в никуда”, обрывающиеся в тайге. Это они и есть, асфальтовые лесовозки. Одна из них мне особенно нравится, она даже имеет своё название и называется СИМ. Это аббревиатура: Северо-Восточная Магистраль. Буква “и” означает слово “исток” – восток по-болгарски. Я когда еду по этой трассе, не перестаю восхищаться. Это даже не асфальт, это бетон. Уточняю: не бетонка, выщербленная и раздолбанная, а именно бетонная трасса по европейским стандартам – мощные плиты шириной в полосу движения, подогнанные одна к одной. Этакий аэродром посреди тайги длиной 110 километров. Сейчас основная масса проезжих дорог по Удоре завязана именно на эти болгарские трассы. Например, дороги до мезенских деревень хорошо завязываются на СИМ. Дело в том, что Мезень по территории Коми протекает очень интересно: сначала она довольно продолжительный участок течёт на юг, потом забирает вправо на 90 градусов и некоторое время идёт в западном направлении, затем, вскоре после Кослана, поворачивает ещё раз вправо на 90 градусов и идёт уже на север, примерно в 30-40 километрах от своего южного направления. И образует тем самым огромную петлю, которую СИМ прорезает наискосок по всей длине.

В 70-е годы от Воркутинской магистрали на Удору была протянута железнодорожная ветка (главным образом, силами заключённых). По ней каждый день ходили два поезда, и они соединяли с “большой землёй” все три основных болгарских посёлка – Усогорск, Междуреченск и Благоево. Сейчас по этой ветке ходит единственный поезд Сыктывкар – Кослан с грязными и обшарпанными вагонами, и то поговаривают о его снятии. А я ещё помню, как этот поезд выглядел лет 12 назад, в самом начале 90-х, когда ещё болгары съехали с Удоры не до конца. Он тогда был красивым, чистеньким и назывался “Дружба”. Но, видимо, это понятие стало неуместным в те постперестроечные годы...

Формально болгар с Удоры никто не выгонял. У них просто истёк срок договора, и произошло это именно в те годы, на рубеже 80-х и 90-х. И на фоне известных событий договор, естественно, возобновлять не стали. Можно представить себе состояние болгар, когда они были поставлены перед необходимостью насовсем покидать Удору. Они освоили этот край, построили посёлки, наладили инфраструктуру, а теперь, значит, от них это всё отчуждается, и они должны отсюда съезжать. А ведь многие прожили здесь 20 лет, для них Удора стала второй родиной, некоторые прямо здесь и родились. Рассказывают, что когда они уезжали, то увозили с собой всё, что только можно увезти. Снимали сантехнику из квартир, выставляли рамы, отдирали паркет с полов. Могли даже залить цементом унитазный стояк, чтобы никто не мог пользоваться. Но и у наших к болгарам претензий было не меньше. Приходилось слышать разные вещи. Например, что выделенные им участки они сводили подчистую, на ноль, включая подлесок. Другие же утверждают, что это просто другая технология рубки: они сводили всё под ноль, но они и засаживали обратно эти участки – так делается, чтобы весь лес подрастал одновременно. А третьи говорят, что всё это не так, что ничего они обратно не засаживали, и когда летишь на самолёте, видишь сверху все их делянки – огромные пространства, совершенно лысые.

Как бы то ни было, но с уходом болгар посёлки опустели, работы не стало, а дороги без регулярного ухода стали постепенно терять вид и проезжие качества. Тот же СИМ: шофёры рассказывают, что вблизи Кослана он ещё ничего, но чем дальше, тем хуже. Бетонные плиты в некоторых местах уже основательно раздолбаны лесовозами, местами разошлись либо вздыбились под углом друг к другу, кое-где может встретиться и провал аж в пол-машины. Там уже сильно не разгонишься, необходимо постоянное внимание, чтобы куда-нибудь не налететь.

Ещё одно красноречивое свидетельство – посёлок Усогорск, что находится на основном перепутье дорог близ конечной железнодорожной станции Кослан. Через него всегда проезжаешь, когда едешь от станции в собственно Кослан. Сейчас там немного прибрались, но 2-3 года назад картина была удручающая. Пустые скелеты огромных домов-пятиэтажек, абсолютно без ничего – только голые стены с пустыми глазницами оконных проёмов без рам. Деревянные домишки, истерзанные и заколоченные, а то и просто обрушившиеся (или обрушенные преднамеренно) и представляющие из себя огромные кучи мусора, который лежит, и никто не убирает. Теперь, правда, этих куч уже нет, убрали, один из домиков переделали под действующую церковь, жизнь постепенно пытаются наладить, но дело это совсем не быстрое. Быстро было всё разрушить. И сейчас можно видеть, например, такую картину: дом-пятиэтажка, наполовину нормальный, заселённый, а вторая половина – скелет с оконными проёмами. И совершено неухоженное пространство между домами: никаких дворов, детских площадок – так, пустая проплешина.

Ветшают здания и тротуары, и всё же не надо обладать большим воображением, чтобы представить, как всё здесь выглядело раньше, в годы былого расцвета. Ещё сохранились кое-где надписи на трёх языках – русском, болгарском и коми. Ещё стоит памятник Георгию Димитрову в центре посёлка, у кинотеатра. И весь стиль построек со стеклянными витринами, газончиков, на которых, видимо, когда-то красиво цвели цветы, остатки дизайна фасадов – всё напоминает о 70-х годах, годах комсомольской юности моего поколения, годах великих строек и громких газетных полос, призывающих к новым свершениям. Тогда всё это угнетало и раздражало, а ныне воспринимается с некоторым ностальгическим оттенком. Впрочем, возможно, ностальгия здесь не столько по партийно-комсомольскому пафосу, сколько по тем временам, когда мы были молоды и юны, полны сил и высоких устремлений, когда не были ещё столь обременены житейскими нескончаемыми заботами и много чего могли. Не могли одного. По недостатку опыта и мудрости не всегда могли в череде событий выделять самое важное и основное, и потому зачастую наши возможности просто пропадали втуне...

Вот такие мысли и впечатления при взгляде всего-то навсего на недостроенное “чёртово колесо”. Довольно пространно, но пусть это будет как поклон Удоре, всё-таки завтра мне отсюда съезжать и становиться на Трассу. А сегодняшний вечер пусть будет немного лирическим. Вот, например, это самое колесо – третий год уже его вижу, а до сих пор не дошёл. Надо исправлять это упущение.

Островерхие ёлки по обеим берегам реки силуэтами-свечками чернеют на фоне белёсого закатного неба, и волны от проплывшей моторки отдают сиренево-бирюзовыми переливами. На тот берег ведёт понтонный мост. Сначала можно заглянуть в Ыджыд-Яг, “отметиться”, пройтись немного по улицам и вдоль берега. Колесо находится на лугу, немного в стороне. Судя по всему, там собирались делать что-то вроде парка с аттракционами.

А оно вертится! Кабин на нём нет, только основные конструкции, но местные ребята приспособили к нему всякие проволочные петли, и на них можно кататься. Ёлы-палы, тряхнём стариной! Вспомним своё хотя и не золотое, но всё-таки детство...

Всё, мошкара начала одолевать, да и поздновато уже. Темнеет. Пора домой, в гостиницу. И на обратном пути вновь вглядеться в каждую деталь и попытаться удержать в себе: и луговую тропинку посреди невысокой травки, и песчаную береговую полосу, и понтонный мост, слегка покачивающийся на воде, и силуэты домов на взгорке, и вот эту шумную компанию молодых, что залезли в неимоверном количестве в моторку и под отчаянные девчачьи визги пытаются вписаться в лодочный проход, оставленный в мосту между понтонами. И эти небольшие кучки девчат, вышедших на вечернюю прогулку и проходящих сейчас мимо тебя. Приятно даже просто побыть рядом и понаблюдать со стороны. И вспомнить, как когда-то, лет 20 назад, и сам вот так же... Но не осознавал тогда всей прелести момента. Как, возможно, и эти, теперешние, которые, глядишь, лет через 20 так же будут умиляться, глядя уже на новое поколение двадцатилетних. И кто знает, может быть возьмёт кто-нибудь из них перо и бумагу и выйдет у него какая-нибудь такая загогулина, навроде этой моей писанины. И будет он её распечатывать на компьютере и дарить друзьям...

Что-то меня куда-то понесло. Я, кажется, немного переутомился. Всё! Спать! Перед Трассой надо хорошо отдохнуть.

Заброска. Дорога пробуждает воспоминания

Трасса мне в этот раз предстоит длинная и долгая. По расстояниям это раза в два длиннее, чем по Вашке. А транспортная ситуация там, насколько я себе представляю, примерно такая же: одна машина в несколько дней и очень труднопроходимые дороги. А это значит, что меньше, чем за две недели я вряд ли управлюсь. Так долго в одиночку я ещё не ходил, обычно укладывался в неделю. Предвижу, что за такой срок однозначно возникнут дополнительные проблемы (например, помыться-постираться), и их надо будет как-то решать.

Но об этом не сейчас. Собственно Трасса начинается с Пыссы, и сначала нужно туда заброситься. Сейчас самое главное – отследить автобус. А посему утром слишком долго задерживаться в гостинице не следует.

Автобус из Пыссы пришёл в Кослан около одиннадцати. Подъехал на чётко оговоренное место. Всё точно, номер 061, как и говорила Валентина Дмитриевна. Маленький стандартный УАЗик-“буханка”, девять посадочных мест в салоне плюс одно рядом с водителем. Набит под потолок людьми и сумками. Билет до Пыссы стоит 110 рублей. Дорогие здесь автобусы, получается примерно рубль за километр. Для сравнения, по Ленинградской области, где мне довелось побывать месяц назад, официальный тариф 45 копеек за километр. И гостиница здесь здорово подорожала – в два раза по сравнению с позапрошлым годом, сейчас самый дешёвый номер стоит 150 рублей.

Водитель подтверждает, что отправление в 2 часа и с несколькими оставшимися пассажирами куда-то уезжает. У меня есть немного времени, чтобы ещё раз взобраться на холмы и обозреть уже при свете солнечного дня все здешние красоты: и Мезень, выныривающую из-за далёких гор в синеватой дымке, и удивительно живописные холмистые поля в обрамлении кромки лесов, и “зелёное море тайги” по тому берегу.

Автобус подъехал минут за 20. Узнать бы, как мы поедем. Имеются два варианта: по СИМу (до 92 километра, потом левый отворот и ещё километров 40), либо вдоль реки по деревням, по старой дороге. Мне предпочтительнее второй вариант. Дело в том, что перед Пыссой километров за 10 есть деревня Политово, и в ней должна быть деревянная церковь. Туда мне надо обязательно попасть. Если поедем по деревням, то будем через неё проезжать, и можно будет попросить водителя остановиться и заснять церковь прямо по пути.

Водитель говорит, что всё зависит от того, сколько будет народа. Если много, то поедет по СИМу, по деревням тогда ехать будет трудно, очень плохая дорога. Хотя по расстоянию ближе.

Пассажиров в автобусе неожиданно мало – кроме меня ещё только пятеро. 2 часа, и мы отъезжаем. До свидания, Кослан! 7 километров, и перекрёсток с СИМом. Главная дорога идёт налево – километров через 5 мост через Мезень, потом посёлок Усогорск и станция Кослан. А мы сейчас поедем либо направо, либо прямо. Наша “буханка” притормаживает у перекрёстка, после чего пересекает СИМ и едет прямо. “По деревням поехал”, – комментирует рядом сидящая бабушка. Да я это уже и сам вижу.

Если совсем прямо, то это на асфальтовый завод. Но вот развилка, и мы едем по правой ветке. Эти места мне уже знакомы. Проезжал я тут 2 года назад, когда путешествовал по верхней Мезени. Здесь хорошие дороги, добраться куда-либо особой проблемы не представляет, и всю верхнюю Мезень мне тогда удалось уложить менее чем в 2 дня. После путешествие было продолжено, но уже в других регионах – Кировская область, Нижний Новгород и далее через владимирские края (Гороховец, Вязники, Боголюбово, Покров на Нерли). Тоже очень интересные места, но маршрут тогда вышел рваным, и цельной Трассы не получилось. Возможно, поэтому и не родилось потом ничего “в письменном виде”, никакого повествования. Зато есть возможность кое-что вспомнить сейчас.

Вот пошли мои любимые золотистые мезенские боры, река проглядывает сквозь сосны. 22-й километр (отсчёт идёт от Кослана), и первая на нашем пути деревня Ёлькыб, встречающая нас рядом причудливых амбарчиков, стоящих вдоль дороги. Дорога затем прорезает деревню напополам вдоль. С правой стороны высокое всхолмье, с левой – небольшой пологий откос к реке. В центре деревни у дороги стоит небольшой одноэтажный домик, обшитый тёсом. Это бывшая часовня. Но то, что это часовня, сможет определить, пожалуй, только специалист – по расстекловке окон, других признаков не осталось. Изначально она стояла наверху, на холмах. Её просто перенесли вниз и переделали под магазин. И те, кто принимал в этом участие, – все очень плохо кончили. Кто в реке утонул, кого постигли другие несчастья. А магазин давно уже не работает. Но на холмах, на старом месте часовни, ещё до сих пор сохранился её фундамент, нижние венцы, и сейчас там стоят два кованых креста, обнесённые оградой.

Тогда моё появление в деревне вызвало живой интерес. “Ты кто, откуда?” – стали мне кричать тётушки от своего дома. “А нам, ёлькыбским всё интересно”. А я тогда добирался сюда из Чернутьева и жутко вымотался под своим неподъёмным рюкзаком. Соорудил себе кое-как костерок на склоне, что-то приготовил, и тут вдруг подошёл молодой светловолосый парнишка и тоже стал активно интересоваться моей личностью: “Ты что, геолог?” Сам назвался работником милиции. Звать Андрей. Так, думаю, сейчас начнёт документы проверять. Сбежал, наверное, кто из зоны. Август месяц, они в это время обычно и бегают: ночи уже тёмные, но ещё не холодно. Оказалось, всё совсем не так. В милиции он работает в Кослане, сторожит заключённых в КПЗ. А сюда они с друзьями просто приехали отдохнуть, здесь у него родительский дом.

Пообедать мне всё-таки как-то удалось. Но быстрыми темпами. Потому что Андрей увидел у меня гитару и попросил что-нибудь спеть. А после двух-трёх песен предложил продолжить у него в доме. Вот он, этот дом, сразу после часовни, через дорогу. Здесь я тогда сидел в их молодёжной компании трёх парней и двух девушек, меня поили чаем, а я пытался ублажать их песнями, и это, кажется, удалось. А девушки мне подпевали...

Мгновение – и мы пролетели мимо этого замечательного дома, навеявшего сразу столько светлых воспоминаний. Ещё километров 12, и левый сворот на деревню Сёльыб, боровая грунтовочка. Вернее, не в саму деревню, а к тому месту, откуда переправляются: Сёльыб находится на том берегу. Там я тоже был. Я тогда, 2 года назад, съехал с нашего “объекта” вместе с ребятами, на их автобусе от Госдирекции по охране памятников. И по пути ребята заезжали в Сёльыб по своим рабочим делам, а я просто воспользовался их оказией. Сёльыб – интересная деревня и живописное место. Стоит на высоком склоне. Обрывистые откосы, низкорослые сосновые боры, жилые дома огромных размеров. И деревянная церковь Богоявления 1863 года постройки, в которой сейчас библиотека. Церковь поздняя, обшитая, без завершения и стандартной конструкции: основной четверик с трапезной и пятигранной алтарной апсидой, подколоколенная часть. Но несколько деталей придают ей вид, довольно приятный: треугольное завершение каждой из стен основного четверика, двухуровневая четырёхскатная крыша и завершение наличников, напоминающее верхнюю половину шестиконечной звезды. А за деревней, дальше по дороге, святой источник и два поклонных креста.

После поворота на Сёльыб асфальт заканчивается, начинается грунтовка, но твёрдая и хорошо укатанная. Вот 36-й километр, памятное место. Где-то здесь стояла каптёрка дорожников (кузов с печкой), до которой я тогда еле доковылял. Был конец августа и мерзкая погода: холодно и обложной дождь. В каптёрке я укрывался от дождя и отогревался у печки горячим чаем. Дорожники, мужики грубоватые, но по сути своей доброжелательные, сказали тогда в мой адрес нечто такое, что вряд ли где ещё услышишь. “Ты, – говорят, – не русский, ты городской”. За такой меткой формулировкой смысл сказанного значения уже не имеет. Но очень скоро от обсуждения моей личности они возвратились к своим прерванным темам и просто перестали меня замечать. Афганистан, Чечня, затонувшая подлодка “Курск”. И то, что всем на нас наплевать. Тогда ещё не было известно, что весь экипаж подлодки погиб, об этом сообщили только на следующий день...

Сейчас где-то здесь должна быть речка Лэба. Кажется, мы её уже проскочили, я и не заметил. А тогда этой речке я был очень рад. Вернее, не столько речке, сколько столбикам, обозначающим край дороги, на которые можно опуститься рюкзаком и немного отдышаться. Неимоверно тяжёлым он мне тогда показался: прошёл-то до той каптёрки всего 9 километров, а вымотался так, будто прошёл все 30. И после того похода я начал предпринимать кардинальные меры по уменьшению веса рюкзака. Вот и сейчас, перед тем, как съехать с “объекта” я скинул своим сыктывкарским мужикам все вещи, которые мне не потребуются на Трассе, в частности, весь плотницкий инструмент, включая особо ценный топор ручной кузнечной работы. Обещали выслать поездом с первой оказией. Только вот гитару приходится таскать с собой, куда её денешь?

 45-й километр, и мы въезжаем в село Чернутьево. Здесь я тоже тогда побывал, и этот въезд я узнаю. Сейчас по правую сторону должна быть школа, а рядом с ней деревянная часовня. Где же они? Вот мы уже ныряем в ложбинку с ручьём, это что же – значит, мы их только что проскочили? Как это я не заметил? Что-то я уже здесь ничего не узнаю. Вот деревня закончилась, начался посёлок, и наша “буханка” останавливается на автобусной остановке у магазина, невдалеке от здания сельсовета. Перекур.

Определённо не узнаю. Я тогда, правда, конкретно досюда не доходил, но деревня-то вот она, рядом. Или это просто с незнакомой точки? Наш водитель чуть в стороне разговаривает с каким-то мужичком, лысоватым, но с остатками седых кудрей. А мужичок-то мне знаком! Это же Пётр Иванович, местный председатель! Будто бы специально из сельсовета вышел, чтобы я его увидел. Тогда, 2 года назад, ребята меня подкинули к Чернутьеву с того берега, а Пётр Иванович как раз возвращался откуда-то на лодке, он меня и перевёз. А потом ещё и приютил на ночь в своём доме. Надо подойти, поздороваться с хорошим человеком.

Напомнил ему, и он меня узнал. Если бы не Пётр Иванович со своими домашними, ощущение у меня тогда от Чернутьева могло бы остаться не вполне благоприятное. Народ мне в этом селе показался необщительным и малоприветливым. Пробыл я в нём, правда, совсем немного, но это же мне потом подтвердили знакомые девчонки-фольклористки из Сыктывкара. Вообще, интересный момент: Чернутьево и Ёлькыб, соседние деревни, всего-то 23 километра друг от друга – а какой разный народ.

А у Петра Ивановича тогда в доме был ремонт. Но они мне быстренько расчистили комнату, в которую до этого стаскивали вещи, затопили печку. Узнав, что я не понимаю по коми, Пётр Иванович тут же велел своим домашним говорить только по-русски. Нина, его жена, угощала меня ухой, а с молодым человеком по имени Игорь (по-видимому, зятем) я начал выяснять ситуацию с наличием подъездных путей к Пыссе и дальше в Архангельскую область. И узнал самое главное – что они есть.

Жалко, что не удалось в этот раз хотя бы краем глаза взглянуть на здешнюю часовню Петра и Павла. Очень интересная часовня. Ребята из сыктывкарской Госдирекции датируют её XVIII веком. Самое интересное, что никто в деревне, включая Петра Ивановича, не знает, что это часовня. Только 80-летние бабушки ещё могут что-то помнить. И, надо сказать, основания к этому есть. Часовня уже с давних пор используется не по назначению, в последнее время в качестве колхозного склада. Хотя для склада конструкция сооружения несколько необычная. Две клети, перекрытые на два ската: одна (основная) квадратная в плане, высокая, с повалом-расширением под кровлей, вторая примыкает к первой, в два раза ниже, чуть пошире, приземистая. Часовня эта перенесена со своего изначального места, раньше она стояла у реки, на угоре и, должно быть, замечательно там смотрелась. Мезень здесь ещё неширокая, но уже достаточно красивая: широкие просторы, песчаные берега, высокие откосы.

Кроме часовни здесь, в Чернутьево, есть ещё деревянная церковь Михаила Архангела, обезображенная и на церковь мало похожая. Распознаётся только по алтарной апсиде. Построена она в 1917 году и освящена не была (видимо, по причине революции). Позже была перенесена на новое место и перестроена под клуб.

Чернутьево – крайняя точка, до которой я добрался в тот раз. Здесь заканчивается хорошая дорога. Дальше идёт боровой просёлок, без отсыпки, просто естественный песок, рыхлый и неровный. Водитель всё время норовит ехать не по основной трассе, а где-нибудь по менее рыхлой боковой дорожке, с трудом продираясь между деревьями. Хотя попадаются и вполне приличные участки. Километровые знаки пошли с интервалом в 5 километров: 50, 55, 60 и далее. Прибиты прямо на деревьях. Скорость резко упала, 25 километров до следующей деревни Мелентьево мы ехали целых 40 минут.

Ещё километров 12, и левый сворот на переправу к деревне Мучкас. Места становятся всё более глухими, на дороге порой встречаются такие огромные лужи и просто откровенные ямы с водой, что думаешь: сейчас мы здесь так и завязнем. Но нет: водитель включает все передачи, и автобус, завывая не своим голосом, медленно-медленно выползает из лужи.

От поворота на Мучкас километров через 11 следующая деревня Патраково. Это первая деревня Пысского сельсовета. От неё до Политово совсем близко, километра 2. А мне так вообще показалось, что мы только выехали из одной деревни и уже въезжаем в следующую. Остановиться в Политово я попросил водителя заблаговременно.

Как только мы въехали в Патраково и особенно в Политово, сразу возникло ощущение, что деревни пошли какие-то совсем другие, не такие, как прежде. Во-первых, ландшафт стал гораздо интереснее, но не это главное. Стало чувствоваться какое-то иное настроение. Взять хотя бы этих бабушек, прямо в домашних халатах сидящих на лавочках у своих домов вдоль дороги и активно интересующихся всем происходящим.

Водитель останавливает автобус, и я, придерживая фотоаппараты, под незамедлительные комментарии бабушек пробегаю чуть вперёд и взлетаю на холм, где стоит церковь Петра и Павла. Как и большинство сохранившихся церквей на Мезени, она поздняя, 1894 года постройки, представляет из себя основной четверик с крутой четырёхскатной кровлей, завершающейся низеньким барабанчиком, главка с крестом отсутствуют. С восточной и западной стороны небольшие и почти симметричные пристройки, перекрытые на два ската. Пребывает в запустении.

Быстренько по одному кадру из двух фотоаппаратов и бегом вниз до автобуса. Следующая церковь должна быть в Большой Пыссе. Остаётся уже километров 10-12. Чем дальше, тем дорога становится хуже. Но километра за 2 перед Пыссой мы вдруг вливаемся в хорошую широкую трассу, ровную и плотно укатанную. Это новая дорога Кослан – Пысса, вернее, недостроенная вторая её половина. Первая – это действующий участок от Кослана до Чернутьево. А эту тянут со стороны Пыссы, тянут уже года 4 и никак не могут закончить.

Этот заключительный двухкилометровый участок до паромной переправы достаточно прямой, и Пысса уже начинает просматриваться вдалеке. Ещё мало что можно различить сквозь воздушную дымку, но уже ясно, что предстоит увидеть нечто необычное, что-то такое, чего раньше видеть не доводилось.

Пысса. С места и в галоп

Вот это да! Потрясающе! Действительно, такого я ещё не видел. С паромного причала открывается ни с чем не сравнимая картина. Мезень здесь уже существенно шире и выглядит как могучая северная река. А на противоположном, левом берегу, ровном и низком, вдруг одиноко вырастает большой и обширный холм с сильно пологими склонами. Село Большая Пысса, собственно, и занимает весь этот холм, снизу доверху. Вершину венчает двухэтажное кирпичное школьное здание на фоне высокой чёрной трубы, видимо, от кочегарки. Не вполне эстетично, но здесь на это просто не обращаешь внимания. Кажется, что попал в какой-то другой мир. Пысский холм находится не прямо напротив, а немного в стороне, дальше по течению, и домишки, гроздьями облепившие склоны, кажутся какими-то игрушечными...

Такое надо однозначно фотографировать на цвет. Но лучше завтра утром, сейчас это будет против света. Да и цветной аппарат у меня в рюкзаке, а рюкзак в багажнике. Не успею достать, паром уже выруливает. Успею только сделать по кадру на два аппарата, что сейчас при мне – на чёрно-белую и на слайды. Чтобы было.

У паромного причала кроме нас стоят ещё несколько машин. Вон такая же “буханка” как наша. Дык! А номер-то 29-й, архангельский! Мигом к водителю! Экспресс-допрос.

Есть хорошая дорога в Архангельскую область, до Зубово! Есть и дальше: оказывается, запросто можно доехать даже до Койнаса – середины моего пути. Ёлы-палы, это даже неинтересно. Думал, буду продираться сквозь заросшие лесные грунтовки, по болотам и развороченной глине, как на Вашке 3 года назад, а тут на тебе – вышел на трассу, да и автостопь. Что это за поход?

Если хочу, в архангелогородчину могу ехать прямо сейчас. Водитель мне об этом недвусмысленно намекает, они сейчас как раз туда. Но у меня другие планы: надо по возможности обойти каждую деревню.

У причала на дощечке написано расписание парома: с 7.00 до 9.00 и с 17.00 до 23.00. Суббота, воскресенье – выходные. Эти цифры надо обязательно запомнить, могут очень пригодиться.

Вот подходит паром, мы грузимся и отчаливаем. И затем, будто торжественным шествием, неспешно проходим вдоль всего пысского холма. Какое-то совершенно небесное ощущение: ничего вокруг просто нет. Только ты и вот эта длинная проплывающая многоярусная вереница домиков, одни сменяют другие. Здесь даже не надо говорить “здравствуй”, здесь сейчас словно бы два близких человека просто сидят и глядят друг другу в глаза, и слова совершенно излишни...

Паром причаливает у дальней оконечности холма. Водитель заводит автобус и довозит нас до гаража. Всё, приехали, здравствуй, Пысса! И куда теперь? Здесь у меня пока единственная зацепка – Валентина Дмитриевна, председатель сельсовета. Следовательно, первым делом надо найти её: вот он я, здрассьте, какие есть варианты? А если серьёзно, то у меня в этот раз имеется нечто вроде официального статуса. Идею эту я позаимствовал у автостопщиков и изложил своим сыктывкарским мужикам из Госдирекции. И они мне сделали “ксиву” – бумагу следующего содержания:

“Госдирекция по охране и использованию недвижимых памятников истории и культуры Республики Коми направляет такого-то (имярек) в Удорский район и сопредельные с ним территории Архангельской области для выявления и фотофиксации сохранившихся деревянных культовых сооружений, а также гражданских построек, представляющих исторический и художественный интерес.

Госдирекция обращается с просьбой к органам местной власти, организациям и частным лицам оказывать содействие такому-то (имярек) в его работе”.

Подпись, печать, исходящий номер. Фирменный бланк. И всё, что написано, в общем, так и есть: фотографии мужикам я обещал выслать. Ксива эта предназначена исключительно для одного: для облегчения контактов на местах, особенно на официальном уровне. Если начинать с этого уровня, то надо, наверное, сейчас идти в центр.

Центр села находится на самой вершине холма. Это недалеко. Вот оно, жёлтое здание сельсовета. С торца – вход в библиотеку, библиотека ещё работает. В сельсовет вход с парадной стороны – на двери висит огромный замок. Вряд ли стоило рассчитывать на что-то другое: скоро 6 часов вечера. Придётся узнавать, где живёт председательша. Но это ещё успеется. А сначала надо бы здесь немного оглядеться, освоиться, церковь хотя бы осмотреть – вот она, прямо тут, напротив. Обойти её вокруг, выбрать точку съёмки. Вещи можно пока бросить на крыльцо сельсовета.

Судя по всему, эта деревянная церковь Рождества Христова когда-то венчала вершину пысского холма. И смотрелось это, наверное, очень красиво. Сейчас она используется в качестве клуба, и вид её сильно обезображен. Остался только большой прямоугольный объём, перекрытый на два ската, с прямоугольной алтарной апсидой. К алтарю ещё примыкает какая-то совсем современная серая безобразная пристройка. Основное сооружение вместе с алтарной частью обшито досками и покрашено в светло-коричневый тон с белыми прожилками. Церковь датируется 1895 годом.

Кажется, немного освоился. Пора начинать? Поначалу всегда трудно. Но надо. И если начинать с официальных каналов, то у меня сейчас имеется хороший вариант – библиотека. А она закроется минут через 10-15. Тянуть дальше нельзя. Ну, с Богом. Пошли знакомиться.

Вопрос Номер Один был самый очевидный: где живёт Валентина Дмитриевна? И его хватило. Дальше всё завертелось само.

Валентина Дмитриевна, оказывается, сейчас лежит в больнице. Хотя иногда приходит домой и на работу. Нежелательная ситуация. Но других вариантов у меня пока нет.

Темноволосая молодая женщина лет тридцати, сидящая во главе читального зала (видимо, заведующая) попыталась мне объяснить, где живёт председательша. Я не совсем понял, но, думаю, что нашёл бы. Однако не успел я произнести ничего внятного, как она уже выбежала из-за своего стола и пошла меня сопровождать, по пути активно интересуясь моей личностью. Я, как мог, объяснил ей, кто я такой и что здесь делаю, для убедительности показал свою ксиву. Но это было уже излишне. И без того было ясно, что уже можно спрашивать, как зовут. “Лариса Геннадьевна”, – ответила моя сопровождающая после некоторой паузы. Ладно, хорошо, и я назвался по имени-отчеству. Но, как я и предполагал, Геннадьевной она пробыла совсем недолго и очень быстро стала просто Ларисой.

Вот он, дом председательши. К двери приставлена палка – никого нет дома. Ждать? А что ещё делать? Вещи только сначала пристроить, с позволения Ларисы, где-нибудь у книжных стеллажей. “А вам надо где-то переночевать? Ну отведу я вас к себе, уж не оставлю”, – как-то совсем просто произнесла вдруг она, переглянувшись с одной из молодых посетительниц. Та при этом игриво усмехнулась и бросила на меня быстрый взгляд с огоньком. Так. Кажется, меня “повело”. В таких случаях главное – не препятствовать естественному ходу событий. И прямо сейчас пойти и заснять церковь. Ларисин дом на том берегу, в Малой Пыссе, придётся переправляться, а завтра ещё неизвестно, попаду ли я сюда вообще.

Только сбегал, заснял, вернулся – вижу, Лариса уже вешает замок. Как всё вовремя! Определённо “ведёт”.

И вот мы с ней спускаемся с горы вниз, к лодке. Она ведёт меня какими-то закоулками, мы о чём-то беседуем, всё происходит легко и просто, как будто так и надо. Что ж, неплохое начало Трассы, мне нравится. На Вашке такое возникло только под конец, а здесь, значит, вот так сразу. Ничего, ничего.

Лариса берёт в сарае бак с бензином, и мы выходим на берег. Она меня садит в лодку вместе с рюкзаком, после чего, несмотря на своё хрупкое телосложение, сама её спихивает с берега, отказываясь при этом от всякой помощи. Дёргает за шнур, заводит мотор и выруливает к противоположному берегу. А причалив, норовит ещё поднести что-нибудь из моих вещей (гитару, например).

Вот мы минуем широкий песчаный пляж, и в зарослях высокой травы нас уже встречает мальчонка лет девяти, Ларисин младший сын Гена. Спросил что-то у мамы по коми, та ответила. Потом мне переводит: “Он спрашивает: “А этот дядя будет с нами жить?” Я говорю – да нет, просто переночует”. Так. Становится всё интереснее...

Вот и посёлок. Ларисин дом прямо с краю. Строго говоря, это не Малая Пысса (она немного в стороне), а Барма, посёлок лесоразработчиков. Лес здесь давно уже не разрабатывают, и посёлка Барма де-юре не существует, сейчас официально всё считается Малой Пыссой.

Ошибся я, однако, в своих вычислениях: муж всё-таки имеется. И очень ревнивый. “Алексей”, – назвался он, подозрительно на меня глядя. И почти сразу же ушёл в комнату. Лариса усадила меня на кухне за стол, налила чаю и ушла следом. И о чём-то они там долго разговаривали на коми языке. На этом языке я могу понимать только отдельные слова, но в данном случае догадаться, о чём (вернее, о ком) у них там шла речь, не так уж сложно. Лариса мне потом рассказала. Как я и предполагал, Алексея сильно заинтересовала моя личность. “Это, – говорит, – кто такой? Друг? Или любовник? Он здесь что, ночевать будет? Ты меня ославить хочешь на всю деревню?” На что Лариса ему ответила в таком примерно духе: “Да ну тебя на фиг, давай, иди на рыбалку уже”. Он и вправду собирался на рыбалку с племянником.

Что ж, понятно, как здесь следует себя вести: исключительно на “вы” и по имени-отчеству. По крайней мере, при муже. Вот они, наконец, оба вышли из комнаты, сели за стол, Лариса налила мне тарелку супа, а я попытался с Алексеем завязать разговор. Рассказал немного о себе, что каждое лето я так путешествую и 3 года назад уже ходил с Удоры до Лешуконского, только по Вашке, а сейчас хочу так же пройти по Мезени. Алексей сначала отвечал недружелюбно, но оживился, когда узнал, что на Вашке я проходил через Кебу. Кебских он, оказывается, знает, у него в своё время в бригаде были мужики оттуда. Потом пришёл племянник, паренёк лет пятнадцати, и вскоре они вместе куда-то ушли, видимо, собираться на рыбалку.

“Ты на мужа не обращай внимания, – стала мне объяснять Лариса. – Я на него обиделась. Он меня уже достал – ревнует ко всем подряд, считает, что я гуляю. А я просто по натуре человек добродушный, вот и страдаю от этого”. Да, двусмысленная ситуация. Но когда разговариваешь с Ларисой, эта двусмысленность отходит куда-то на задний план, и становится спокойно и уютно. А попутно выясняются интересные вещи. В Малой Пыссе, оказывается, есть деревянная часовня. Она когда-то использовалась под клуб (как и в Большой), сейчас пустует. И в Патраково сохранилось здание часовни, переделанное под амбар, Лариса сама родом из этой деревни. Ну, Патраково я уже проехал, а в Малую Пыссу сходить надо, наверное, прямо сейчас – дело уже к вечеру. Заодно надо бы как-то определяться с дальнейшим передвижением: следующий пункт – деревня Латьюга, последняя деревня по Мезени на территории Коми. Дорога до неё хорошая: она стоит, как и Большая Пысса, на левом берегу, и возле неё проходит межобластной участок Пысса – Зубово. От Пыссы до Латьюги километров 17, и пешком идти совсем не хочется. В атласе Республики Коми в Латьюге значится деревянная церковь, а самое главное – где-то в районе деревни стоит келья угодника Божия Иоанникия (по-местному Оникея, или если совсем по коми – ?ники). Очень почитаемое место, туда надо обязательно попасть.

Выйдя на крыльцо, чтобы показать мне, как идти на Малую Пыссу, Лариса увидела проходящую мимо дома группу молодых людей и подозвала одного паренька лет пятнадцати, не так давно стриженного под ноль. Поговорила быстро с ним о чём-то по коми, потом ко мне: “Вот тебя сейчас Костя сводит. Заодно договоритесь насчёт Латьюги, они завтра туда поедут”.

Пройти немного по бору, пересечь ручей, подняться на небольшой пригорок – и вот она, Малая Пысса, деревушка средних размеров. Большая Пысса прямо напротив, через реку, видна как на ладони. У берега обширный золотистый песчаный пляж. Мой сопровождающий Костя какой-то отстранённый и неразговорчивый, на вопросы отвечает в основном односложно. Но сейчас меня больше интересует нечто другое, а именно сама деревня.

Вот что интересно. Дома в обоих Пыссах в основном почему-то небольших размеров, и многие из них очень напоминают терские – те, что я видел в прошлом году на Терском берегу Белого моря. На фасаде два-три окна плюс ещё одно крайнее, наособицу, большое и квадратное (“тальянское”). Хотя имеются и традиционные для этих мест дома, в 6-7 окон на фасаде.

А вот и часовня, стоит в центре деревни. Просто небольшой деревянный домик, с южной стороны низенькое крылечко с навесом. С восточной пристроен ещё один объём меньших размеров. Я поначалу принял его за алтарную часть и подумал, что на самом деле это была церковь. Но потом, заглянув внутрь, понял, что это не так: пристройка явно поздняя, и эти объёмы никак не сообщаются. Судя по атласу Коми, часовня эта 1910 года постройки, а название неизвестно. И мне здесь по поводу названия никто не мог ничего сказать. Сказали только, что крест с неё сорвали в 1938 году.

Зато появился ещё один вариант заброски в Латьюгу. Один пожилой мужичок по имени Василий Иванович собирается завтра в ту сторону на лодке проверять сети. Очень звал с собой. “Мы, – говорит, – сначала проверим сети, порыбачим, наварим ухи, переночуем в избушке, а на следующее утро я тебя подкину до деревни”. Хорошо, конечно, но это лишняя ночёвка, а терять сутки не хочется. Да и Василий Иванович сейчас слегка под хмельком, следовательно, вариант этот не вполне надёжный. Лучше, наверное, ехать с Костей. “Подкинете?” – “Подкинем”. – “А во сколько поедете?” – “Не знаю, надо с дядькой поговорить”. – “Может быть, тогда пойдём прямо сейчас?” – “Пойдём”.

Дядькой они называют отчима. Замечательный мужик. Звать Василий. Настолько радушно меня встретил, будто мы с ним уже знакомы с давних пор. “Конечно, подбросим, какие разговоры? Машина большая, места всем хватит”. – “И во сколько собираетесь?” – “А во сколько хочешь – как скажешь, так и поедем”. Сия фраза, надо признаться, повергла меня в некоторое недоумение. Что-то уж совсем непривычное даже для этих мест. Василий, правда, сам не местный, приехал сюда на заработки, да так здесь и осел. Тут же рядом с нами стоит Костин средний брат Ваня, паренёк лет двадцати двух с ясным и приветливым взглядом, и с интересом слушает наш разговор. И всем видом даёт понять, что всё правильно: то, что говорит Василий, всё так и есть. Договорились так: утром, как только я просыпаюсь, прихожу к ним с вещами, и мы едем. Под конец Василий добавил: “И сразу говорю: ни копейки не возьму”.

Ну вот, вопрос с Латьюгой, кажется, решён, теперь надо возвращаться к Ларисе, решать вопрос с ночёвкой.

Уже вечер, и Ларисины дети начинают потихоньку возвращаться домой. Она меня просила сфотографировать её вместе с детьми, надо это сделать прямо сейчас, пока светло. У неё два сына, и собрать их вместе не так просто. Пришлось снимать порознь: сначала со старшим Димой, потом с младшим Геной. Диме 11 лет, Гене 9, и они очень разные. Дима спокойный и рассудительный, Гена наоборот, беспокойный и шумный, и не знаешь, что он в следующую минуту выкинет.

И снова кухня, и снова чай. И разговоры пошли уже более глубокие. Даже получилось немного пофилософствовать. Речь зашла о моих одиночных путешествиях, Ларису всё интересовало, почему именно в одиночку. Пока я пытался подобрать слова, они вдруг сложились сами собой в нечто такое, что меня самого привело в изумление: захотел бы, не придумал. Воспроизвожу: на такие одиночные Трассы ходишь ещё и затем, чтобы поставить себя в ситуацию, где бы проявились твои такие качества, каких тебе не хватает в повседневной жизни...

Взять гитару она меня попросила сама. Сам бы я этого не сделал. Репертуар у меня специфический и не всегда адекватно воспринимается, особенно в таких местах. Но если женщина просит...

Начал с проходной “Александры”, её знают все. Дело, кажется, пошло, и я попробовал постепенно перейти на более экзотические вещи: Туриянский, Кутузов, советское ретро. И, к моему немалому удивлению, всё без исключения слушалось с восторгом. Это, в общем, объяснить можно: никогда раньше девка такого не слышала. А душа-то тянется. И может тянуться даже в условиях, не вполне к тому располагающих. И это очень радостно. Когда удаётся сделать то, что вдруг находит столь сильный отклик – это большая удача. И бывает не так часто. Останется ли что-нибудь из того, что сейчас происходит? У неё что-нибудь останется? Что-нибудь будет потом вспоминаться с радостью? Я не знаю. Но очень хочется, чтобы было так...

Всё очень замечательно, только Гена всё время мешает. Всё норовит забрать у меня гитару, понравилось бить по струнам. И ещё один момент. Я время от времени пытаюсь представить себе картину: возвращается муж из командировки (то есть с рыбалки) и застаёт у себя на кухне такую – скажем так – идиллию. В первую очередь я этим подставлю Ларису. То, что они ушли на всю ночь, я узнал чуть позже.

Лариса вдруг вспомнила, что у неё в холодильнике есть бутылка вина. Предложила по чуть-чуть. Эх, гулять, так гулять! И снова песни. И ещё по чуть-чуть. Ситуация нарастает. Кажется, пора останавливаться. Времени, кстати, около одиннадцати, Лариса уже начала заметно беспокоиться. “Тебе, – говорит, – спать надо”. У неё нельзя. Алексей, оказывается, пригрозил выгнать из дома их всех, если я останусь. И по большому счёту, он прав: в таких местах уже сам факт совместного пребывания под одной крышей в ночное время при отсутствии хозяина интерпретируется строго определённо. Даже если просто мирно спать в разных комнатах, даже если (гипотетическая ситуация) Алексей и сам был бы уверен, что всё именно так и никак иначе, то всё равно разговоры пойдут незамедлительно на следующее же утро. Ему-то самому каково будет? Да, нагрузил я Ларису, поставил в ситуацию, как-то даже неловко...

Вариант ночёвки есть такой: у Ани, соседки, живёт в этом же доме, соседний вход. Лариса уже договорилась. Аня живёт без мужа, с двумя детьми. Но там свои заморочки: Аню блюдёт сестра. Сидит сейчас у неё и, похоже, просекла ситуацию и не собирается уходить.

Время между тем идёт. Надо что-то решать. “Схожу до Гали”, – говорит Лариса, и после этого её очень долго нет. За это время я успел налюбоваться красивым мезенским закатом, а то в одиночку сидеть на кухне как-то не совсем уютно. Лариса меня даже потеряла. Но ситуация, кажется, определилась: вслед за Ларисой неожиданно появился Ваня, тот самый, с кем завтра в Латьюгу. Ночевать мне предстоит у них. Очень удобно.

Лариса всё беспокоилась, есть ли у меня еда в дорогу и всё порывалась дать мне что-нибудь с собой. У меня ещё свеж в памяти тот двухлетней давности переход от Чернутьева до 36 километра, и поэтому сейчас вес рюкзака строго под контролем. Впрочем, немного хлеба было бы довольно кстати. А хлеб здесь в основном предпочитают печь сами. Лариса упаковала мне половинку свежеиспечённого каравая, при мне его сегодня пекла. На Трассе можно будет понемногу есть и вспоминать. На какое-то время хватит.

Прощание было не очень долгим, но трогательным. Жалко расставаться. Но, похоже, это та ситуация, когда надо вовремя уйти...

Ваня довёл меня до дома. Галина Александровна (мать), окинув меня пронизывающим взглядом и задав властным голосом пару вопросов, видимо, поняла, что я ничего сильно опасного из себя не представляю. Спать меня определили во вторую половину дома, вход с противоположной стороны – тоже их квартира, только они там не живут.

Комната, в комнате диван, табуретка. А больше ничего и не нужно. Рюкзак к стене, спальник на диван, сам туда же. И до утра.

Латьюга, которая не отпускает

Утром надо встать пораньше, сбегать до Малой Пыссы, заснять Большую на цвет. Обернулся быстро, погоды ждать не пришлось: солнце с нужной стороны, и небо чистое, облачка у горизонта не в счёт. Но прошёл какой-то час, и облачка эти основательно наползли, и задул ветер. Когда завтракали, Саша, старший брат Вани и Кости, мельком глянув в окно, изрёк: “К вечеру будет дождь. Кратковременный”. Он, оказывается, умеет предсказывать погоду. И безошибочно.

Машина у них действительно большая, УАЗик-“универсал”, с кузовом, крытым “брезентозаменителем”. К Латьюге направились по этому берегу. Ваня поехал отдельно, на мотоцикле, по тому берегу, по основной дороге. Должен встречать на лодке.

Не удалось из кузова увидеть Ларисин дом, помахать ручкой. Здесь в посёлке дома все такие одинаковые. Как-то мы очень быстро из него выехали, встали на боровую дорогу – и по ней около получаса вниз по течению, до речки Бармы. Дальше машина не пройдёт. Дальше форсировать речку и ещё километра 3 пешком. Пошли втроём – я и двое братьев, Саша и Костя. А Василий стоял и долго махал нам вслед. Они с Галиной Александровной остались у Бармы, у них там тоже сенокосный участок.

За речкой заброшенные бараки, заросшие травой. Это старая Барма, посёлок, перенесённый на своё теперешнее место, к Малой Пыссе. Для леспромхозовских посёлков это был процесс естественный: выработав один участок, переезжали на другой.

Миновав старую Барму, мы выходим на лесную дорогу, видимо, на продолжение той, по которой ехали. Пытаюсь разговаривать с Сашей, но это не так просто. Приходится очень внимательно вслушиваться, чтобы понять то, что он говорит. Голос у него негромкий и совершено без интонаций, и лицо не выражает никаких эмоций. Тем не менее, кое-что я от него узнал, и про Латьюгу, и вообще про эти края. Места здесь побогаче, чем на Вашке. Рыба есть: сёмга бывает регулярно, и белуга иногда заходит, ягоды разные, грибы, охота. Как говорит Саша, нет только апельсинов и арбузов, всё остальное есть.

Что-то я с непривычки вымотался за эти 3 километра под рюкзаком. Это при том, что гитару мою несёт Костя. А ещё становится жарко, и начинают доставать оводы. Долго что-то идём. Наконец из леса выходим на берег, на широкий песчаный пляж.

Вот она, Латьюга. Длинная вереница домиков на том берегу, на склоне. Ваня уже ждёт с лодкой. Грузимся, заводим мотор и, резко развернувшись и едва не черпанув бортом, несёмся к противоположному берегу. Здравствуй, Латьюга! Будем дружить?

У братьев здесь дом. Они сюда приезжают как на дачу. Сегодня у них работа, надо убрать сено. А мне с чего начать? Что вообще здесь есть интересного, что мне Саша рассказал по дороге? Самое основное – это, конечно, келья Иоанникия. Возле неё святое озеро, в нём купаются, из него набирают воду. Находится келья на том берегу, в нескольких километрах, до неё ещё надо добраться. Есть ещё святой родник где-то здесь, в лесу, километрах в полутора от деревни. В самой деревне есть действующая часовня, а церковь в позапрошлом году распилили на дрова. Живут здесь две матушки, которые ухаживают за часовней и за кельей.

Прежде всего, желательно определиться с кельей. Надо договариваться с кем-то из местных, чтобы свозили на лодке. Для начала, наверное, лучше всего поговорить с матушками. Ваня пошёл показать, где они живут.

Обеих нет дома – скорей всего, на сенокосе. Это значит, что вернутся только к вечеру. Придётся начинать с часовни. Вон она, стоит на взгорке, небольшой деревянный домик с пологой двускатной крышей, наскоро обшитый досками и покрашенный в голубой цвет. Наверху крест. Внешний вид несколько неказистый, однако, видно, что её блюдут: аккуратненькая ограда с калиточкой, внутри сделаны дорожки, на двери замок. Ключ, судя по всему, у матушек.

Неподалёку от часовни стоят развалины чего-то, остатки какого-то деревянного сооружения. Очень странные и необычные остатки, от жилых домов такого не остаётся, да и от хозяйственных построек тоже. Два фрагмента: небольшой квадратный сруб без крыши с дверными проёмами на противоположных сторонах и второй фрагмент, напоминающий своими очертаниями покосившиеся футбольные ворота. Только рубленые. Большой проём, поверх которого несколько венцов, и опоры, представляющие собой обрубки каких-то стен, углов. Понял не сразу. Только когда “ткнули носом”. Это же остатки церкви! Той самой, которую распилили на дрова. Судя по ориентации, расстояниям и взаимному расположению, квадратный сруб очень похож на подколоколенную часть, а “футбольные ворота”, видимо, когда-то были алтарём. Вот и всё, что осталось от храма Божия. Грустная картина...

Ну вот, кажется, немного освоился, можно потихоньку переходить и к более активным действиям. Люди, где вы? А вон они, между заборами, выгружают сено в дом. Молодой хозяйке помогают двое соседей, Надежда и Руслан (мать и сын). Начнём, пожалуй, с малого – с дороги до родника. А там уж как пойдёт.

На родник меня повела Надежда, неторопливая женщина лет шестидесяти со слегка утомлённым взглядом, в котором угадываются следы какой-то затаённой печали... Минут 20 неспешного шага, и вот он – посреди болотца малюсенькая лужица воды, из которой вытекает тонкая струйка. Если заранее не знать, то просто пройдёшь и не заметишь. Рядом на дереве маленькая бумажная иконка, тут же стакан, чтобы черпать воду. Вода очень приятная на вкус. Надо набрать с собой. У меня как раз для таких случаев имеется небольшая пластиковая бутылочка.

Надежда говорит, что вопрос с кельей тоже можно решить. Руслан может свозить на лодке, но не сейчас, а немного погодя, часа через два. А пока она позвала меня к себе в дом, поставила чайник, согрела гречку. Обстановка внутри дома, мягко говоря, не вполне уютная. Расчищен более-менее только один угол. Надежда здесь только ещё начинает обживаться – перетаскивает мебель и всё такое. Прежняя хозяйка, одинокая женщина, отписала ей этот дом по завещанию.

У меня тайм-аут: своё желание съездить до кельи я здесь “вбросил”, теперь, по всем признакам, вопрос должен решиться уже без моего участия. Надо только подождать. Таким образом, мне подарено время. Этнографы меня бы не поняли: на моём месте они бы, наверное, побежали искать какую-нибудь очень старую бабушку и начали её обо всём расспрашивать. Но я лучше подаренное время посвящу тому человеку, с которым меня здесь “свело”, у кого я сейчас сижу и пью чай. Хотя бы из соображений благодарности. Пусть Надежда и не расскажет ничего особо примечательного, но общую картину здешней жизни она мне обрисовать вполне сможет.

А картина достаточно безотрадная и, к несчастью, слишком типичная для этих мест. Совхоз здесь окончательно закрыли этой весной, раздали по паям. Работы нет. И до людей, по большей части, никому дела нет. Если кому станет плохо, скорая помощь может даже и не приехать, хотя до Пыссы (до сельсовета) сейчас хорошая дорога и телефонная связь. От безысходной ситуации и от безделья население очень активно спивается. И подобную картину я в этот раз с горечью наблюдал по всей Трассе, от начала до конца. Спиртное сейчас можно приобрести в каждой деревне в любое время дня и ночи. Были бы деньги. А поскольку денег ни у кого нет, торгуют, что подешевле и похуже или что вообще пить нельзя. Например, нечто, именуемое, как “жидкость против замерзания” или, попросту говоря, автомобильный антифриз. Иными словами, кто-то наживается на здоровье своих же односельчан. Всю Трассу я прошёл, негодуя на вот таких горе-предпринимателей, а в конце пути так получилось, что именно эти люди приютили меня у себя в доме и очень здорово выручили. И возникает вопрос: а можно ли вообще кого-либо осуждать? Ведь и те, кто меня приютил, занимаются этим отнюдь не от хорошей жизни – надо как-то содержать семью.

В каком-то смысле проще пенсионерам. Хотя без своего хозяйства всё равно не прожить. Вот, Надежде идёт пенсия, а на много ли её хватает? Сходит в лес, наберёт грибов, раздобудет где-нибудь у соседей крупы или хлеба – вот и будет, что поесть. И у меня-то сейчас с собой, как на грех, нет ничего выставить на стол, всё осталось в доме у братьев.

Спустя какое-то время в доме у Надежды началось нечто вроде тусовки. Сперва зашла бабушка с внучкой, похоже, что просто так, без надобности. Потом начала появляться более молодая публика. Пришёл Руслан, сын Надежды, пришёл Саша, старший из братьев, с кем я приехал. Забежала вроде бы на минутку девушка лет двадцати по имени Ира. Говорливая и боевая, она быстро стала центром внимания, очень живо и красочно травя байки, одну за другой. Интересно: обычно здесь в деревнях между собой разговаривают по коми, но сейчас все говорили по-русски.

С удовольствием бы посидел, послушал подольше, да надо выдвигаться: ребята договорились с одним мужиком, тот даёт лодку и бензин. Плывём в келью.

Мезень здесь ещё шире, чем в Пыссе, метров 300-400. Когда-то по ней ходили суда, ещё сохранились старые навигационные знаки – створы, отсчёт километров. Лодку ведёт Руслан, с нами ещё едут Саша и Костя, просто так, за компанию. Идём километра 2 вниз по течению, минуем длинный остров и пристаём у противоположного берега. И ещё минут 15 по лесной извилистой тропке, плотно утоптанной и расчищенной от завалов. Вот уже начинаются озёра, ещё чуть-чуть – и вот она, келья угодника Оникея. Здесь он жил и молитвенно подвизался, помогал крестьянам в их бедах и трудностях, наставлял их на путь праведный. Перед кельей небольшой деревянный крест. Сама келья представляет собой небольшую рубленую избушку-будочку примерно 3 с половиной на 3 с половиной метра. Двухстворчатая дверь, на каждой створке изображение креста. И над входом на фронтоне крест с распятием. И ещё один крест справа от входа на выступающих торцах брёвен от боковой стены. Фронтон и дверь покрашены в жёлтый цвет Раза три или четыре келью сжигали, но каждый раз отстраивали заново. Эта, нынешняя, построена лет 10 назад.

Сбоку от кельи столик под навесом, вокруг лавочки. Сюда специально приходят поклониться, помолиться, набрать воды из озера, известны многие случаи исцелений. Каждый год 17 ноября, в день памяти преподобного Иоанникия Великого здесь большой праздник. Мезень в это время уже стоит подо льдом, и от Латьюги сюда идут с самых разных мест – прямо по льду, крестным ходом, пешком и на лошадях. В советские 30-е – 40-е от кельи могло остаться только несколько нижних венцов, и всё равно к ней приходили.

Внутри кельи столик, скамеечки, полочка с иконами, полотенца. Среди икон выделяется образ целителя Пантелеймона – не писанный, а выжженный на доске выжигательным аппаратом. Первый раз такое вижу. В правом углу нечто наподобие церковного кануна: ящик с песком для свечей, небольшое распятие, подсвечник. Над ним, судя по всему, особо почитаемая икона с лампадкой. Икона тоже выжженная, изображён на ней старец в облачении архимандрита, с жезлом. Надпись имеется, но на каком-то непонятном языке. Бабушки считают, что это сам угодник Оникей. Эти две выжженные иконы появились в келье года два назад, и никто не знает, кто их принёс.

За кельей небольшое озерцо, почитающееся святым. Здесь купаются, здесь набирают воду. Надо и мне омыться, хотя бы символически. Вот только воды набрать не во что. У меня с собой только одна бутылка, и в ней уже вода с Латьюги, из родника. Правда, я из неё уже половину отпил, и почему бы теперь не сделать “два в одном”? Дополнить бутылку из озера. Очень просто. Ну и всё, ребята, наверное, уже заждались, можно ехать обратно.

В деревню вернулись часов в 6. На трассу вставать уже поздно? Или нет? Здесь, в Латьюге, я уже везде побывал, где хотел, можно двигаться дальше. До Зубово переход длинный, километров 30, но я сейчас как раз попадаю под вечернюю паромную “волну” (с пяти до одиннадцати), есть шанс что-нибудь застопить.

Только вот Саша утром был прав, когда говорил, что к вечеру будет дождь. В стороне уже давно погромыхивает, и вон тучка надвигается вполне определённо, словно бы мне подсказывая: “Не ходи сегодня из Латьюги”. Что ж, попробую послушаться этого гласа свыше. Надо только, пока не начался дождь, быстренько пробежаться по деревне, посмотреть домики и, может быть, кое-что заснять. Деревня в этом плане чрезвычайно интересная: очень большое разнообразие домов, встречаются самых разных типов – от совсем маленьких до очень больших. Фасад обычно членится одним или несколькими промежуточными перерубами, а ширину я привык мерить количеством окон в получающихся простенках. Варианты есть всякие: 2+2, 3+1, 2+1, 2+3, 3+3 и т.д. Особенно мне понравился один дом: невысокий, но очень широкий, в 8 окон: 2+1+3+2 (фасад членится на 4 части). Такой не заснять нельзя.

Дождик начинается. Надо куда-то определяться. Оставаться у Надежды? Или всё же попробовать добежать до братьев, пока ещё дождик слабый? Надо бы. А то как-то не совсем хорошо: довезли они меня, бросил я у них вещи и исчез. Но так просто добраться до их дома мне здесь, похоже, не дадут. Возник вдруг, откуда ни возьмись, невысокий коренастый мужичок лет 35, в тельняшке: “Привет, кто такой, откуда?” Всё – поймал, заловил, теперь не отпустит. Придётся знакомиться.

Мужичка зовут Миша. Живёт на Пинеге, в Карпогорах. Сюда приехал в отпуск, здесь у него родительский дом, живёт брат с семьёй. Человек он общительный и открытый, приехал отдохнуть, дома сидеть скучно. Естественно, хочется пообщаться, тем более с новым человеком. Он так сразу за меня ухватился, прямо не знал, что мне и показать. “Пошли, – говорит, – покажу, какой мотоцикл сделал мой сосед”. Сходить-то можно, тем более что и дождь слегка приутих, вот только в мотоциклах я мало что понимаю.

И всё же кое-что действительно интересное Миша мне показал. “Слушай, – говорит, – не знаешь, что такое: я тут у нас в клубе на торцах брёвен обнаружил какие-то интересные узоры, вроде как церковные – кресты, купола. Хочешь – пойдём, покажу”. Вот это, похоже, посмотреть стоит.

Бывший клуб находится в старом, ещё дореволюционном двухэтажном доме. Используется сейчас в качестве телефонной будки: здесь установлен телефон, сюда приходят звонить. Те самые торцы брёвен являются окончанием промежуточной стены и выходят в коридор. Торцы постарели и потрескались, но если внимательно всмотреться, то среди трещин можно заметить нечто вполне определённое, то ли выдавленное, то ли нацарапанное, то ли проштампованное:

Понял только после того, как зарисовал себе в блокнот. Это же стилизованный царский герб! За все 15 лет своих северных скитаний такое я встречаю впервые. Почему он здесь? Ничего не могу сказать, могу только развести руками. У Миши есть своя версия, и он не устаёт её повторять. “Мне, – говорит, – один дед рассказывал, что раньше так попы “точковали” брёвна для церкви, чтобы их не стащили и не подменили. Забивали в торец такую штуку, и на нём отпечатывался рисунок. И можно было даже от этого торца чурку отпилить – на спиле всё равно останется тот же рисунок”. Что ж, вполне возможно, что так. Дом этот запросто мог быть раньше домом священника. Интересно, что рисунки пропечатаны не на каждом торце, а строго через один. Но это мы уже сообразили на месте. В срубе каждое следующее бревно кладётся наоборот по отношению к предыдущему: комель к вершинке. Соответственно, в ряде торцов стены комли чередуются с вершинками. И рисунок пробит со стороны вершинки.

Миша активно зазывает к себе ночевать. Но это ещё пока не так актуально, а сейчас надо бы вернуться до Надежды, посидеть хоть немного с ребятами. А то как-то нехорошо: они меня свозили до кельи, а я потом сразу убежал.

За поездку в келью пришлось заплатить 50 рублей. Сказали, надо рассчитаться с хозяином лодки. Бензин дорогой, это всё понятно. Не жалко дать и больше, если бы не было так очевидно, на что сразу же пойдут эти деньги. И цифра-то взята не с потолка – ровно на два флакона. Один из них появился тут же, незамедлительно. Называется эта штука “Трояр” – тонизирующее средство для ванн, 90% спирта-денатурата. Здесь его называют “Троя” или просто “дурка”. Голова от неё, говорят, становится деревянной, не знаешь, что выкинешь в следующую минуту.

И ещё. Одним или двумя флаконами “дурки” дело наверняка не ограничится. Вот и Миша рассказывает, что у них на Пинеге пьют тоже много, но как-то по-другому. Здесь как начнут – и беспробудно до утра. А там не так: там выпьют, погуляют, рыбки пожарят, снова выпьют – чтобы всё в охотку. Работа, видимо, не позволяет иначе, и работа там есть: и лесное производство, и зоны с Вашки и Мезени туда перевели. Миша и сам работает на зоне, на лесобазе – сторожем и по технической части.

Времени уже, однако, 8 часов. Пока ещё не совсем поздно, неплохо бы добежать до матушек, хотя бы до одной. Миша, естественно, вызвался сопровождать. Он теперь от меня не отстаёт.

Попервоначалу я предполагал, что матушки – это отмежевавшиеся от мира или даже настоящие инокини, специально здесь живущие, чтобы ухаживать за кельей и за часовней. Оказалось, нет: просто местные бабушки. Но на них здесь, похоже, держится вся духовная жизнь. Священник сюда приезжает очень редко, и они сами каждое воскресенье проводят в часовне службы, сами освящают дома. Литургию они служить, естественно, не могут, и воскресная служба в подобных случаях обычно представляет из себя чтение правила, канонов и иных молитвословий.

Бабушку, к которой меня привёл Миша, зовут Наталья Михайловна Логинова. Ей 65 лет, но человек она необычайно живой и эмоциональный, хотя внешне выглядит старше своего возраста. У меня за сегодняшний день накопился ряд вопросов, и, пообщавшись с ней, я узнал немало интересного.

Угодник Иоанникий церковью пока не канонизирован. Наталья Михайловна тщательно записывает в тетрадку и передаёт в епархию случаи исцелений у кельи, но для канонизации их пока недостаточно. А вода из озера действительно чудесная: трёхлитровая банка с этой водой, оставленная в избе на зиму, осталась целой и невредимой, в то время как все другие банки от мороза разворотило.

И ещё одну интересную вещь я узнал про угодника Иоанникия. По местному преданию, их, оказывается, было двое братьев – Иоанникий и Иуда. Они жили вместе, а как Иоанникий преставился ко Господу, Иуда ушёл вниз по Мезени, в деревню Засулье, и там имеется его крест. Засулье я должен буду проходить, и надо будет там обязательно узнать про это поподробнее. Удалось мне потом узнать поподробнее про брата Иуду, и даже более того, – но не в Засулье, и дело обстоит на самом деле не совсем так, как гласит местное предание, а гораздо интереснее. Впрочем, об этом в своё время.

Наталья Михайловна – основная хранительница здешней часовни, именно у неё находится ключ. Часовня эта в советское время была, как водится, осквернена и перенесена на другое место. Был в ней и клуб, и совхозный склад удобрений. Возобновлена как действующая она была 10 лет назад по благословению духовника Натальи Михайловны. Как-то в Латьюгу приезжал местный епископ, побывал в часовне и сказал, что часовня очень благодатная. И действительно, хотя снаружи она выглядит неказисто, но как зайдёшь внутрь, не хочется уходить – чисто, светло и уютно. Будто маленький храм, только что без алтаря: свечной ящик, скамеечки и очень много икон по стенам, накопилось за 10 лет. Недавно здесь произошёл ряд чудес. Несколько икон самообновилось. Так называется, когда образ, пострадавший от неподобающего хранения или просто потемневший от времени, вдруг сам собой приобретает вид, близкий к первозданному. Четыре года назад обновилась икона Введения, старая и, судя по виду, с церковного иконостаса. Обновились две небольшие иконы в окладах – Казанская и целителя Пантелеймона. Образа были совсем чёрные, почти неразличимые. Сейчас эта чернота осталась только по самым краям. Обновилась Донская икона – эта вообще бумажная, с календаря. Две иконы недавно мироточили – Спас и Скоропослушница.

К сожалению, в этой благостной картине имеется и не совсем приятный момент. Объявлялись здесь не так давно скупщики икон (читай – барыги, спекулянты). Мне на пути ещё не раз придётся о них услышать. Они, видимо, проехались тогда по всей Мезени, пока дорога не кончилась. Одна женщина мне потом рассказывала: “Я, – говорит, – не хотела им эту икону продавать, просто вынесла показать. Так они обступили меня с нескольких сторон и будто загипнотизировали: я и опомниться не успела, как они сунули деньги, забрали икону и тут же исчезли, будто их и не было”. Женщина после этого очень долго болела. А здесь в Латьюге они тогда очень нацелились на ту старую икону Введения. И так охмуряли Наталью Михайловну, так на неё наседали, но ту голыми руками не возьмёшь. “Сейчас, – говорит, – запишу номер вашей машины и сообщу в милицию”. Те после этого вмиг исчезли. Наталья Михайловна вообще с того раза никому постороннему часовню не открывает. Но мне почему-то открыла. И на прощанье очень хотела дать мне что-нибудь с собой в дорогу. Увы, спасибо большое, но переход предстоит очень длинный, и на учёте каждые 100 грамм веса.

Дождь, похоже, совсем утих, народ начал потихоньку вылезать из изб. Скоро 9 часов, перед дальней дорогой не мешало бы и отдохнуть, желательно уже как-то с ночёвкой определяться. Но не так здесь всё быстро. Прежде мне предстояло познакомиться ещё с одним человеком по имени Миша, Миша Устинов. Первый Миша, карпогорский, только завидел того вдали – и процесс пошёл по новому кругу. “Вот, – говорит, – Миша тоже может тебе что-нибудь рассказать интересное. Он, правда, в тюрьме сидел, но это ничего, он добрый”. Этот второй Миша несколько грубоват, но, в общем, мужик нормальный. Сфотографировал их в обнимку, обоих тёзок, в окружении ребятишек. И в результате все мы оказались – не трудно догадаться, где: естественно, в доме у Надежды. На столе как-то быстро появилась бутылка водки, стал подтягиваться народ. Пришёл Саша, Ира вдруг снова объявилась. Но эти с нами практически не сидели, а сразу принялись играть в карты. Интересно, здесь всегда так, или специально вокруг моей персоны собралась такая тусовка? В любом случае для меня сие действо становится уже совсем малоинтересным. Сколько-то посидеть для уважения, да и надо двигать. Миша Устинов меня подбадривает: “Ничего, всё нормально, сейчас посидим, потом ко мне ночевать пойдём, всё расскажу, что тебе интересно”. И тут же Миша карпогорский: “Нет, ночевать давай ко мне”. Что-то я сегодня нарасхват. Вот и у Надежды, наверное, можно остаться: лишняя кровать есть, и она всегда смотрит с таким сожалением, когда я куда-нибудь выхожу из её дома. Но ни один из вариантов меня, честно говоря, не прельщает. Вот и автостопщики в своих книжках предостерегают от вписок, связанных с употреблением продукции хмельного свойства. В моей ситуации, пожалуй, самое лучшее – это вернуться до братьев. Вопрос с ночёвкой с ними не оговаривался, но, я думаю, проблем быть не должно.

Уйти всё-таки удалось. Объяснил, что вещи мои в доме у братьев, вещи громоздкие и тяжёлые, и перетаскивать их куда-либо совсем не в охоту. И вообще, завтра рано вставать. Хочется думать, что меня поняли.

В доме у братьев всё мирно и спокойно: Ваня и Костя смотрят телевизор. Костя потом быстро заснул, а с Ваней мы ещё немного пообщались. Я сегодня с большим удивлением узнал, что Ваня, оказывается, 7 месяцев воевал в Чечне. На самой передовой. Имеет две медали – “За отвагу” и “За боевые заслуги”. И это на самом деле удивительно: Ваня – самый открытый, самый обходительный из всех братьев. Я-то до сего момента считал, что из Чечни все возвращаются с окончательно изломанной психикой. “Всё правильно, – говорит Ваня, – я тоже наблюдаюсь у психиатра. У меня-то сейчас уже всё нормально, но мне это самому надо. А как ломало наших ребят – это я всё видел”. Да, чего только не встретишь на Трассе! Когда началась вторая чеченская, Ваня служил в Волгограде. И когда предложили поехать в Чечню, он согласился. Предлагали ему потом оставаться там и дальше, на сверхсрочную, но он решил, что с него хватит. Боевые, правда, выдали вовремя и в полном объёме. Они потом с этих боевых накупили себе всякой всячины: машину (тот самый УАЗик-“универсал”), мотоцикл, видеокамеру.

Да, для второго дня Трассы по впечатлениям явный перебор. Латьюга – последняя коми деревня по Мезени, следующая, Родома, – это уже Архангельская область, Лешуконский район. На этой Трассе 90 процентов всей протяжённости пути приходится именно на Лешуконье, и завтра мне предстоит туда двигать. “В Русь”, как здесь говорят, или “к трескоедам”. Там уже не будет языкового барьера, как здесь, но там не будет и чего-то другого. Будут ещё очень интересные вещи, будет много встреч с разными людьми, но всё будет происходить как-то иначе. Я не хочу сказать – лучше, хуже. Просто по-другому. Языковый барьер – это, конечно, препятствие существенное, но в этих местах это, возможно, единственный барьер. И этот коротенький начальный участок пути по Удоре (всего-то навсего Пысса и Латьюга) отложится в памяти как-то по-особому, и с особенной радостью будет потом вспоминаться.

Расстояние дневного перехода

Перегон предстоит довольно длинный, и идти его пешком не хочется. Поэтому ориентируюсь на автостоп. Чтобы с гарантией попасть под утреннюю паромную “волну”, надо бы выйти часов в 7.

Ваня и Костя ещё спят, Саша так и не возвращался. Вскипятить себе кружку чая, оставить братьям благодарственную записку, да и в путь-дорогу. А Саша вчера точно предсказал, что утро будет ясное. Умеет же!

Вышел без десяти семь. Несмотря на столь ранний час, уже довольно тепло. Всё, покидаю тебя, Латьюга. Счастливо тебе!

Основная дорога идёт от пысского парома мимо Латьюги в следующий пункт по этому берегу Мезени, в посёлок Зубово. От Латьюги до Зубово 29 километров: километр до основной дороги и ещё 28 по основной. Если же мерить по реке, то получается гораздо длиннее, километров 50: река здесь сильно петляет. На основную дорогу вышел в начале восьмого. Теперь стоять, ждать “волну”.

Ну и сколько ждать? Вот уже 8 часов, пора бы чему-нибудь появиться: паром начинает работать в 7. Но никаких признаков. Надо, наверное, начинать потихоньку двигаться, машины, если и будут, догонят.

Дорога довольно приятная: песочек, сосновые боры. По бокам ряды иван-чая склонились своими цветками в сторону дороги, будто бы отдавая мне поклон. Радостно мне всегда бывает глядеть на этот цветок, мой неизменный спутник в северных путешествиях.

Прошёл примерно километр, и вот они, первые ласточки: две одинаковые тёмно-зелёные “буханки”, идут друг за другом. Оба водителя, не снижая скорости, обречённо разводят руками, словно бы оправдываясь: и рады бы взять, но вот никак не можем. Коммерсанты, забиты под завязку. Ладно, может ещё что будет.

 9 часов утра, но уже достаточно жарко. Что же будет дальше? И оводы начинают донимать вполне конкретно: роем вьются вокруг. Приходится постоянно обмахиваться веткой, иначе совсем невозможно.

Этот межобластной участок дороги от Пыссы до Зубово года 3 назад построили белорусы. Отсыпали её поверх старой, кое-где спрямляя. После Зубово, в сторону Койнаса, дорогу тянули уже койнасские дорожники. Идут какие-то странные километровые столбы с 200-ми километрами – непонятно откуда идёт отсчёт. Судя по карте, через 6 километров после выхода на основную трассу должна быть речка Вёза. Половина 10-го, и вот она.

Через Вёзу основательный бетонный мост с железными перилами, на которых сварочным аппаратом выведена рельефная надпись: “Минск”. Сама речка шириной метра 4, быстрая и чистая. Тут можно подольше отдохнуть, ополоснуться у речки, попить чаю с печеньем.

Здесь считается, что граница Коми с Архангельской областью проходит в этом месте именно по Вёзе. Судя по карте, граница чуть дальше, по просеке, в километре отсюда. Но просеку эту я могу и не заметить. Да и так уж ли важен этот километр? До свидания, Удора! Здравствуй, Лешуконье!

После Вёзы дорога явно стала забирать вверх. Вперемежку с идущей системой километровых столбов пошла ещё одна, по той же стороне дороги. Но там уже более реальные цифры: 23, 22 – это уже, возможно, до Зубово или до Вожгоры. Но скоро обе эти километровые системы благополучно исчезли. Ориентироваться стало возможным только по часам и по редким “вешкам” – приметным местам, прорисованным на карте 10-километровке. Очередная такая вешка – ручей Гремячий, что километрах в 7 от Вёзы. Там предполагается обед.

Дорога по-прежнему забирается на гору. Иду в облегчённом режиме 30/15: 30 минут идёшь, 15 отдыхаешь. Вот уже тайгу можно обозревать с высоты. Кажется, приближаемся к какой-то вершине. Впереди показалась геодезическая вышка.

Очередная “буханка” подкралась сзади тихо и неслышно. Откуда? Я уже и ждать-то перестал: 11 часов, а паром заканчивает в 9. Нет, идёт с последнего рейса. Тоже коммерческая, тоже забита под потолок: в окно дверцы упирается изнутри арбузный бок. Водитель сказал, что проседает рессора, и предложил подвезти вещи. Нет, спасибо, идти ещё далеко, вещи могут потребоваться. Всё, теперь можно надеяться только на вечернюю “волну”. Но это ещё не скоро.

Вышка куда-то исчезла. Да нет, вот же она! Время дорого, но не потратить на неё полчаса просто никак нельзя. Нижний пролёт лестницы отсутствует, но залезть можно. С высоты во все стороны открывается холмистое бескрайнее море тайги. До реки, судя по карте, километра 4, и её не видно. Даже русло не угадывается в распадках между холмами. Но если посмотреть вперёд по курсу дороги, то в самом далеке можно заметить какое-то светлое вкрапление в тёмно-зелёный фон. Похоже на то, что это уже Родома, первая деревня вниз по течению.

После геодезической вышки дорога уже идёт под небольшой уклон. 12 часов, полдень, и вот он, ручей Гремячий. Всё, бросаем вещи, ищем место. Перерыв на обед.

Гремячий ручей в этом месте совсем не гремячий. Течение слабое, вода мутноватая. Но другой нет. По этой дороге вообще с водой проблемы. Что-то уже мочи нет ничего делать: упасть бы куда-нибудь сейчас минут на 20, а надо таскать дрова.

Костерок, кипяточек, картофельное пюре “Mivimex” производства Витебской области, баночка мясного детского питания, огурчики, помидорчики. И хлебушек тот самый, из Пыссы, Ларисин. Как там сейчас она? Кажется, так давно уже это было... Оставшийся кипяток на чай – сейчас и с собой.

С обедом возился вроде бы недолго, а глядишь – прошло уже два часа. По-хорошему, отдохнуть бы надо часа три. Но время дорого. Выход в половине третьего.

Силы вроде немного подкрепил, но хватило ненадолго. По времени сейчас начинается самое пекло. И от оводов нет никакого спасенья: на футболке периодически возникают новые кровавые пятна. А чая однозначно надо было делать больше.

Вот пошли встречные машины, идут на вечерний паром. Природа по-прежнему однообразная: песок и сосны, и палящее солнце над головой. Но вот лес расступается, и по обе стороны открывается обширное песчаное пространство, всё сплошь в мелких сосенках. Что это? Те самые болгарские посадки? О том, что лесоразработки зашли с Удоры в Архангельскую область, мне говорили ещё 2 года назад.

Сразу же за этим низкорослым пространством речка Зубова. Это значит, что от Гремячего пройдено 8 километров. Вода! Погрузиться, насколько это возможно, не раздеваясь, окатить себя раз несколько, намочить кепку. Вот только пить непосредственно из речки без консультации с местными жителями, наверное, не стоит.

Отдохнуть бы здесь подольше, да времени уже 6-й час, расслабляться нельзя. Судя по карте, где-то в километре после речки Зубовы дорога должна проходить через нежилое старое Зубово. Осталось ли от него что или нет – неважно, важно то, что оно на берегу Мезени: можно попытаться погидростопить. Только вот скоро может быть вечерняя “волна”. Что надёжнее? Наверное, всё-таки автостоп. Тем более, что не появляется никаких признаков ни старого посёлка, ни, тем более, реки. Дорога, видимо, спрямлена. Был какой-то правый отворот, может быть, это и туда, но уверенности нет. Километр от Зубовы я уже примерно прошёл. Всё, надоело. Бросить вещи и ждать “волну”.

 6 часов вечера, но по-прежнему нестерпимо жарко. Допиты остатки чая, съеден последний помидор, исключительно ради влаги, в нём содержащейся. Осталось ещё немного святой водички из Латьюги, но это на самый крайний случай. Ещё нельзя сказать, что силы на исходе, но что-то уже к этому близкое. По времени пора бы уже быть вечерней “волне”, но дорога всё пустынная. Однако, несмотря ни на что, на душе как-то необычно спокойно, и тревоги нет. Словно бы внутренний голос неслышно подсказывает, что в конце концов всё образуется, и я везде дойду, а сейчас надо просто перетерпеть. Как в песне Аркадия Лебедева из “Трёх сучков”:

Чаша имеет края.
Надо её испить.

Всё будет нормально. Только вот уже 7 часов, а машин всё нет. Что ж, возможно и такое. Надо идти. Осталось уже не так далеко, километров 6.

Полчаса хода, и вот он, первый признак приближающегося населённого пункта: одинокий мотоцикл с коляской у обочины дороги. Следом за ним Фомин ручей. Воды-ы! Но до воды здесь дотянуться непросто: ручей течёт низко, и чтобы хотя бы намочить руки, приходится ложиться на живот. Только устроился, плесканул себе в морду – слышу звук заводимого мотоцикла. Бегом обратно на дорогу! Подкиньте до Зубово!

Мотоциклом управляет смуглый паренёк лет тридцати, сзади хозяйка. Выезжали в лес за вениками: полная коляска берёзовых веток. Тем не менее, место для меня нашлось. Расположился в коляске, гитару между ног, рюкзак сверху. Куда пристроили веники, уже не помню. До Зубово осталось километра 4, не больше, домчались минут за 5.

Первым делом отдышаться и напиться вволю воды из колодца. Зубово – леспромхозовский посёлок (бывший). Лес здесь давно уже не разрабатывают, и посёлок постепенно пустеет. Делать здесь, по большому счёту, нечего. Сейчас около восьми, время ещё не позднее, можно двинуться дальше. По крайней мере, перебраться на ту сторону: все ближайшие деревни находятся на противоположном правом берегу.

Реки отсюда ещё не видно, и выход на берег найти по первому разу не так просто. По улицам посёлка, сохраняя генеральное направление, мимо заколоченного магазина, оставляя в стороне местную электростанцию, обслуживающую деревни Вожгорского сельсовета, и дальше вниз, мимо пустующих домов с выставленными окнами – и вот, наконец, неширокий проход среди кустов, и оказываешься на берегу Мезени, на небольшом песчаном пятачке. Здесь лодочная стоянка. Вон парнишка, что шёл передо мной, залезает в одну из лодок и собирается отплывать. Бегом, надо успеть!

Мезень здесь, к моему удивлению, совсем неширокая, раза в полтора уже, чем в Латьюге. Справа, на том берегу, в двух с половиной километрах выше по течению, виднеется деревня Родома. А непосредственно напротив Зубово – небольшая деревушка с названием Пустыня. Туда мы и причаливаем.

Пустыня – совсем маленькая деревня, её даже нет на карте 10-километровке. Два ряда домов, десятка по полтора в каждом. Половина девятого вечера, весь день в дороге с раннего утра, силы подкрепить необходимо однозначно. Но разводить костёр я уже не в состоянии. Да и условий здесь нет. Надежда только одна – на странноприимство местных жителей. Уж вы меня простите, но другого выхода у меня сейчас нет. Ну, где вы тут? Кто мне первым попадётся?

Первым попасться было суждено крайнему дому справа. Хозяин – пожилой человек по имени Анатолий. Начнём, как водится, с преамбулы: надо обязательно познакомиться, объяснить, кто я такой, выяснить какие-то основные моменты. Например, была ли здесь раньше церковь или часовня. Часовня была, но от неё уже ничего не осталось. Сейчас сами бабушки снесли из домов иконы в один то ли сарай, то ли амбар и ходят туда молиться.

Основной вопрос задавать всегда непросто. Как бы получше сформулировать? “А у вас не найдётся что-нибудь попить?” Ничего лучше придумать не смог. Но не ошибся, позвали в дом. Хозяйка Нина Ивановна приняла меня поначалу с явной неохотой. Это всё понятно: заявился вдруг в дом какой-то непонятный тип, занимайся тут с ним – ставь чайник, собирай на стол. Но вот попробовал я с ней поговорить, и ситуация начала меняться. Интересно наблюдать, как человек преображается на глазах: взгляд из хмурого и угрюмого светлеет и становится радушным.

Застолбиться на ночь здесь, увы, возможности нет. Понаехали родственники, и нет места. И похожая ситуация во всей деревне. Анатолий посоветовал идти дальше, до Вожгоры – сельсоветовское село, вниз по течению, километра 4 по дороге. Прямо домой к председателю. Председателя зовут Сергей Александрович Поташев, и живёт он как раз у ближнего конца села, как здесь называют, на хуторе – в посёлке, примыкающем к основной деревне. Дом напротив старой кочегарки. Всё хорошо, одно лишь смущает: уже половина десятого, в Вожгоре я, соответственно, появлюсь только в одиннадцатом часу, не поздно ли будет беспокоить председателя в такое время? Анатолий утверждает, что не поздно. Стало быть, надо трогаться прямо сейчас.

Силы немного подкрепил, идти стало веселее. Да и погода уже спала, и оводы исчезли. Комарики зато повылезали. Но это уже, по сравнению с оводами, милые домашние животные. Штормовку надел, и все проблемы. Дорога замечательная – песчаная и очень широкая. Узнаю вашкинский размах. Я, было, подумал, что и дальше будет так. Но ошибся: такое здесь только в этом месте. Вот дорога смыкается с другой дорогой, идущей из Родомы, ещё немного, и вот они, первые дома. Здравствуй, Вожгора! Никак не думал, что сегодня до тебя дойду. И сколько же, интересно, я прошёл за день? Вот это да! 30 километров под рюкзаком! Это рекорд.

Вожгора: сутки напролёт

Вот она, старая кочегарка. Напротив небольшой соснячок, за ним дома. Надо искать где-то там.

Дом председателя мне показали быстро. Дверь не заперта, но дома, похоже, никого нет: никто не отзывается, и все окна тёмные. Времени уже половина одиннадцатого, что-то странное. И спросить-то не у кого: поздно, все сидят по домам. Подождать? Вот сосед вышел в огород, молодой парень. Всё, попался! Где председатель? – “Да в клубе, наверное, скоро вернётся”. – А что дверь открыта? – “Так ведь деревня”. Значит, всё-таки ждать.

Ура! Свет загорелся в председательском доме! Бегом на крыльцо и стучать по новой. “Да, да”, – ответил с той стороны приятный женский голос. Следом в дверях показалась хозяйка, пышная женщина в синем платье лет 40 на вид и довольно приятной наружности. “Сергей Александрович здесь живёт?” – “Он уже спит. А что такое?” У меня нет уже сил подробно про себя объяснять, проще достать ксиву. Один только вопрос, есть ли здесь где-нибудь комната приезжих?

“Комната приезжих есть, но я не знаю, сколько это сейчас стоит, да и поздно уже кого-то там искать. Я могу вам постелить в большой комнате, а утром Сергей проснётся, вы с ним все вопросы решите, он вам всё расскажет. Вещи можете оставить в летней кухне и проходите в дом, напою вас чаем”.

Хозяйку зовут Ульяна. Очень любезная и обходительная, общаться с ней легко и приятно. Выглядит она лет на 5 моложе, чем есть, а по всему своему складу воспринимается ещё моложе, чем выглядит. Усадила меня на кухне за стол, налила чаю и на долгое время скрылась за печкой, разговаривала со мной оттуда. Оказывается, делала пирог. “Я, – говорит, – хотела вас пирогом угостить, только он получился не такой”. И всё сетовала по этому поводу. Хотя нормальный пирог, вкусный.

Разговор происходит как-то сам собой. Я понемногу узнаю и об Ульяне, и о её семье. У них с Сергеем трое детей. Старшая дочка уже 4 года замужем, уехала из Вожгоры, живёт у мужа. Средний сын тоже недавно женился и уехал. Здесь остался только младший сын Миша, он сейчас в клубе на дискотеке.

За разговором выясняются очень интересные вещи. Оказывается в Вожгоре есть старая деревянная церковь, и как раз сейчас здесь находится православная миссионерская группа из Москвы, и они не далее, как сегодня совершали в этой церкви таинство крещения. Крестился сегодня и Миша, Ульяна показала мне его свидетельство о крещении. Глаз сразу же выхватил одно: “Таинство крещения совершил иерей Андрей Близнюк”. Вот это да! Я же знаю этого батюшку! Правда, не лично, но мне уже не раз доводилось слышать, что он регулярно ездит по Мезени с православной миссией: крестит, служит, причащает, исполняет требы. Рассказывали мне о нём мои хорошие знакомые (не могу только вспомнить, кто конкретно), а они хорошо знают отца Андрея. Надо же так совпасть по времени! Они и завтра здесь должны пробыть, тоже собираются крестить народ. Надо с ними обязательно познакомиться.

Час уже, однако, поздний, скоро выключат свет. Электричество здесь, в отличие от Пыссы и Латьюги, дают по часам: с 6 утра до часу дня и вечером с 5 до 12. “Если хотите, – говорит Ульяна, – можете в огороде вымыться по пояс, постирать футболку. Вода в бочке тёплая, тазы я дам”. Вот это очень кстати, особенно футболку отстирать от пятен крови. Только вариант, похоже, получается покруче пысского: ночью, пока муж (он же председатель) почивать изволит, по его дому с его женой расхаживает незнакомый бородатый мужик, голый по пояс. Да ещё рассчитывает на какую-то его поддержку как главы местной власти. А? Каково!

Ульяна сказала, что Сергей встаёт очень рано, часов в 5. Это мне самое то! Мне тоже надо бы встать в это время и с самого раннего утра сбегать налегке до Родомы, посмотреть деревню, вернуться обратно и до обеда успеть ещё обойти саму Вожгору. Тогда после обеда можно будет уже двигаться дальше, к следующей деревне Лебское.

Пытался я что-то Ульяне бухтеть насчёт того, что у меня спальник и стелить мне не надо. Но совершенно напрасно. Пока я в огороде мылся-стирался, она мне уже постелила на диване. Время уже совсем позднее, надо бы поспать хотя бы часа три-четыре. Но то ли день был слишком напряжённый, то ли переизбыток эмоций, только заснуть в эту ночь я не смог вообще. Накатывает на меня иногда такая бессонница, происходит это довольно редко, но непредсказуемо. На Трассе же это совсем некстати: надо постоянно быть в форме, а после бессонной ночи день всегда происходит с большим трудом. Слышал я, как Миша поздно ночью вернулся с дискотеки и всё вопрошал по поводу моей персоны: кто есть сей? Отец потом проснулся, вышел на кухню, о чём-то они там с ним долго разговаривали. Потом всё стихло, окончательно Сергей проснулся в шестом часу, встал тогда и я, тут мы с ним и познакомились. Задал я ему все интересующие меня вопросы, и ситуация в общих чертах прояснилась.

До Родомы 4 километра по дороге, после чего надо перебраться через речку Пижму. Моста нет, но её легко перейти вброд, а если я прикину, в какое время собираюсь там появиться, то он туда позвонит, и меня встретят на лодке. В самой Родоме – крест и святой источник. По Пижме тоже есть две деревни – Ларькино и Шегмас, но до них далеко и трудно добраться, и ничего интересного там нет. В Ларькино, правда, недавно мужики восстановили водяную мельницу. А ещё выше по Пижме, на её притоке, речке Четлас, когда-то был Великопоженский старообрядческий скит.

В Вожгоре кроме церкви есть ещё поклонный крест – у края леса, в 3 километрах от деревни по дороге на Лебское. В Лебском тоже есть старая деревянная церковь и ещё новая часовня, совсем недавно поставленная одним местным жителем. После Лебского через 20 километров куст из трёх деревень: Кысса, Усть-Низемье, Засулье. Они уже относятся к следующему, Сульскому сельсовету, который находится в селе Койнас (километров через 13 после Засулья). Усть-Низемье и Койнас стоят на том берегу, все остальные – на этом.

От Вожгоры до Лебского 16 километров. Дорога есть, пройти можно, но машины там ходят только зимой, летом они просто не пройдут. По реке тоже ничего не ходит, только личные моторки. В этом году не ходила даже “Заря” по большой воде. 3 года назад, помню, по Вашке и Мезени раз в неделю бегал почтовый глиссер-амфибия. Про него вообще уже забыли, почту теперь возят рейсовым самолётом, самолёт летает раз в неделю. Единственный официальный транспорт. Цены на билет совершенно нереальные для местного населения, свыше полутора тысяч, а сейчас ещё вместо самолёта собираются пускать вертолёт, и цена будет ещё дороже. Поэтому здесь все предпочитают ездить по дороге по тому берегу, через Удору. Специально ходят машины в Кослан, к поезду.

Про варианты передвижения, связанные с деятельностью миссионерской группы, Сергей Александрович просто не в курсе. Этими вопросами занимается местная церковная община. Но завтра утром по той стороне должна быть машина в Койнас, повезут ветеринара. Не совсем то, что мне надо, однако, стоит иметь в виду.

А на сегодня дела такие. Ульяна с Мишей собираются на весь день на сенокос, куда-то далеко, на Пижму. Замок на двери висит символически, он не заперт. Если что, Сергей Александрович в сельсовете. Всё понятно. Можно пить чай и двигать в Родому.

До Пижмы добежал ровно за 40 минут. Действительно, меня встречают. Пижма здесь шириной метров 50, но очень мелкая. Видны машинные следы, уходящие под воду и потом появляющиеся с той стороны. Прямо за речкой начинаются дома.

Деревня Родома километра на два вытянулась дугой вдоль заливного луга у излучины Мезени. Дома стоят рядами. Дальний от реки ряд уже вгрызается в склон высокой холмистой гряды. На самой вершине холмов стоит одинокий дом. Рядом с ним рощица, в рощице крест. Таких крестов по Мезени стоит очень много – памятные, поклонные, обетные. Этот поставлен в память о некогда стоящей здесь Тихвинской часовне. Крест недавний, простенький, невысокий, на нём небольшая иконка Божией Матери, развешены одеяния, полотенце с изображением креста. Рядом столик, скамеечки. Сегодня часам к 10 в Родому собиралась приехать миссионерская группа. Должны освящать крест. К сожалению, наверное, не дождусь.

Потрясающий вид открывается с высоты вверх по течению реки: делая две излучины, Мезень красивым росчерком уходит вглубь тайги в сторону Удоры. И народ в деревне приветливый и общительный. Церковь здесь была раньше, в дальнем конце. Потом её разобрали и на том месте построили школу. А до источника надо обратно спуститься вниз и пройти вперёд по дороге до оврага. Заодно можно посмотреть домики.

Домики попадаются порой очень интересные. “Две избы под одной крышей” – конструкция в этих местах распространённая, иногда даже скаты кровли находятся на разных уровнях. Но здесь встречаются и более специфические варианты. Например, одна половина фасада двухэтажная, другая одноэтажная. Или вообще одна половина выдвинута вперёд по отношению к другой на несколько метров.

Вот и источник. Просто ручей, сбегающий по оврагу. На склоне оврага живописно расположилась группа симпатичных амбарчиков. Поднялся немного вверх по ручью, но не обнаружил никаких признаков того, что источник почитается святым. Мне, кстати, здесь в деревне никто об этом и не говорил. Но так ли уж это важно? Вода вкусная, чистая, и места здесь благодатные. Думаю, можно дополнить бутылочку с остатками латьюгской водички.

Ещё только десятый час, но становится уже достаточно жарко. Долго здесь задерживаться не стоит, заснять пару интересных домиков и можно идти обратно. Не хочу ждать оказии с лодкой, форсировать Пижму интереснее и быстрее.

Дно каменистое, течение быстрое, но с ног не сбивает, в самом глубоком месте вода немногим выше колена. Действительно, запросто переходится вброд. Сейчас до дома, что-нибудь по-быстрому перехватить, и можно идти смотреть Вожгору.

Вожгора – длинное село, протянувшееся вдоль Мезени километра на два. Если идти со стороны Родомы, то сначала попадаешь в новую часть (на хутор). Эта часть выстроена в сосновом бору, его остатки кое-где сохранились. Просматриваются две параллельные улицы. Вот строения редеют, возникает новомодное здание клуба, выполненное в стиле фешенебельных туристических комплексов, только что из дерева: колонны и скошенная крыша чуть ли не до земли. Имеются некоторые постройки явно промышленного характера, ныне заброшенные: совхоз здесь ликвидировали лет 6 назад. С другой стороны – старое кладбище. Дальше ручей, и за ручьём уже собственно деревня. Одна длинная улица, деревянный тротуар, по обоим сторонам дома в несколько рядов. Реки не видно, она за домами, внизу. Вот по правую сторону за аккуратненьким заборчиком двухэтажное здание сельсовета с флагом, и дальше спуск ко второму ручью. За вторым ручьём начинается подножье высокого холма, горы, резко выделяющейся из окружающего пространства и увенчанной телевизионной вышкой. Видимо, это и есть та самая Вож-гора, а эта часть села самая старая. Линейный порядок здесь нарушается, расположение домов обусловлено исключительно ландшафтом, и можно встретить довольно причудливые уголки.

Сразу за ручьём – церковь Воскресения Христова. Здание сильно обезображено: просто длинный объём, перекрытый на два ската. Использовалась как клуб, пока не построили новый. Со стороны входа угадывается более узкая подколоколенная часть, сохранился старый подъём на колокольню, наружная лестница. Над входной дверью небольшой крест. Сам длинный объём делится на две примерно равные части. Одна, которая со стороны входа, пошире и под обшивкой. Другая, дальняя от входа, чуть поуже и с ободранной обшивкой. Эту другую я поначалу принял за позднюю клубную пристройку. Но дальше по пути, сопоставляя с конструкцией других встретившихся мне храмов, понял, что это не так. Это не клубная пристройка, это основная часть храма вместе с алтарём. А более широкая часть – это трапезная. Просто в этих местах алтарную часть зачастую делали вровень по ширине с основным объёмом.

После второго ручья основная улица забирает влево и спускается вниз, к реке. Мезень в этом месте, надо сказать, не отличается особой красотой. Мне даже показалось, что она здесь ещё уже, чем в Пустыни. Противоположный берег плоский и низкий, просто зелёный лужок. Этот берег возвышенный, поинтереснее, но как по нему идёшь, возникает желание по первому же проходу свернуть обратно в село.

Жара становится просто нестерпимой. Сказывается также бессонная ночь и отсутствие полноценного питания: ходишь от магазина к магазину и где что перехватишь – где пару апельсинов, где пачку печенья, где йогурт. Магазинчиков здесь, кстати, довольно много, мелких и частных, и ассортимент в них вполне приличный для мест, столь удалённых от цивилизации.

Сейчас, наверное, градусов под 40. Как я на Лебское пойду по такой жаре да под рюкзаком? Хоть в ночь иди. Кстати. Почему “хоть”? Что мне мешает на самом деле пойти в ночь? Я бы тогда дошёл до Лебского ранним утром, переправился на ту сторону, вышел на основную дорогу и перехватил бы машину с ветеринаром. Ночи сейчас хоть уже и не совсем белые, но для переходов ещё достаточно светло. Вот только в ночь я ещё ни разу не ходил. И это уже будет вторая бессонная...

На некоторых магазинах висит объявление о деятельности миссионерской группы. Сегодня днём в три часа в церкви снова таинство крещения, потом освящение креста, а вечером в клубе концерт, вечер православной культуры. К трём часам надо будет обязательно подойти познакомиться. Такие совпадения по времени не могут быть случайными.

Сейчас двенадцать, оставшееся время мне бы провести с пользой дела, приготовить что-нибудь себе на обед. Но по вышеизложенным причинам я сегодня слегка тормозной. Час дня – и вырубили электричество. Всё, теперь до пяти.

Отца Андрея хорошо бы найти за какое-то время до начала крещения. Чтобы хоть сколько-то пообщаться. Может, будет оказия уехать в Лебское вместе с ними. Лучше всего – узнать, где они живут. Но это оказалось не так просто: никто в деревне этого не знает. Наконец мне указали направление поиска. Дом я вычислил. Подхожу, слышу изнутри нечто совершенно неожиданное. Как будто переговоры по рации. Взволнованный голос бабушки: “К вам какой-то мужик! Он перекрестил дом!” Мужской голос отвечает: “Что же, всё правильно”. “Какой-то мужик” – это я. И я не ошибся, это действительно рации.

Отец Андрей был немало удивлён, встретив земляка в столь дальних краях. Я назвал пару имён, от кого я, предположительно, мог о нём слышать. Всё верно, обоих он знает. Не успел я опомниться, мне уже сунули в руку бутерброд, стакан сока. Батюшка пригласил к обеду. Вот это очень кстати...

С батюшкой ещё 10 человек – 5 мальчиков и 5 девочек. Помощники, алтарники, чтецы, певчие. Часть народа из Свято-Тихоновского Богословского института: кто-то преподаёт, кто-то учится. Сам отец Андрей служит в Москве в храме Николы в Кузнецах, настоятель которого является одновременно ректором этого института. А я давно и хорошо знаю и этот храм, и институт. Действительно, происходит что-то чудесное!

За разговором я узнал от батюшки очень интересные вещи про латьюгского угодника Иоанникия и его брата Иуду. Братьев, оказывается, было трое, третьего звали Иаков, и братья они были не по родству, а в монашестве. Иуда и Иаков также очень почитаемы, как и Иоанникий, и имеются их кельи (новоделы, как и в Латьюге). Только совсем не в Засулье, как мне говорила Наталья Михайловна. Келья Иуды находится километрах в 7 от деревни Конещелье (это от Засулья километров 60), а келья Иакова – в районе соседней с Конещельем деревни Белощелье. И там, и там надо будет обязательно побывать.

Батюшка позвал сегодня в клуб на их миссионерский вечер. Что касается Лебского, то они действительно туда собираются завтра утром – освящать новую часовню. Но уехать с ними вряд ли удастся: везти их должны на лодке, и количество мест ограничено. Видимо, самый оптимальный вариант – это всё-таки идти в ночь и утром на основной трассе перехватывать машину председателя. Надо бы зайти в сельсовет, посоветоваться с Сергеем Александровичем.

Сергей Александрович и сам мне высказал аналогичный вариант. Надо будет только потом прикинуть, к какому времени выходить на основную дорогу. И тут выясняется неожиданный нюанс. Дорога эта новая и на карте не прорисована. Я поначалу полагал, что она идёт всё время параллельно Мезени и на небольшом расстоянии. Оказывается, нет. Оказывается, она сразу после Вожгоры забирает от реки почти перпендикулярно и, огибая болота, взбирается на гору – и только потом, постепенно начинает с рекой сближаться, окончательно сблизившись только в Усть-Низемье. Болота эти, кстати сказать, прорисованы даже на карте 10-километровке. Какое расстояние до трассы от Лебского, надо будет ещё выяснить. Сергей Александрович оставил координаты старосты в Лебском, а также свои оба телефона, рабочий и домашний, и телефон старосты церковной общины Тамары Тимофеевны. Именно она здесь занимается организацией транспорта для батюшки. Ну вот, ситуация, кажется, начала определяться.

Интересно ещё добежать до храма, посмотреть, как батюшка крестит местный народ. Там уже всё идёт полным ходом. Крещаемых очень много, человек 50. Выстроились вдоль стен плотным каре. Народ самый разный. У некоторых вижу откровенно недоумённые лица: человек, видимо, плохо понимает, что вообще здесь происходит. Это и понятно: многие, наверное, и священника-то видят впервые в жизни, и Священного Писания в руках никогда не держали. Даже церковь эту большинство воспринимает не как церковь, а как старый клуб. Хотя члены общины начали её блюсти: порядок здесь поддерживают, полиэтилен вставили в оконные проёмы. Но клубная сцена ещё осталась.

Возникают и непредсказуемые моменты. Кто-то, например, может прийти в храм слегка под хмельком. Кому-то надо ехать сено убирать – снаружи трактор ждёт, мотор не глушит, и долго ждать не может – а тут дочку крестят, народа много, процесс затянулся. Одна девочка после того, как её окрестили, почему-то сильно разрыдалась. Отец Андрей уже в третий раз приезжает на Мезень с миссионерской группой, но в Вожгоре он впервые. Как же ему, наверное, трудно одному пробивать этот многопудовый слой, чтобы достучаться до человеческих душ! Но отрадно наблюдать, как порой у людей умиляются лица...

Остаться бы здесь до конца, но, похоже, и от вечера в клубе придётся сегодня отказаться. Перед ночной дорогой надо бы поспать часа два или хотя бы просто отдохнуть.

Дом не заперт, замок символический, дома никого нет. Если спать, то это лучше в летней кухне-сарайчике, на Мишином месте. Ульяна утром сказала, что вернутся они сегодня поздно.

Через какое-то время возле дома почувствовалось чьё-то настойчивое присутствие. Явно не хозяев. Но мне сейчас совсем не до этого, наверное, так надо...

Нет, не получается заснуть. Значит, не судьба. Скоро 9 вечера, подъём. Пошли знакомиться.

Выйдя из кухни-сарайчика, увидел возле дома какую-то незнакомую тётушку. Та удивлена не меньше моего: “А вы кто?” Хороший вопрос. Сейчас разовьём эту тему.

Тётушку звать Надежда, Надежда Геннадьевна Бобрецова, ветеринар из Койнаса. Тот самый. Это её должны завтра везти в Койнас. Сергей Александрович специально её сюда вызвал для проверки личного скота. Завтра утром ей осталось проверить реакции у коров, и она может ехать обратно. С Сергеем и Ульяной у неё отношения свойские, с Ульяной она училась в одном классе. И со мной она очень быстро начала общаться по-свойски. Назвала мне пару имён – Тимохов Александр Евгеньевич, председатель сельсовета в Койнасе, и Нина Яковлевна Антонова, староста деревни Усть-Низемье. Оставила свой телефон. “Хочешь, – говорит, – можешь в Койнасе у нас остановиться, мы с мужем вдвоём живём”. Всё пыталась меня чем-нибудь накормить и сокрушалась, что не знает, где здесь что лежит. Пришлось пока довольствоваться чаем со вчерашним Ульяниным пирогом.

Через некоторое время народ начал подтягиваться. Вернулся Сергей, приехал Миша с сенокоса на мотоцикле. Ульяна с шофёром вернулись на тракторе только в одиннадцатом часу: что-то у них там поломалось. Ульяна собрала по-быстрому на стол, шофёр сказал, что от Лебского до основной дороги километра 2. Это нормально. Договорились на 12 часов дня, к этому времени я завтра должен буду выйти на трассу. Ближе к ночи в доме стало вообще полно народа. К Мише пришла девушка за магнитофоном, к Ульяне пришёл кто-то из своих, стричься. Она, оказывается, по изначальной специальности парикмахер, только вот уже 20 лет работает в библиотеке. Как парикмахер практикует на дому, в комнате стоит парикмахерское кресло и большое зеркало.

Времени уже начало двенадцатого. Чтобы не спеша дойти до Лебского к 5-6 утра, надо бы выйти прямо сейчас. Жалко покидать такое приятное общество, но, как говорится, пора и честь знать. Поклоны, прощания, благодарственные слова. Идём осваивать новые места.

Ходить в ночь

Для начала пройти насквозь всё село. Поздний вечер, сумерки, всё затихло, нигде ни души. Главное – сразу встать на правильную дорогу. У кого бы спросить? А вот – на скамеечке у сельсовета группа молодых ребят. Один вызвался даже проводить. “У меня, – говорит, – там мотоцикл стоит сломанный, надо забрать, а то ночью уведут”. Повёл меня сначала вдоль ручья. В эту сторону я ещё не ходил. Ух ты, какой дом! Огромный, широкий, а какой балкон, как разноцветно раскрашен, какая резьба! Под коньком на фронтоне дата: “1957”. Прямо сказочный терем! Как же я днём-то досюда не дошёл? А теперь, конечно, фотоаппарат не возьмёт: темно.

Мотоцикл стоит на полях, у изгороди. Здесь прощаюсь со своим провожатым и, оставляя в стороне гору с телевышкой, ещё километра 2 поднимаюсь по полям на взгорок, к лесу. С высоты в густых сумерках всё выглядит каким-то необыкновенным и загадочным: и застывшая река внизу, и холмистые поля вокруг, и затихшая деревня вдали.

Дорога входит в лес, и сразу же с левой стороны стоит крест. Здесь первая остановка. Крест, судя по всему, недавний, но большой и основательный. Рядом столик, скамеечки – всё как подобает. Немного отдохнуть, выпить водички, да и дальше.

После креста дорога идёт по лесистому всхолмью, обыкновенная лесная грунтовочка, довольно сухая. Идётся нормально, время только несколько непривычное. Комарики начали появляться, и довольно активно: пока идёшь – нормально, а как остановишься – сразу капюшон на голову, накомарник, руки непременно антикомарином.

Вот ручьи пошли. Теперь понятно, почему здесь не ходят машины: спуски настолько крутые, а иногда с такими заворотами и провалами, что навернуться – нечего делать.

Пик темноты здесь в половине первого – в час. В два начинает уже заметно светать. В три совсем светло. Хоть здесь официально и московское время, но фазы суток по отношению к Москве несколько сдвинуты вперёд: по меридианам эти места сильно восточнее Москвы, примерно на уровне Ульяновска.

По времени я вполне укладываюсь, даже с запасом. Можно идти в супер-облегчённом режиме 30/30: 30 минут идёшь, 30 отдыхаешь. Можно даже лечь немного покимарить прямо на земле, земля тёплая, за эти дни нагрелась основательно.

Вдоль дороги методично тянется электрическая линия. Вдруг развилка: основная дорога резко выворачивает вправо, а линия продолжает идти прямо. Дорога вдоль неё становится заметно хуже. Куда идти? Надёжнее, наверное, всё-таки по столбам. Тем более что вправо – это от реки. Но очень скоро и эта дорога вслед за столбами с линией выворачивает вправо, после чего выходит из леса на поля и очень быстро в них растворяется. На полях, видимо, когда-то что-то сеяли: сквозь растительность просматриваются борозды. По бороздам легко можно идти и без дороги, направление обозначают столбы. Пока шёл по лесу, ландшафт как-то незаметно понизился: холмов уже нет, ровное плоское место. Слева поодаль угадывается русло реки. Гроза где-то ходит, вдали время от времени погромыхивает. Пыталось даже что-то капать, но дальше дело не пошло. Вот, наконец, впереди показались дома. Половина шестого, и вот она, деревня Лебское.

Прямо сразу – новая часовня. Стоит за аккуратненькой оградой, квадратный в плане сруб средних размеров, примерно 4 на 4 метра. И высота метра 4. Четырёхскатная крыша, низенький барабан, небольшая главка с крестом. С западной стороны дощатое крытое крылечко-притвор. Крыша и барабан выполнены несколько грубовато, но это уж как человек умел. Главка гранёная, обшита горизонтальными тоненькими дощечками внахлёст. Батюшка сегодня должен эту часовню освящать.

Церковь стоит в центре деревни, у реки. Видимо, поздняя, рубленная “в лапу”, завершение не сохранилось, но выглядит довольно аккуратно. Длинный и высокий объём, без отчётливого членения, только что с алтарным окончанием с восточной стороны. Храмовая часть читается по необычной расстекловке: большое окно, составленное из трёх рам стандартного размера. Кого потом ни спрашивал, никто не мог сказать, как называется церковь. Даже 80-летняя бабушка. Вспомнила только, что раньше здесь были очень хорошие колокола. Только дальше по пути от отца Андрея я узнал, что это церковь Петра и Павла. И новую часовню они тоже освятили во имя Петра и Павла.

Народ в деревне потихоньку просыпается и выходит из домов. Переправляться на тот берег по времени мне ещё рано, интереснее побыть в деревне, не хочется только сидеть на улице около вещей. Вон человек вышел на крыльцо, надо попробовать познакомиться.

Человек назвался Вовкой. Сам с Вышнего Волочка, в этих местах уже 14 лет. Приезжал к отцу на поселение, когда здесь ещё были зоны, с тех пор никак не может уехать: нет денег. Живёт сейчас с матерью в этом доме, бывшей совхозной конторе, электричество им отрезали за неуплату. Жизнь, как видно, у человека неустроенная, неловко даже и беспокоить. Единственное, что можно попросить – это оставить вещи у крыльца. Хоть и устал порядком, но всё-таки хочется пройтись по деревне более основательно.

Деревня Лебское расположена на плоском невысоком берегу Мезени. К реке небольшой, но крутой откос с каменистой береговой кромкой. Сама деревня средних размеров, домов 50-70, просматриваются 5 рядов. Во многих домах уже не живут, из постоянных жителей остались в основном одни бабушки, деревня пустеет. Очень удручающий вид имеют разваливающиеся сельскохозяйственные постройки. Они и без того-то выглядят довольно скучно, а в своём теперешнем состоянии являют собой зрелище ещё более унылое, чем заброшенные дома или ветшающие храмы. Так, если подумать: люди здесь когда-то были чем-то заняты, трудились, выращивали скот, сеяли что-то на полях, производили продукцию, нужную обществу – и теперь всё это поломано, порушено, и не видно никаких перспектив.

А среди домиков есть интересные. Раньше я таких не видел. Две, стоящие рядышком, небольшие избы, а сзади одна огромная общая хозяйственная часть. Только, к сожалению, никак к ним не подлезть, не заснять, чтобы была видна их такая конструкция...

Всё, хватит, набегался. Устал я за эти дни не только физически, но и морально. И нет желания нагружать чем-либо местное население. Лучше перетащить вещи обратно к храму и попробовать немного отдохнуть на крылечке.

Сам не заметил, как отключился. Сколько спал, не помню. 20 минут? Полчаса? Проснувшись, успел только заметить, как какой-то мужик садится один в лодку, заводит мотор и отплывает вниз по течению. В тот момент я ещё не мог знать, насколько актуальным это для меня окажется уже минут через 15...

Надо, однако, соорудить себе какое-нибудь подобие завтрака. Хотя бы чаю выпить. У кого бы разжиться кипяточком? Или хотя бы подключиться своим кипятильником к розетке. Вон вижу двоих у дома. Начнём с разминки? “Добрый день. А вы не знаете, если переправиться, то сколько идти до основной дороги?” Ответ просто ошарашил. Мужики сказали, что до основной дороги здесь километров 6, и по болотам. Как же так? Ведь шофёр говорил, что 2 километра. А это, оказывается, не отсюда. Это надо плыть километра 4 вниз по реке, до ручья с необычным названием Выбор, и вот оттуда действительно будет 2 километра. И сегодня на лодке туда уже вряд ли кто поедет: все, кому было надо, уже уплыли. Лебское, как потом выяснилось, – самая труднодоступная деревня на всём протяжении пути. До всех остальных имеются проезжие дороги.

Про чай я, естественно, тут же забыл. Вот это подвис! Как же это я сразу не перепроверил информацию от шофёра? Вот что значит ходить в ночь. Хоть бы на карту догадался взглянуть. Там напротив Лебского кроме этих болот ещё и речка, идущая параллельно Мезени. На трассе я должен быть в двенадцать, сейчас уже девятый час. У берега никого. Неужели тот мужик в лодке был последним? В своём теперешнем состоянии 6 километров по болотам, да под рюкзаком, да по жаре мне, разумеется, не дойти. По этому берегу 20 километров до Кыссы – тем более. К тому же этот 20-километровый участок, насколько я понял, самый дурной. Что же делать?

В любом случае надо немного подкрепить силы. Кипяточком разжился у Вовки. Соорудил себе пару бутербродов с плавленым сырком, и тут вдруг возник хотя и сомнительный, но вариант.

У мужика тоже проблемы. Ситуация стандартная: чем лучше вечером, тем хуже утром. Надо поправить здоровье. “Свезу, – говорит, – я тебя. Выручи на 12 рублей”. Я бы с удовольствием дал и больше, но только после того, как высажусь у Выбора.

Мужика зовут Юра. Обещает он меня отвезти, но не сейчас, а попозже. Обещает очень настойчиво и зазывает к себе в дом. Ждать-то мне нежелательно. И вообще, не нравится мне всё это. Надо что-то самому предпринимать. Ноги в руки, и бегом по деревне. Дёргаться на Трассе противопоказано, но всё-таки какой-то действительно слишком сомнительный этот Юрин вариант.

Но других вариантов, похоже, нет. У кого-то лодка переполнена, кто-то вообще плыть не собирается, другие планы. Приходится соглашаться с тем, что есть.

Затащил меня всё-таки Юра к себе в дом. Брат к нему пришёл, тоже Юра, ещё один мужик. Раздобыли они всё-таки грамм 100 спиртуоза, вернее, не спиртуоза, а какой-то технической гадости, которую у них здесь продают. А после, как водится, разговоры всякие пошли. Похоже, это надолго...

Потом, в местной лешуконской газете я прочитал, что это настоящий бич района – подпольные торговцы спиртным. В каждой деревне хорошо известно, кто этим занимается, а сделать ничего не могут: свобода торговли и всё такое. Самое ужасное, что спиваются молодые трудоспособные ребята, которые должны прийти на смену старшему поколению. Когда я 3 года назад ходил по соседней Вашке, то такого не наблюдал. Может, меня просто вело мимо? Или за эти 3 года настолько изменилась ситуация? Что же будет, когда из этих мест совсем уйдёт поколение “старой закалки”, что будет с этими деревнями? Неужели они обречены?..

Уже начало десятого. Юра хоть и уверяет, что время он контролирует, и я везде успею, но я так больше не могу. Подхватить вещи, да и бежать отсюда. Что буду делать, не знаю, но, оставаясь в доме, я точно не смогу сделать ничего. Выбежав из дома, сразу замечаю двух мужиков, сидящих на скамеечке у реки. Сидят явно не просто так. Неужели?

Так и есть. Более того: они собираются плыть именно в то место, куда мне надо. С первых же слов стало ясно, что мужики толковые. Объяснили мне популярно, что у Выбора самая узкая перемычка между рекой и дорогой. Специально ради меня отплыли на 20 минут раньше, чем хотели. Появился третий, молодой, именно он и повёл лодку. Всё, плывём! Ещё не могу поверить...

Если бы кто-нибудь впервые увидел Мезень в этих местах, то был бы, наверное, разочарован. Мезень здесь ничем не примечательная, ординарная речка в низких лесистых берегах. И почему-то чем ниже по течению, тем она уже. 20 минут хода на моторе, и, немного не доезжая до устья Выбора, мы причаливаем к левому берегу. Ну, мужики! Вот это выручили!

Прямо сразу в лесу у берега домик лесохимиков (которые смолу собирают). От него начинается приятная боровая дорожка к основной трассе. Расстояние чуть больше 2 километров. Без пятнадцати одиннадцать, и я на месте. Замечательно: в запасе больше часа.

Усть-Низемье, Кысса, Засулье. Обойтись без перебора

Ждать машину пришлось ровно два часа. Председательская “буханка” вынырнула из-за сосен неслышно. Рядом с водителем – сам. В салоне Надежда в “камуфляже” со своим ветеринарным портфелем и ещё маленький мальчонка. Поведал вкратце о своих лебских мытарствах, но разговора как-то не завязалось...

Вот и сам ручей Выбор. Не ручей, а полноценная речка метров 6 шириной. Моста нет, только наклонная бетонная плита на съезде в русло. Ручей очень мелкий, дно каменистое, машина проезжает, едва замочив колёса. Сергей Александрович просит остановить машину посередине ручья, открывает дверцу и набирает воды в бутылку прямо из-под колёс. То же самое делаю и я: водичку из Выбора мне уже сегодня мужики хвалили.

Попробовать сделать вторую попытку завязать разговор? Надо что-нибудь конкретное. После Усть-Низемского куста следующим пунктом предстоит село Койнас. Надежда сама оттуда, даю ей наводящий вопрос: где именно она там живёт? Ответ был примерно такой: “Ты лучше сначала к председателю, как он решит”. Не прошло...

Вот миновали домик дорожников, домики лесохимиков, дальше длинный пустой перегон сквозь бор. Только песок и сосны. Едем по-прежнему молча. Что-то произошло? Надежда ещё вчера зазывала меня к себе. Я что-то сделал не то? Или наоборот, не сделал? Непонятно. В любом случае, Правило № 1: на Трассе тебе никто ничего не должен.

Через некоторое время выезжаем к речке Кыссе. Мост через неё есть. У речки несколько крестов, дальше кысское кладбище. И Надежда, молчавшая всю дорогу, вдруг начала говорить без перерыва.

Вот что это за кресты. Оказывается, когда здесь строили дорогу, наткнулись на какое-то странное массовое захоронение. В большом количестве человеческие останки – мужские, женские, детские, все вместе. Что это? Языческое капище? Человеческие жертвоприношения? Она не знает. Но эта находка сразу вызвала интерес, специалисты даже сюда приезжали.

Вот правый отворот к переправе на Кыссу-деревню. Значит, подъезжаем. Сергей Александрович ко мне с вопросом: “Тебя куда – до Кыссы или до Усть-Низемья?” Разумеется, до Усть-Низемья. Усть-Низемье и Койнас на этой стороне, Кысса и Засулье – на той. В Усть-Низемье можно бросить вещи и в Кыссу и Засулье сходить налегке. А потом уже с вещами в Койнас. Надежда говорит, что через Усть-Низемье периодически ездят дорожники из Койнаса. Правда, сегодня и завтра их не будет: суббота и воскресенье, выходные.

Ещё немного, и речка Низьма. Моста нет, переезжаем вброд. Шириной она примерно как Выбор, но поглубже. За Низьмой уже начинается старая дорога, новый участок заканчивается. До деревни остаётся около километра. Дорога идёт сквозь поля, уже без отсыпки, просто две укатанные колеи. И, по всем признакам, сильно раскисающие от дождя. Периодически весенним паводком заливает все эти поля вместе с дорогой, деревня остаётся на маленьком пятачке.

Вот уже и Мезень. На том берегу показалась деревня Кысса, ещё чуть-чуть, и мы въезжаем в Усть-Низемье. Вливаемся в деревенскую улицу, едем между рекой и рядом домов. Впереди по обе стороны дороги красиво стоят два огромных колодца-журавля, за ними фасадом на нас смотрит большой старинный дом 1890 года постройки. Прямо перед ним дорога делает небольшой “скачок” влево, и у следующего дома мы останавливаемся. Это дом Нины Яковлевны, старосты деревни. Надежда говорит, что она мне здесь всё расскажет и покажет. Всё, приехали, выгружаем вещи, прощаемся, машина идёт дальше в Койнас.

Ну и куда это меня привезли? Что-то не совсем привычное. Будто какой-то дух цивилизации улавливается, хотя вроде бы никаких явных признаков. Разве что хорошая проезжая дорога в сторону Койнаса, маркированная километровыми столбами. Кстати, чтобы туда выехать, надо выйти из машины и открыть ворота: деревня обнесена оградой с той стороны. Единственная такая деревня на всём пути.

А вот этот дом надо заснять тут же, не отходя от кассы. Хоть сейчас в музей: красивый, большой, двухэтажный, на фасаде на каждом этаже по 8 окон (4+4) с изящными наличниками, под скатами кровли причелины с резными окончаниями и, как апофеоз, на коньке крыши лосиные рога. Тут же, откуда ни возьмись, парень с баком бензина, и будто уже всё про меня знает: “Тебе в Кыссу? Поехали, я сейчас туда. У меня там дедовский дом, самый старый в деревне”. В Кыссу – это хорошо, и мне туда обязательно надо, но не прямо сейчас. Я здесь-то только с машины слез, даже вещи ещё не пристроил – так и стоят у забора Нины Яковлевны.

А Нины Яковлевны нет дома. Сказали, что ушла в магазин. Видно, что дом полон гостей, неловко как-то сразу туда соваться со своими вещами. Лучше подождать хозяйку. А за это время попробовать получше здесь сориентироваться.

Деревня Усть-Низемье по размерам небольшая и стоит несколько разбросано. Одним своим краем подходит к самому берегу Мезени. Берега здесь по-прежнему плоские и низменные, но место смотрится веселее, чем в Лебском. Картину скрашивает большой песчаный остров-пляж посреди реки прямо напротив деревни. Справа, выше по течению, примерно в километре виднеется деревня Кысса. Ниже по течению где-то за поворотом реки должна быть деревня Засулье. До неё подальше, и её не видно. В Усть-Низемье, как мне сказали, неподалёку от деревни стоит крест. Надо будет его найти. Ещё здесь когда-то была очень красивая часовня, а по архивным сведениям – приписная церковь.

Нину Яковлевну дождаться так и не удалось. Дома мне теперь стали говорить, что она ушла в лес за вениками для бани. Но даже не в этом дело. Было, в общем, ясно и так, что если мне и удастся где-нибудь здесь застолбиться, то уж никак не у неё. Надо искать другие варианты. И рассчитывать на горячий чай сейчас тоже не следует: всё равно света нет, дадут только в 5 часов. Здесь хоть уже и койнасская электростанция, но режим подачи электричества прежний.

Вот интересный домик посреди деревни, видимо, общественный. Комната, за ней вторая, в этой второй комнате печка, несколько клубных кресел и стол с телефоном. Это только половина дома, вторая половина закрыта. Похоже, что раньше здесь был либо клуб, либо совхозная контора. Это уже кое-что. Теперь бы где-нибудь пристроить вещи и сходить ко кресту.

Вещи позволила занести к себе соседка Нины Яковлевны из дома напротив по имени Валентина. Рассказала мне заодно и про домик с телефоном. Этот домик они выкупили всей деревней и используют как телефонную будку. На ночь его не закрывают, и молодёжь там особо не тусуется. Это хорошо. Надо будет иметь в виду.

Крест стоит за деревней, в стороне от дороги, на краю лужка. Небольшой, простенький, незаметный, поперечная перекладина вся увешена многослойными одеяниями. Нашёл не сразу, пришлось походить, поискать. Хорошо ещё, погода немного отпустила, нет такого пекла, как в последние два дня. А то было бы совсем тяжко. И без того такой мой изнуряющий режим без сна и горячего питания даёт о себе знать вполне определённо...

Ну вот, усть-низемская программа, кажется, исчерпана, можно переправляться в Кыссу. Было бы только на чём. Здесь это, оказывается, не так просто. Мешает тот самый песчаный остров, перегораживающий основное русло реки. Из-за него невозможен гидростоп проплывающих моторок. Даже чтобы просто переправиться на ту сторону, надо огибать остров, а он довольно длинный. Остаётся только лечь на травку у лодочной стоянки и ждать, когда кто-нибудь поплывёт. Можно даже попытаться немного вздремнуть.

Время идёт, но никто никуда не плывёт. Только группа ребятишек переправилась на остров, на пляж. Поговорил с народом – глухо. Один предложил перевезти за 40 рублей. Но это уже явный перебор: мне всего-то на ту сторону. Вообще, здравый смысл подсказывает, что оказии должны появиться ближе к вечеру, когда народ поедет с сенокосов. А сейчас надо просто спокойно дождаться 5 часов, когда дадут электричество, пойти в домик с телефоном и что-нибудь себе приготовить. Электрическая розетка там есть. А то при таком режиме скоро, похоже, уже ничего не будет в радость...

Но гласу разума мы внимаем не всегда. Как же можно отойти от реки, вдруг кто поедет? Однако часам к 6 стало очевидно, что такая пассивная позиция далее неуместна.

Вариант один: надо идти по берегу и вставать напротив Кыссы. Можно было это сделать и раньше, но уж очень неохота: ноги стёрты, а берег грязный и корявый, истоптанный коровами. Да ещё речка Низьма посередине. Речку придётся форсировать по пижемскому варианту: часы прячешь поглубже, снимаешь штаны и идёшь в воду, не зная брода. Перейти вполне можно. Только вот грязно везде, негде даже приткнуться, чтобы привести себя в порядок. Так, видимо, и придётся идти дальше: без штанов и босиком.

Вот и Кысса. Напротив лодочной стоянки чистенькое местечко, сюда, видимо, переправляются. А верно я рассчитал: вон лодка идёт. Начинаю ей махать. Кажется, заметили. Пока причаливает, надо быстренько надеть штаны: в лодке могут быть женщины.

Действительно, женщины есть. Всё правильно, народ возвращается с сенокосов. Без десяти семь, и я в Кыссе. Поздновато уже, отсчёт времени пошёл на минуты.

Кысса – совсем небольшая деревушка, стоящая на открытом плоском месте. 2-3 ряда домов, вытянувшихся вдоль берега Мезени. Издали она ещё как-то смотрится, а изнутри производит впечатление довольно удручающее. Уже знакомые признаки запустения: дома, сельхозпостройки, пространство совершенно не ухоженное ни внутри деревни, ни вокруг. Но вот, подходя к дальнему краю деревни, замечаю кое-что интересное. Стоят в рядок, друг за дружкой штук пять огромных двухэтажных старинных домов. Под кровлей, на выносных консолях от верхних венцов, где обычно ставят дату постройки, читаю: 1910, 1913, 1915. Можно представить, какие это раньше были красавцы и как великолепно они смотрелись друг с другом. А теперь те же самые следы запустения, а то и полной заброшенности. Даже выразительного кадра здесь не получится: прямо перед фасадами наросли деревья и заслоняют весь вид.

А вот на крыльце тот парень, что с самого начала предлагал меня сюда перевезти. С ним ещё один, занимаются ремонтом. Следующий дом – тот самый, дедовский. Увы, картина печальная: фасадная часть ещё кое-как держится, а дальше руины – крыша провалена, стены выворочены. Парень говорит, обрушился этой зимой. На верхней консоли вырезана дата: 1874. Ремонтом заниматься, конечно, никто не будет. Какое-то время ещё простоит, потом распилят на дрова.

Престольный праздник в Кыссе – Троица. Когда-то здесь была часовня. По одной версии она сгорела, по другой – унесло весенним паводком. Берег здесь низкий, деревню время от времени заливает. Сейчас в Кыссе остался только один крест. Стоит чуть дальше за деревней. Старинный, с резьбой, большой и широкий, приземистый. Как водится, с развешенными пеленами. Над крестом, как здесь часто делают, два узеньких ската кровли с резным конём на гребне. За крестом немного поодаль дома барачного типа. Это уже следующая деревня Боровое, сейчас фактически слившаяся с Кыссой.

Долго задерживаться здесь не следует. Сейчас уже 20 минут восьмого, а мне ещё бежать 7 километров до Засулья, а потом переправляться обратно на ту сторону и возвращаться в Усть-Низемье.

Дорога из Кыссы в Засулье идёт вдоль берега и на основном своём протяжении представляет собой просто две колеи, пробитые в высокой траве. Засулье стоит ниже по течению, за двумя речными излучинами. В этой деревне раньше была церковь, может быть, от неё ещё что-то осталось. И ещё где-то там должен быть, как здесь его называют, Девичий крест, поставленный в память о трёх молодых девушках, по легенде то ли утонувших на том месте, то ли умерших от голода. Точно выяснить не удалось, по одной из версий эти девушки были в группе переселенцев, проходящих через здешние места.

Перед первой излучиной дорога немного забирает от берега, поднимается на небольшой взгорок и заходит в бор. Осталось уже немного. Половина девятого, и вот она, деревня Засулье.

Деревня довольно большая, и что-то не могу в ней никак сориентироваться. Такое впечатление, что это какое-то сплошное нагромождение построек. Хотя на самом деле дома здесь стоят нормально, рядами, между рядами проходы, и довольно широкие. Улиц только как таковых нет, машины тут не ездят. В отличие от Кыссы и Усть-Низемья, берег здесь повыше, деревня стоит на пригорке, на некотором отдалении от реки.

Церковь здесь стояла ещё не так давно. Но сейчас от неё ничего не осталось, на её месте построили клуб. Времени у меня жёсткий лимит, пробежался только по переднему краю деревни. Из примечательного обнаружил только один симпатичный амбарчик с рундуком (выступающей верхней частью над входом) и на “курьих ножках” – на четырёх коротеньких отрезках доски по углам (от мышей).

Девичий крест находится от деревни километрах в двух, дальше по течению, у речки Сулы, неподалёку от пастушьего домика. Далековато. Добегу? Уже 9 часов, во сколько же я вернусь обратно? И на чём буду переправляться? Но уж если я здесь оказался, неужели, не дойдя каких-то двух километров, вот так сейчас развернусь и уйду? Надо попробовать.

Местные туда ходят как-то по лесу, но я один и в такой час эту дорогу наверняка не найду. Мне посоветовали держаться реки.

А дороги-то нет! Сначала скошенными полями, потом нескошенными, перелесками, снова по траве. Дождик периодически накрапывает, меня такой не замочит, а траву – запросто. А ботинки у меня уже не новые, сырость держат плохо. Река просматривается слева по ходу, но никаких признаков приближения к цели. Времени половина десятого. Зависну здесь на ночь, на этом берегу, без ничего: вещи-то в Усть-Низемье. Что же, столько шёл, а теперь, не дойдя, быть может, совсем чуть-чуть, разворачиваться и идти обратно? А кто знает, сколько ещё идти? Нет, надо себе поставить какой-то мысленный предел. Без двадцати десять. Всё, стоп! Хватит дурью маяться! Нельзя объять необъятное.

До деревни добежал в одиннадцатом часу. У реки, естественно, никого. Надеяться, что кто-нибудь в такое время будет проплывать мимо, разумеется, бессмысленно. Что же, пережидать до утра? Третья бессонная ночь? Это уже перебор. Напрашиваться к местному населению? Это нежелательно, не люблю этого делать. Но, может статься, другого ничего не останется. Стучаться в дома, во всяком случае, придётся однозначно.

Вот дом: горит свет, в окнах люди. Придётся потревожить. Что бы такое спросить для начала? Произнеслось само: “Вы не знаете, кто бы мог перевезти на ту сторону?” И краткое объяснение ситуации. Посоветовали обратиться в другой дом, к Николаю. У него лодка.

Николай – молодой парень, ситуацию понял сразу. Вопрос с перевозом был решён за несколько минут. Вот я уже и на том берегу. Дорога прямо возле реки, до Усть-Низемья 3 километра. Добежал за полчаса, в 11 часов был в деревне.

Это что же, электричество ещё будет целый час! Как хорошо, что я на Трассу взял с собой кипятильник! Быстро перетащить вещи от Валентины в домик с телефоном. Не сложилось в этот раз нигде застолбиться, ночевать буду прямо здесь. Но сначала вскипятить воды и соорудить себе что-нибудь по-быстрому на ужин. Стандартный вариант: картошка “Mivimex”, баночка детского питания. И хлебушек ещё остался пысский, от Ларисы. На срезе, правда, начал уже плесневеть, но внутри нормальный: плесень срезаешь и вполне можно есть.

Кажется, немного пришёл в себя. Всё, надо делать выводы. Хватит фигнёй страдать, пора браться за ум. Перебор – это себе дороже. Чем вот так бегать, выбиваться из сил, пытаться непременно везде поспеть, лучше заниматься организацией транспорта. Завтра надо двигать в Койнас, до него 16 километров, и пешком идти совсем не хочется. Ноги я за эти дни сбил основательно.

Но об этом будем думать завтра. А сейчас спальник на пол, на стенку спираль от комаров – и спать. Отсыпаться за три ночи.

Ночью никто не беспокоил, только где-то в третьем часу в домик сунулись, было, пацаны, но, увидев на полу незнакомого бородатого дядьку в спальнике, быстро сделали обратный ход.

Утром надо бы встать пораньше, в домике могут начать появляться люди. Не спеша умыться у речки, вскипятить чайку и прикинуть дальнейшие планы.

Сегодня 28 июля, воскресенье, день Военно-Морского Флота. И шестой день Трассы. У меня в этот раз достаточный запас по времени, тем не менее, примерный график продвижения имеется. Пока что иду вровень: 28-го, т.е. сегодня, я должен быть в Койнасе. Койнас – это промежуточная веха, половина пути. Там предполагается днёвка: отдохнуть, помыться, постираться. На сегодняшний день все три момента достаточно актуальны.

Однако до Койнаса ещё надо добраться. На чём поедем? Какие есть варианты? Можно, конечно, встать на дорогу и ждать, но этой пассивной позицией я со вчерашнего дня сыт по горло. Какие есть серьёзные варианты?

Пока только один: попробовать дозвониться в Вожгору старосте общины Тамаре Тимофеевне. И узнать, когда повезут батюшку с его группой. Насколько я тогда понял, именно сегодня они собирались переезжать из Вожгоры в Койнас.

Второй вариант возник неожиданно, пока я пил свой утренний чай с бутербродами, расположившись в первой комнате дома с телефоном. Как я и предполагал, в доме начали появляться люди. Что-то слишком много их появляется, проходят мимо меня один за другим во вторую комнату, где телефон. Сход у них какой-то – здесь, похоже, совхоз расформировывают, народ обсуждает, что делать со своими паями. Не заметить меня, естественно, не могли. И посоветовали в результате обратиться к Надежде-кооператорше (так они её называют), у неё машина.

Два варианта для начала – это неплохо. Апробируем последовательно. Тамаре Тимофеевне дозвониться не смог. Надежда живёт у самых выездных ворот, второй дом от конца. “Перевезли бы, – говорит, – тебя, только шофёра сейчас нет. Но ты погоди, может, кто ещё поедет”. В разговор тем временем пытается вклиниться ещё одна особа, тоже Надежда, только из Кыссы, с пластиковой бутылкой в руках. Тоже со своей вполне конкретной проблемой: с такими бутылками здесь обычно ходят за очередной порцией спиртуоза. Только денег, похоже, нет. Просит у кооператорши в долг, та её гонит.

Сегодня ко мне явно проявляют больше участия, чем вчера. Только я обозначил свою проблему, как дальше всё завертелось само собой. Надежда (которая из Кыссы) начала методично обходить все наличествующие в деревне транспортные средства. Даже вроде как договорилась с красной “Нивой”, но те поедут ближе к вечеру.

Напротив дома Надежды-кооператорши стоит её небольшой магазинчик. Изучая его ассортимент, вдруг замечаю, как в окне промелькнул небольшой грузовичок, подъехавший со стороны Койнаса. Сразу будто какая волна прошла: дядя Миша приехал. И Надежда выбегает из своего дома: “Сейчас тебя дядя Миша отвезёт”. Сказано с таким видом, будто иначе и быть не может. Грузовичок остановился поблизости, у одного из соседних домов. Тут же другая Надежда (кысская) шмыг за ним! Гляжу, уже выходит за ней плотный лысоватый мужичок лет пятидесяти: где? что? Не успел опомниться, как он уже подхватил мою гитару и понёс в дом. Мне оставалось только подлезть под рюкзак и за ним.

Мужичка зовут Михаил Фёдорович Лешуков, дядя Миша. Директор Койнасского ЖКХ (жилищно-коммунальное хозяйство). Известный здесь человек, все его любят. Сюда приехал к матери, вместе со своими, их сейчас тут полный дом: жена Люба, старший сын Володя со своей женой и внук Серёжа, маленький мальчонка. Сразу усадили меня за стол, чаю налили, пирог выставили. “Мы, – говорит, – какое-то время здесь побудем, съездим на кладбище, а часа в 3 поедем обратно. Вещи можешь оставить в доме”.

За такой замечательный вариант кысской Надежде пришлось отстегнуть десятку. Нашла меня в телефонном домике. “Я, – говорит, – доброе дело для вас сделала, машину нашла, давайте 10 рублей”. Денег-то не жалко, только ей, пожалуй, и без того уже хватит. Пошла довольная: “Сегодня день ВМФ, пока здесь всех моряков не поздравлю, в Кыссу не уеду”.

Что ж, кому-то моряков поздравлять, а кому-то пустой период пассивного ожидания. Впрочем, не слишком долго. Когда дядя Миша собрался отъезжать, я даже не сразу это понял. А он уже и рюкзак мой в машину погрузил. В Койнас выехали в половине второго, на полтора часа раньше, чем предполагалось.

Какая дорога пошла замечательная! Ровная, твёрдая, накатанная, только что без асфальта. Будто это уже и не Мезень. И этот левобережный участок Усть-Низемье – Койнас и дальше до Усть-Кымы, похоже, таким был всегда. Вот миновали Засулье на том берегу, отсюда я шёл вчера вечером. Дорога идёт вдоль берега, километра через два после Засулья за деревьями завиднелось устье речки Сулы с пастушьим домиком. Это досюда я вчера не дошёл. Девичий крест должен быть где-то там, поблизости. Мчимся быстро, километровые столбы только и мелькают. Эти столбы – на самом деле разметка зимника, с учётом всех ледовых переправ. Отсчёт километров идёт от Лешуконского: Усть-Низемье на 143-м, Койнас на 127-м. Вот пошло заметное повышение рельефа, ещё немного, и уже койнасский аэропорт. До села остаётся километра два.

Койнас. Днёвка. Середина пути

Койнас – название не русское. Даже по своему звучанию оно заметно выделяется среди остальных. Это слово из коми языка. В буквальном переводе оно означает “волки”. До современной территории Коми отсюда 45 километров по прямой и около 80 вдоль реки по дороге. Не столь уж дальнее расстояние, и наиболее естественно было бы предположить, что такое название села связано с пребыванием в этих местах коми-зырян. Однако, никаких явных подтверждений этому я пока не нашёл. Здешняя округа, правда, в конце XV века входила административно в состав Коми края, но уже во второй половине XVI-го отошла к Кеврольско-Мезенскому уезду. Тем не менее, название Койнас – не единственное свидетельство связи с землёй Коми. Более чем очевидна перекличка названий Пысса – Кысса: одно на исторической территории Коми, другое – чисто русское поселение.

Что касается исторического населения этих мест, то издревле здесь жили племена чуди, народности некогда многочисленной и занимавшей обширную территорию. Это были племена мужественные и воинственные, но вместе с тем они обладали довольно примитивным уровнем жизни и быта. Жили они небольшими разрозненными группами, и жилищем для них были пещеры или глубокие ямы.

Первые поселения русских на Мезени относят к XV веку. Несметные богатства Севера – пушной зверь, ценные породы рыбы, продукты моря – ещё с давних пор привлекали в эти места новгородских ушкуйников и московских князей. Примерно с XVI века Мезенский край начинает активно осваиваться славянами, превосходящими коренную чудь как по численности, так и по уровню развития. В результате разрозненные чудские племена полностью растворились среди русского населения и перестали существовать как народность.

Койнас – одно из первых русских поселений в Лешуконии. Согласно архивным материалам, в 1554 году был открыт койнасский церковный приход. В XVII веке после Никоновской церковной реформы, спасаясь от преследования, в эти далёкие труднодоступные края потянулись многочисленные ряды раскольников-старообрядцев, поборников древлеправославной веры. По мере того, как их вытесняли и с этих мест, они уходили дальше, вверх по притокам Мезени, либо через волоки в бассейн соседней Печоры. Основывали там свои скиты, поселения. Таков, например, тот самый Великопоженский скит на Четласе, о котором мне рассказывали в Вожгоре. Или село Усть-Цильма на Печоре, одно из самых крупных старообрядческих поселений. На моей карте 10-километровке даже прорисована старая дорога (Печорский тракт), идущая в Усть-Цильму мимо Койнаса от соседнего села Усть-Кыма. И путь этот не короткий – километров 250 сквозь глухие леса. Пребывание в этих местах противников Никоновской реформы не могло не оставить своего влияния. Население мезенских сёл и деревень в своей массе всегда тяготело к старообрядчеству. По одной из версий, которую мне здесь довелось услышать, именно вследствие прохладного отношения к официальному Православию, по Мезени так мало сохранилось старых храмов. Возможно, отчасти и так. Но это только одна сторона. Такие места, оторванные от торных путей цивилизации и тем более связанные с древлеправославной верой, всегда отличались высокой духовностью, и старые традиции там блюлись особо тщательно. В наше время, разумеется, всё порушено, но хотя бы отдалённые отголоски я всё же надеюсь отыскать и сейчас. И даже примерно представляю направление поиска.

Дело в том, что о селе Койнас я знаю уже довольно давно. Лет 10-12 назад, в самом начале 90-х, я выписывал журнал “Слово”, главный редактор которого, Арсений Ларионов, сам родом из Койнаса. И время от времени в журнале появлялись публикации Арсения Васильевича о своём родном селе и его жителях. Из них я и узнал, что на реке Мезень есть такое замечательное старинное село Койнас, и в нём сохранилась (правда, в обезображенном виде) деревянная Никольская церковь. Церкви уже более 300 лет, она 1657 года постройки, сейчас это самое старое деревянное сооружение на Мезени. В ней по преданию в 1667 году бывал известный проповедник древлеправославной веры протопоп Аввакум Петров. Он тогда направлялся через Койнас в пустозерскую ссылку. О Никольской церкви писал Сергей Максимов, видный писатель-этнограф, посетивший Койнас в 1856 году, бывал в церкви и северный сказочник Степан Писахов в 1912 году. Кроме Никольской, зимней церкви, в селе была ещё одна, летняя, тоже деревянная, XIX века, и пять старых обетных крестов по округе. Летняя церковь не сохранилась, а из пяти старых крестов уцелел только один. Но 13 лет назад, в 1989 году, по просьбе пяти койнасских бабушек, направивших письмо в Москву тогдашнему председателю Совета по делам религий, неподалёку от села был воздвигнут новый обетный крест в честь 1000-летия крещения Руси и 370-летия со дня рождения протопопа Аввакума.

В этих журнальных публикациях о Койнасе отчётливо выделяется одно имя. Это имя Федоры Степановны Ларионовой, тётки Арсения Васильевича и, можно сказать, духовной хранительницы всего села. В одном из номеров напечатан её замечательный фотопортрет и некоторые древние иконы с её божницы, среди которых чудотворная икона Николы Чудотворца, не один раз спасавшая односельчан от беды, и уникальный образ Иоанна Предтечи, датируемый предположительно XV веком. Обе эти иконы пришли в дом Федоры Степановны из старообрядческого скита в Печорской тайболе...

И вот сейчас, подъезжая к Койнасу в кузове дяди-Мишиного УАЗика, я не могу не испытывать некоторого волнения. Что я там увижу, что меня ждёт? Церковь, как мне сказали, ещё стоит, хотя на церковь мало похожа: просто то, что осталось, закрыто кровлей, как обыкновенный дом. Федору Степановну застать в живых я с самого начала почти не надеялся: даже на тех журнальных фотографиях более, чем 10-летней давности она уже в довольно преклонных летах. Но должен остаться её дом, и, возможно, удастся увидеть те самые иконы с её божницы. Просто взглянуть, приложиться, а Предтечу XV века надо бы обязательно сфотографировать. И вообще – с Койнасом я уже как бы заочно знаком, даже сформировался некий мысленный образ этого села. Каким оно окажется на самом деле? И как меня встретит? Это ещё только предстоит узнать. Но начало (в лице дяди Миши) уже достаточно яркое и многообещающее.

Продолжение было на самом деле ещё более ярким. От дяди Миши, оказывается, так просто не отделаться. Короче, взялся он самолично хлопотать о моём устройстве. Сразу объяснил, что к Тимохову, председателю, сейчас лучше не соваться: сегодня день ВМФ, а он служил на подводной лодке. Сидит, наверное, с друзьями где-нибудь на пляже, празднует. Стал вызванивать заместителя – тому, видимо, неохота возиться: сказал, что такими вопросами (типа моего устройства) занимается зав. отделом культуры Попова Валентина Дмитриевна. Варианты возникали один за другим и повисали в воздухе: либо в интернате в комнате приезжих, либо в сельсовете вместе с милиционером (он там живёт), либо с миссионерской группой, её ожидают сегодня вечером. Всё упиралось в одно: никого нет дома. Ни Валентины Дмитриевны, ни завхоза интерната, у которого ключи. Это понятно: воскресенье, середина дня, все на сенокосе. Позже выясняется, что в интернате нельзя, там ремонт, всё покрашено, размещение миссионерской группы предполагается где-то в другом месте. Ведает этим опять же Валентина Дмитриевна. Мне уже и перед дядей Мишей как-то неловко: что-то чересчур долго он со мной возится. Но того уже не остановить.

Интересный человек дядя Миша. Такой забавный хлопотливый добрячок. Говорит очень быстро и в какой-то комичной манере, невозможно слушать без улыбки. Где он ни появляется, у всех светлеют лица. Очень широкой души человек. Вот, например, звонят ему по телефону, просят помочь перевезти сено на машине. И надо прямо сейчас. У того естественная реакция: почему в последний момент, почему не договорились заранее? Ну, поругался немного, поворчал, но ведь он не может не помочь. Есть же ещё такие люди! Даже если в Койнасе больше ничего не произойдёт, эта встреча уже перекроет всё. Я у него сегодня и вещи оставлял в гараже, и чай пил, и, в конце концов, перевёз он меня к своему младшему сыну Юре. Тот живёт один, в своём доме, неподалёку. “Если, – говорит, – других вариантов не будет, переночуешь здесь”.

И на машине он меня сегодня покатал вдосталь. В этот день мне вообще ходить пешком почти что не давали, везде возили. Только куда направлюсь – тут же откуда-то выныривает дядя Миша на своём УАЗике, тормозит: “Садись!” Или стою, рассматриваю церковь – возникает вдруг Володя, старший сын, на мотоцикле. И ко мне уже как к старому знакомому: что да как. “Хочешь, – говорит, – к кресту съездим”. И мчит меня до края села, дорога кончается, а он дальше – прямо по траве, без дороги, на крутой холм, туда, где крест стоит. Даже в баню меня возили на мотоцикле. В результате к вечеру о селе Койнас я имел уже достаточно полное представление.

Село Койнас стоит на левом возвышенном берегу Мезени. Место очень красивое: река здесь разливается и выглядит достаточно широкой, метров 300-400. Противоположный берег низкий и лесистый, с великолепным огромным пляжем, песчаной отмелью. С другой стороны, сразу же за селом, череда живописных холмов, дальше лес.

Село само по себе довольно большое. Если ехать из Усть-Низемья, то сначала попадаешь на хутор, минуя который, оказываешься в центральной части, где сельсовет. Это историческая часть села, облик её, как водится, искажён, хотя самый центр ещё сохранил свой вид. Дома здесь выстроены главным образом не вдоль основной дороги, а вдоль нескольких поперечных улиц. Интересное почему-то возникает ощущение: будто ты не на Севере, а в какой-нибудь из центральных областей, в более-менее цивильном селе и вот-вот подойдёт рейсовый автобус и увезёт тебя в совсем цивильный посёлок-райцентр. Есть, правда, отличие: дети на улицах очень активно здороваются. Как вскоре выяснилось, они просто ждут миссионерскую группу и принимают меня за одного из них. Видимо, из-за моей бороды.

После сельсовета дорога, делая зигзаг, пересекает овражек с ручьём и многочисленными крышами банек и амбарчиков, выстроившихся прямо на откосах. Поднявшись от ручья, дорога сразу же выходит к церкви.

В одном из номеров “Слова” была опубликована старая фотография этой церкви. Высокий основной четверик, четырёхгранный шатёр, барабан с главкой. Коротенькая прямоугольная алтарная часть, увенчанная бочкой. С другой стороны примыкает трапезная, и дальше кадр обрывается. Из всего этого сейчас остался только длинный обшитый досками объём, по высоте выведенный под уровень трапезной. В целом здание смотрится капитально, только что крыша хлипкая и дырявая. Снаружи членение объёма аналогично церкви в Вожгоре: храмовая часть с алтарём одинаковые по ширине, трапезная чуть пошире. Если смотреть со стороны алтаря, то под самой кровлей можно увидеть уровень старых полиц, от которого начинается верхняя, более узкая часть алтарного объёма, ранее переходившая в бочку. Со стороны входа, по ширине вровень с трапезной, имеется ещё один объём – либо притвор, либо подколоколенная часть. И здесь сохранилось кое-что из старых украшений: причелины, полотенце и частично охлупень. Интересно, что внутреннее членение объёма не совсем соответствует внешнему. Та алтарная часть, которая видна снаружи, для алтаря слишком короткая. Поэтому в действительности алтарь частично занимает и снаружи видимую храмовую часть. Здание никак не используется, закрыто на замок.

У входной двери на стене висит та самая старая фотография и то, что я никак не ожидал встретить в таких глухих краях – табличка с надписью “Памятник архитектуры. Охраняется государством”. Подобную табличку я уже сегодня видел на одном из амбаров. Поначалу даже порадовался: такой далёкий забытый край, а памятники хоть как-то блюдут. Оказалось, это не совсем так. На охрану поставлена только церковь. А таблички эти навешал самолично Арсений Ларионов. Просто так, чтобы было. Кроме церкви они ещё висят на двух амбарах XVIII века и ещё на одном громадном бревенчатом сооружении с мелкими волоковыми оконцами и стенами-контрофорсами, стоящем возле дороги на склоне у ручья. На табличке написано: “Торговый склад (“Магазея”), кон. XIX – нач. XX в.”

От церкви дорога снова спускается вниз, выходит к реке и идёт дальше на Усть-Кыму. Сразу же после спуска у дороги стоит небольшой крест. Недавний и простенький, но даже такой, он удачно создаёт дополнительный штрих к портрету села. Это уже второй крест, который я здесь вижу. Первый – это тот, на холмах, к которому меня возил Володя на мотоцикле. Его я сразу узнал по фотографии в журнале. Это именно он был воздвигнут в 89-м году в честь протопопа Аввакума. Его здесь называют “Ларионовский”: Арсений Васильевич, по всей видимости, был главным организатором его установки. Есть здесь ещё один крест, старый, тот самый уцелевший, один из пяти. Но он подальше, в лесу, туда лучше завтра.

Вот оно, собственно, и всё село. На сегодня мне осталось найти Валентину Дмитриевну и ещё желательно как-то определиться с баней.

Валентину Дмитриевну застал дома под вечер. Очень приятная миловидная женщина лет под 40 (это только судя по взрослым детям, выглядит моложе). Начать решил с официального уровня, показал ксиву. И вот какие официальные итоги переговоров у калитки.

Миссионерскую группу предполагается размещать в частном доме у одного дедушки, он уже их ждёт. Сразу стало понятно, что для меня это не вариант: в этих условиях моё присутствие однозначно становится лишним. Валентина сказала, что лучше мне пока оставаться у Юры. Федоры Степановны, как я и предполагал, в живых уже нет. Своей семьи у неё не было, дом достался какому-то дальнему родственнику – внучатому племяннику или вроде того. Что касается икон, то какие-то Ларионов забрал в Москву, но что-то должно остаться, завтра можно будет сходить, посмотреть.

Что ж, с этим ясно. А вот интересно: баню можно притянуть под официальный уровень? Однако, в любом случае надо уже делать от официоза “плавный переход”. Тем более, что такая приятная собеседница, пусть даже и через забор. И много о чём хотелось бы ещё услышать: и о церкви, и о крестах, и об этих ларионовских табличках “Охраняется государством”. Возможно, лучше было бы расспросить кого-нибудь из пожилых людей, но, что называется, уж с кем свело.

Валентина между тем рассказывает про нижний придорожный крест, что он поставлен недавно, на месте часовни. И тут из-за входной двери раздаётся мужской голос: “Часовня стояла не там, не знаешь – не говори”. Это муж. Всё правильно – вышел на крыльцо покурить, а заодно и совместить приятное с полезным: что это там за неизвестный тип любезничает с его женой, да ещё насчёт бани разговор заводит? Ситуация знакомая, это мы уже проходили. Вариант очевидный: надо с ним подружиться.

Мужа зовут Володя. Он сразу и сам к нам вышел. И стали вдруг выясняться интересные вещи. Володя, оказывается, в своё время учился в Архангельском пединституте. Потом вынужден был его оставить по состоянию здоровья, но не в этом дело. Он, оказывается, пока учился, успел поработать в архангельских архивах, и у него имеются архивные материалы по Койнасу и, в частности, по Никольской церкви. Он прямо вынес из дома свою тетрадку и кое-что мне зачитал.

Итак. Никольская церковь, как мне уже известно, 1657 года постройки. Церковь была с колокольней (всё-таки у входа это подколоколенная часть), колокольня на ту старую фотографию не вошла. В 1851–1860 годах был произведён капитальный ремонт: сделаны новый фундамент, новая крыша, новые шатры и главы (значит, и у колокольни было завершение шатёр с главкой), и церковь была обшита. В 1891 году сделана новая ограда. Койнасский приход охватывал обширнейшую территорию: от Белощелья (45 километров в сторону Лешуконского) до Цилемских выселок (километров 200 по Печорскому тракту в сторону Усть-Цильмы). От себя ещё Володя добавил одно местное предание. Когда в 1929 году разоряли церковь, дело происходило под руководством одного школьного учителя. Он тогда самолично спиливал крест, и одна бабка в порыве негодования: “Чтоб у тебя ноги отсохли!” И так оно и случилось. Учитель тот после этого скоро слёг, ноги у него отнялись и перестали работать, и он довольно быстро покинул сей мир.

Кроме этой церкви в Койнасе была ещё другая, её Володя зарисовал в карандаше со старой фотографии. Рисунок тоже вынес из дома показать. Церковь поздненькая, одноглавая, довольно типовой конструкции. Основной четверик, пологая четырёхскатная кровля, барабан с главкой. Пятигранная алтарная апсида. Трапезная, колокольня “восьмерик на четверике” с шатровым завершением.

Валентина уже давно ушла по своим делам, а у нас с Володей нашлось неожиданно много общих тем. Кажется, “процесс пошёл”. По-моему он был рад самому факту, что то, что он насобирал в архивах, кому-то пригодилось. Между делом договорились конкретно и насчёт бани. Они как раз её сегодня топят.

Баня была в 10 часов. У Валентины сегодня допоздна дискотека в клубе, а мы с Володей ещё до половины 12-го сидели у него на кухне, чай пили, разговоры вели. Володя сейчас работает с дорожниками, как раз на этом новом участке от Усть-Низемья до Зубово. Дорогу они сделали, теперь на очереди мосты. Первый, через Кыссу, они уже построили. Остаются ещё три речки без мостов. Володя сам шофёр и очень хорошо представляет себе дорожно-транспортную ситуацию в этих местах. Я уже за время пути до некоторой степени в неё вник, но сейчас получил существенно более полную картину.

В общих чертах дело обстоит так. С Лешуконьем (так здесь называют Лешуконское) хорошее сообщение только зимой, когда замерзают реки и прокладываются зимники. Тогда и автобусы ходят, и машины могут ехать прямо до Архангельска. Летом – только самолёт, который по цене подавляющему большинству просто недоступен. По реке на моторке тоже влетает в копеечку: бензин дорогой, а лодочный мотор потребляет его в несколько раз больше, чем машина на то же расстояние. Поэтому выбираться отсюда предпочитают, естественно, через Удору. Володя сам периодически возит на своей “буханке” пассажиров к поезду в Кослан. Ещё один шофёр возит людей с Вожгоры. Если пассажирам надо целенаправленно в Архангельск, то их иногда везут не в Кослан, а делая огромный крюк через Усогорск – Благоево, на Пинегу в Карпогоры, оттуда прямой поезд. Я уже и сам заметил, что эти места больше тяготеют к Кослану-Усогорску, чем к Лешуконью. Весь основной грузопоток идёт из Коми, во всех магазинах сыктывкарская водка.

Однако на Мезень сейчас тянут хорошую дорогу, которая должна будет связать Лешуконье с Архангельском в круглогодичном режиме. Тянут её через Пинегу – Кулой – Совполье (просто отсыпают зимник) и выводят в низовья Мезени где-то в районе деревни Кимжа. Про то, что её тянут, мне рассказывали ещё 3 года назад на Вашке. Сейчас вроде бы почти дотянули, осталось совсем немного. И ещё отсыпают один зимник на “большую землю” – с Вашки, с Усть-Чуласы на Пинегу. Но ни одна из этих дорог Койнас с Лешуконьем не свяжет.

А именно этот участок пути меня сейчас больше всего интересует. Это моя вторая половина Трассы. Начиная с ближайшей Усть-Кымы, все следующие деревни вплоть до Лешуконского находятся на противоположном правом берегу. Усть-Кыма – крайний пункт Сульского (Койнасского) сельсовета. Дальше уже начинается территория следующего, Ценогорского: деревни Палащелье, Конещелье, Белощелье, потом сама Ценогора. После Ценогоры остаются ещё 4 деревни и переправа на Лешуконское. “Межсельсоветовский” участок Усть-Кыма – Палащелье (14 километров) самый нехороший. Первые 7 километров – ещё ничего, а вторые 7 – это глина, и вдобавок дорога скачет с горы на гору. Здесь даже говорят: 7 километров – 7 гор. Машины там появляются крайне редко. От Палащелья может что-то реально ходить. Должны, наверное, туда возить почту, хлеб. А после Белощелья Володя уже обещает более-менее устойчивый поток машин.

Итак, картина примерно ясная. Времени между тем половина 12-го, через полчаса отключают свет. Юры сейчас дома нет, он на дискотеке, но всё же хотелось бы успеть вернуться “при свете”. А по дороге ещё спуститься где-нибудь к реке, постираться. Завтрашний день я ещё должен пробыть здесь, думаю, успеет высохнуть...

Ну вот, всё, что надо постирано, ключ от дома лежит в условленном месте, молодёжь после дискотеки горланит песни и долго не может угомониться, Юра обещал вернуться очень поздно. Основная часть койнасской программы уже выполнена, завтра, надеюсь, можно будет немного отдохнуть, собраться с силами перед второй половиной Трассы.

Утром Юре на работу, он работает на электростанции, а мне в центр. Прежде всего надо заснять церковь, пока солнце с юго-востока. И скоро из Вожгоры должна прибыть миссионерская группа: их ожидали вчера вечером, но что-то там не сложилось. Уже объявлены крестины, все ждут, во главе с Валентиной. Почему-то их здесь повсюду называют “попы”, хотя поп (т.е. священник) там только один – отец Андрей. Для служб приготовлено помещение в бывшем детском саде. В церкви нельзя: там, как мне сказали, внутри аварийное состояние.

Батюшка подъехал только с половиной народа, поприветствовал меня из кабины. Маленькая “буханка” не смогла вместить всех со всей поклажей. Оставшихся ждать не стали, прямо “с колёс” начали крестины. На сегодня же объявлен вечер православной культуры. Завтра утром – литургия. Попаду ли я утром на службу – ещё неизвестно, а сегодня сходить на вечер обязательно надо. Раз в Вожгоре тогда не получилось.

Крестины между тем идут полным ходом. Народа не так много, но в помещении тесно: оно явно не приспособлено для церковных служб. В какой-то момент Валентина вдруг даёт мне небольшой газетный листок. Это старый номер “Звезды”, лешуконской районной газеты, за 17 января 1996 года. В нём на целую полосу статья Арсения Ларионова с названием “Прощание с Федорой Степановной”. Валентина нашла эту газету специально для меня, говорит: “дарю”. Спасибо огромное, да только номер этот у неё единственный, а такие вещи, я считаю, должны оставаться на своих местах. Надо будет в Москве эту статью скопировать, и оригинал отослать ей обратно.

Помня мою вчерашнюю просьбу насчёт икон, Валентина, выбрав подходящий момент, повела меня в дом Федоры Степановны. Там сейчас живёт её дальний родственник, молодой еще парень, которого мы, похоже, некстати подняли с кровати. Банальная утренняя ситуация: явно не помешает стаканчик огуречного рассола. Иконы, как он сказал, перешли в другой дом к ещё одним родственникам. Но всё равно он очень зазывал нас в дом выпить чаю. Был бы я один, может быть, и зашёл, но сейчас у Вали просто нет времени. В том другом доме оказалась только одна икона Федоры Степановны – “Никола”. Но, похоже, не чудотворная, а другая, медное литьё XIX века по старообрядческим образцам. “Предтечи” нет. Возможно, действительно увезена в Москву. Можно было бы продолжить поиски и дальше, но, во-первых, хочется ещё и отдохнуть, а самое главное – не хочется оставлять неадекватного впечатления. Здесь тоже в своё время побывали скупщики икон, и вряд ли я смогу объяснить каждому, что путешествую просто так, без какой-либо материальной цели – посмотреть, поснимать, пообщаться с народом. В любом случае идти по Трассе надо так, что если кто-нибудь пойдёт за тобой, ему не пришлось бы после тебя ничего “расчищать”. Это Правило даже не № 1 (№ 1 уже было), это вообще идёт вне всяких номеров. Так меня учили ещё 16 лет назад, когда я ездил в фольклорные экспедиции.

Да, осадок остаётся невесёлый. Нет больше Федоры Степановны, ушли и её иконы. Есть только эта ларионовская статья в “Звезде”, статья горькая и пронзительная. В ней, в общем, про всё то, что мне уже довелось повидать на пути. Полный развал, отсутствие работы, пьянство. И не видно впереди никакого просвета. Вот и не выдержала душа Федоры Степановны, не смогла она дальше смотреть, как разрушают жизнь, в которую вожено столько сил, и прибрал её к себе Господь. Необыкновенная была женщина. По оценкам специалистов из института русского языка, в её лексиконе было 9 тысяч слов (!) Для сравнения, у Пушкина – 10 тысяч. С её уходом обеднела Койнасская земля. И нет ей замены...

А состояние здесь действительно удручающее. В Койнасе совхоз в процессе ликвидации (или реорганизации?) Воровать здесь стали, чего раньше никогда не было: могут украсть вещи, кур. Такое началось с тех пор, как не стало работы, а спиртное начали продавать в любое время суток. Когда я ходил 3 года назад по Вашке, картина не казалась столь безотрадной. Там тогда что-то пытались делать, возобновить лесное производство. Но, как мне тут рассказали, на той же Вашке года 2 назад сгорела электростанция в Большой Щелье. И весь Олемский сельсовет (а это 5 деревень и 2 посёлка) всю зиму (!) сидел без света. А что такое в этих северных широтах зима без света, думаю, объяснять не надо. Когда солнце показывается из-за горизонта всего на 2-3 часа в сутки. Здесь даже поговорку такую придумали: Лешукония – страна чудес и беззакония. И ведь страна на самом деле чудесная, и места замечательные. И очень горько, что они постепенно приходят в запустение, а люди спиваются и деградируют. Неужели действительно нашей стране не нужен Север со всеми его богатейшими ресурсами? Неужели для общества важнее игра на биржах, спекуляция, банковские махинации, чем, скажем, поддержка сельского хозяйства или лесной промышленности? Это что же, такое сейчас “веление времени”? Как же надо ненавидеть свою страну, чтобы довести её до такого!..

Вот такие невесёлые мысли рождает статья Арсения Васильевича. Увы, беззакония здесь хватает. Но и чудеса тоже есть. После обеда мне осталось сходить к одному из них, к старому обетному кресту. А заодно запечатлеть где-нибудь и самого себя на автоспуске, чтобы не был сапожник без сапог.

Крест нашёл только с третьей попытки. Хорошо, ребятишки подсказали, оказались поблизости. Стоит на лесной поляне, у дороги, возле раскидистой ёлки. Огромный и основательный, последний уцелевший из старых. До села километра полтора. Сделать кадр, и можно возвращаться.

Времени пятый час. Света, соответственно, нету. Центральный магазин почему-то тоже закрылся. С магазинами здесь вообще туго, в отличие от Вожгоры: один в центре и два на хуторе, больше не видел. Спросить что ли у женщины, может, есть ещё какой поблизости? Та ответила, что других магазинов поблизости нет, но позвала к себе пить чай – после 5 часов, как свет дадут. Чай я всё-таки пошёл пить домой, однако подмечаю интересную особенность: чем красивее место, тем радушнее, приветливее народ.

На миссионерский вечер я немного опоздал. Батюшка уже показывал слайды с видами христианских святынь. Всё происходило опять же в детском саде, в небольшом помещении собралось человек 50-60, преимущественно женского пола. Основная часть собравшихся – это молодёжь и дети. Из взрослых – главным образом бабушки и тётушки, мужчин совсем мало – двое или трое. После слайд-программы отца Андрея был небольшой концерт, выступали ребята и девочки из его группы. Исполняли сначала церковные песнопения. Потом – духовные стихи: просто так и под гусли. Под конец было несколько “светских” номеров. Одна девочка, Даша, ещё гимназистка, играла на скрипке. Девочки-певчие, три сестры, замечательно пели старинные русские песни – “Однозвучно гремит колокольчик” и, совсем под занавес, песню, которая привела меня в наибольший восторг – “Нелюдимо наше море”. Это было просто потрясающе!

После концерта Валентина попросила меня остаться, надо было обсудить некоторые вопросы. Остался батюшка, остались несколько членов церковной общины во главе со старостой Андреем Борисовичем, дедушкой лет восьмидесяти. Собственно, вопрос был один: как восстановить церковь или хотя бы не дать ей разрушаться. Это, конечно, хорошо, что есть в Москве такой ходатай, Арсений Ларионов, но здесь надо что-то делать самим, и на областном уровне. Церковь стоит на охране, значит, кто-то должен ей заниматься, кто-то за неё отвечает. Своими силами здесь, понятно, что не управишься. Что могут сделать несколько пожилых пенсионеров? А больше это здесь, по большому счёту, никому не нужно. Если приглашать высококвалифицированных специалистов и делать настоящую реставрацию, то это – скажем мягко – малореально. Всё упирается, естественно, в деньги и в наличие таких специалистов. Единственный вариант – если найдётся какой-нибудь богатый спонсор. Но где ж его взять? Наверное, более реально было бы начать с малого, с каких-нибудь первоочередных работ, не требующих высокой квалификации. Хотя бы сделать нормальную временную кровлю: шиферную, рубероидную – не важно, главное, чтобы вода не попадала внутрь, и здание не разрушалось.

Собственно, эти мысли я и высказал. Жаль только, не удалось попасть внутрь церкви, её бы всю основательно осмотреть, в каком она состоянии. А завтра мне уже надо двигать на Усть-Кыму. Сегодня под вечер заходил дядя Миша, предложил интересный вариант – перегнать туда лодку. Хозяин сейчас здесь, в Койнасе, он завтра и сам собирался её туда тащить на буксире, но только после обеда. А утром пожалуйста: если будет хорошая погода – погрузился, шестом оттолкнулся, вышел на середину реки и плыви себе по течению. До Усть-Кымы 12 километров, дядя Миша утверждает, что на весь путь уйдёт часа три. Решился не сразу, всё-таки река есть река. Но уж действительно, слишком интересный вариант.

Однако, утром, к сожалению, этот вариант отпал. Небо всё затянуло, стало прохладно, а самое главное – сильный встречный ветер, лодка просто не выплывет. Последние три дня, после той нестерпимой жары, погода постепенно, но неуклонно спадает. Дядя Миша пришёл с другим вариантом. Сегодня вторник, а по вторникам отсюда в Усть-Кыму из пекарни возят хлеб. Возит его на лодке человек по имени Володя. Дядя Миша с ним уже договорился: к 10 часам надо будет подойти к пекарне.

Да, как-то даже немного совестно оттого, что я ничего не могу сделать для дяди Миши взамен. А он ещё потом, проходя мимо пекарни, остановился, поинтересовался, всё ли в порядке. Всё в порядке, всё хорошо, вышла только небольшая задержка часа на два, Володя сказал подойти сюда же к двенадцати. И мне, таким образом, подарено время: может, ещё успею на конец литургии.

Действительно, успел. Более того, удалось даже побывать внутри церкви. Батюшка, оказывается, и сам туда собирался после службы, как раз и Андрей Борисович подошёл с ключом.

Насколько это было возможно, церковь я облазил всю. Я не специалист, но всё-таки с этими делами немного связан и некоторое представление имею. В общем, на мой взгляд, картина не столь драматичная, как я думал. Крыша, конечно, никуда не годится: кое-как набитые тоненькие доски, имеются огромные щели, в некоторых местах можно даже вылезти наружу. Льёт, конечно, основательно, особенно при обложных дождях. Спасает то, что сверху на потолке лежит толстый слой земли (видимо, утепление) и задерживает всю воду. Снизу, по крайней мере, я не увидел никаких подтёков, хотя потолок кое-где заметно прогнулся. Заменить кровлю, думаю, большого труда не составит. Здесь самцовая система, самцов-слег очень много, и стоят они часто. С каждого ската есть 2-3 подгнивших и даже обломанных, но оставшихся вполне хватит. И ещё местами пострадали верхние венцы сруба, которые под самой кровлей, именно они обычно и гниют в первую очередь. Их бы тоже заменить, хотя бы фрагментарно. И раскидать сверху земляную насыпку, уменьшить нагрузку на потолок.

Вот и батюшка подошёл со своими. Сводил я одного его молодого человека с фотоаппаратом на чердак, показал, что снять. Андрею Борисовичу и ещё одному с ним мужичку обрисовал состояние церкви, как я его вижу, сделав при этом оговорку, что я всё-таки не специалист. Они со мной очень тепло попрощались и даже за что-то благодарили. Всё хорошо, вот только с группой отца Андрея что-то никак не удаётся наладить контакт. Который раз уже пересекаемся – и как будто глухая стена. Что поделаешь, Москва есть Москва. Хотя, я полагал, люди православные, тем более миссионеры, должны обладать какой-то открытостью. Тем более к своему земляку, встретившемуся в не весть каких дальних краях. Может, потом что наладится. С самим-то батюшкой у меня всё более-менее нормально (хотя тоже имеется некоторое напряжение). Мы должны будем ещё пересечься в Усть-Кыме, они сегодня тоже собираются туда перебираться. И, может быть, будет возможность дальше какое-то расстояние проехать вместе с ними. Но это всё потом, а сейчас уже скоро 12 часов, пора идти к пекарне.

Усть-Кыма. Палащельский мег

Усть-Кымой здесь называют куст из трёх деревень – Чухари, собственно Усть-Кыма и Чучепала. В этих названиях уже слышится отзвук тех далёких времён, когда здесь жили племена чуди: слова “чудь”, “чуча”, “чухарь” означают одно и то же. Усть-Кыма расположена на очень интересном месте. Мезень здесь, подходя от Койнаса, делает резкий поворот влево под прямым углом и дальше, пройдя некоторое количество километров, разворачивается вправо на 180 градусов и течёт обратно, образуя тем самым огромную петлю. Дойдя примерно до уровня своего первого поворота, река поворачивает снова влево (правда, уже не так резко) и с небольшим отклонением продолжает свою генеральную линию, как если бы не было этой петли. Петлю эту здесь называют Палащельский мег, хотя до самой деревни Палащелье от него ещё далеко, километров 10. Если его пересекать напрямую по дороге, то получается 2 с половиной километра, а кругом по реке – 12. Когда едут на лодке, то пассажиров здесь обычно высаживают, чтобы они этот участок прошли напрямую, а потом снова подхватывают. И быстрее, и бензин экономишь.

Из Койнаса отплыли около часа дня. Кроме меня Володя везёт ещё в Усть-Кыму одну бабушку, тётю Паню. Она возвращается домой, её сегодня выписали из больницы. Вот миновали песчаную отмель, село осталось позади. До свидания, Койнас!

После Койнаса левый берег в непосредственной близости от реки снова понижается, хотя ещё просматривается дальняя гряда холмов. Параллельно реке идёт автомобильная дорога. До Усть-Кымы 12 километров и 50 минут хода на моторе. Под конец пути открывается интересная картина. Будто бы высокая холмистая гряда подходит к реке с правой стороны наперерез и пересекает поперёк её русло. Палащельский мег, собственно, и образуется оттого, что река огибает оконечность этой гряды.

Первой показывается деревушка Чухари. Чрезвычайно симпатично смотрится с воды. Домики будто игрушечные, рядом на склоне красивый скошенный лужок с маленькими аккуратненькими копёнками сена. У Чухарей Мезень поворачивает влево, за поворотом открывается более обширный массив домов. Это и есть Усть-Кыма. Чучепалы не видно, она в глубине. Володя выруливает к лодочной стоянке и причаливает.

Ещё в Койнасе достаточно было обменяться с тётей Паней первыми фразами, и сразу стало ясно, где я в Усть-Кыме брошу вещи и где буду ночевать. Тётя Паня живёт в большом двухэтажном доме. Живёт вдвоём с сыном, сына звать Алексей. Очень заботливая и обходительная бабушка. Сама родом с Вашки, из деревни Чуласа, сюда переехала, как вышла замуж. Обрадовалась, когда я сказал, что 3 года назад вот так же путешествовал по Вашке и проходил через её родную деревню. А Алексей, когда узнал, что мне предстоит двигаться дальше, на Палащелье, всё предлагал: давай, говорит, позвоню старшине (старосте) в Палащелье, и он за тобой приедет на лодке. Спасибо, но лучше сначала дождёмся батюшки. Они вот-вот должны подъехать, если уже не подъехали. Я всё-таки больше рассчитываю на их транспорт, мне кажется, это надёжнее. А сейчас мне желательно долго в доме не засиживаться, надо сходить до Чучепалы, там должна быть деревянная церковь, а потом ещё дойти до Чухарей. И в 7 часов в клубе вечер православной культуры, объявление висит на магазине. Завтра утром крестины.

Усть-Кыма – центральная и самая большая из всех трёх деревень. Но церкви здесь, похоже, не было и раньше. На старой карте Российской Империи, во всяком случае, крестика не стоит. Видимо, церковь в Чучепале была одна на три деревни. Сама по себе деревня Усть-Кыма средних размеров, дома стоят более-менее скученно. Облик её несколько искажён: то здесь, то там всякие поздние “вкрапления”. Одна центральная улица, переходящая в основную дорогу. Усть-Кыма – крайняя точка, до которой можно доехать на машине с Удоры. Дорога от Койнаса подходит к деревне с того берега и на этом заканчивается. После Усть-Кымы сыктывкарской водки в магазинах я уже не встречал. И вообще, ассортимент становится гораздо скуднее.

До Чучепалы идти меньше километра. Немного по основной дороге в сторону Палащелья, потом левый отворот, и дорога взбирается на основной гребень холмистой гряды. Первые дома начинаются ещё по этому склону. Далее дорога переваливается через гребень, и там уже основная деревня. Деревенька сама по себе маленькая, дома частично выстроены вдоль дороги, частично стоят разбросано, привязываясь уже к конкретному ландшафту. Чучепала непосредственно на берег не выходит и стоит внутри мега-петли, примерно посередине между двух её ветвей. До каждой ветви километр-полтора. На спуске с основного гребня очень хорошо просматривается Мезень на многие километры вниз по течению. Вдалеке можно даже разглядеть деревню Палащелье.

Церковь стоит у дороги, на склоне. Видимо, поздняя, обшитая, без завершения, просто вытянутый объём, перекрытый на два ската. С восточной стороны алтарная апсида, с западной – притвор и крытое крыльцо с выходом на север.

От церкви можно прямо забраться на холмы, на основной гребень. Там луга, покосы, стожары. С вершины Мезень видна уже с двух сторон. Удивительное место! Есть про него даже местная легенда, повествующая о происхождении названия деревни. Легенда эта приводится писателем-этнографом С. В. Максимовым в его книге “Год на Севере”.

“На одном из высоких холмов около одного селения проживала чудь. Новгородцы, проникая в глубь страны, выбрали для поселения соседнее предгорье, удобное и живописное. Первые годы соседи жили в миру, да строптива была чудь, не подладила под новгородцев. Задумали люди свободные, торговые и корыстные избыть лихих белоглазых соседей и для этого дождались зимы холодной и крепкой. Прямо напротив чудского городка, на реке Мезени прорубили они лёд поперёк всей реки и сделали таким способом широкую полынью. И погнали они чудь в ту сторону, где лежала полынья. Провалилась вся чудь от мала до велика, потонула. Стало то место реки и по сей день называться кровяным плёсом, а простая деревушка Чучепалой, за то, что тут последняя чудь пала”.

По другим преданиям чудь в землю ушла, живьём закопалась. Действительно, в крайних обстоятельствах при защите от врагов чудь поступала именно таким образом. Выкапывались большие глубокие ямы, по углам ставились подпорки, на подпорках делали крышу, на которую наваливали камни и землю. Затем все сходили в эти ямы вместе с имуществом и, отбиваясь в них, при угрозе неминуемого поражения выбивали подпорки и таким образом заживо себя хоронили. В этой связи вспоминается рассказ Надежды-ветеринарши о найденных на Кыссе многочисленных останках, взрослых и детских.

Вот такое здесь историческое место. А сейчас просто очень красиво, особенно с высоты основного гребня и его отрогов. И погода, кажется, немного наладилась, потеплело, солнышко вышло. Неудобно только фотографировать дальние виды: облака набрасывают тень то на дальний план, то на ближний. А вид великолепный: деревня Усть-Кыма на фоне излучины Мезени и устья речки Кымы, на заднем плане виднеется деревушка Чухари. Не заснять невозможно. Но погоды пришлось ждать минут 40...

Времени уже половина шестого, надо бежать в Чухари. Вниз напрямик до крайнего усть-кымского дома, потом по основной улице через всю деревню. В конце основная улица становится совсем корявой и раздолбанной, спускается вниз на берег и там исчезает. Перед спуском дорожный указатель, говорящий о том, что надо высадить пассажиров. Это зимник, ледовая переправа. На том берегу прослеживается его продолжение.

Дальше деревня как бы заканчивается, начинается посёлок. Он раньше имел какое-то своё официальное название, а теперь фактически сросся с Усть-Кымой. Мне дальше вдоль берега. До Чухарей километра полтора.

Вблизи деревня Чухари уже не выглядит такой симпатичной, как издали, с реки. Разрушающийся огромный дом на переднем плане, неприглядные сараи явно её не украшают. Есть, однако, приятные для глаз амбарчики на “курьих ножках”. И ещё один интересный дом на отшибе, на высоком холме. Вернее, даже не один дом, а как я видел в Лебском: две небольших избы с одной общей хозяйственной частью. Великолепно стоят, великолепно всё просматривается. Заснять обязательно.

Чухари стоят у самого устья речки Кымы, идущей вдоль подножья холмистой гряды и впадающей в Мезень как раз в месте её первого крутого поворота. Такое впечатление, что большая Мезень, подпираемая сбоку маленькой Кымой, послушно заворачивает влево под 90 градусов и следует далее в направлении своего притока. У самой стрелки длинная и красивая песчаная коса. Стоял бы да любовался, да уже нету времени: скоро начало в клубе, надо успевать.

Программа миссионерского вечера в целом была такая же, как и вчера в Койнасе. Только слайды батюшка показывал уже другие. Слайд-программ у него, оказывается, несколько. Есть слайды со святынями Москвы, есть слайды со святынями всего мира. И есть слайды со своих прошлых миссионерских поездок в эти края. Завтра после крестин их должны везти дальше, в Белощелье. Уже пришла машина, огромный 131-й ЗИЛ, вахтовка. Места хватит на всех, даже на приблудных странников-автостопщиков. Договорился с батюшкой, что подъеду с ними до ближайшего Палащелья, проеду этот самый дурной участок. А дальше, видимо, так. 13 километров до Конещелья – пешком или как придётся. Конещелье хоть и нежилое, но в такое сенокосное время народ появляется и в нежилых деревнях. Хочется надеяться, что в Конещелье хотя бы в одном доме кто-нибудь будет. Чтобы можно было бросить там вещи и налегке сделать 7-километровый радиус до кельи Иуды. Кстати, там, похоже, не просто келья, а нечто большее. Место это, оказывается, называется “Юдина пустынь” (Иудина).

А перед дальней дорогой надо бы хорошо отдохнуть. Тётя Паня постелила мне на втором этаже, на повети. Сами они с Алексеем занимают только первый этаж, на втором никто не живёт. Первый раз ночую на повети. Очень даже неплохо. Самое главное, не холодно, и, к моему удивлению, совсем нет комаров.

Утром попить чаю, да и надо уже потихоньку подтягиваться с вещами к клубу, батюшка сейчас там крестит местный народ. Тёте Пане низкий поклон и огромное спасибо. А она вдруг сама стала меня благодарить за то, что не погнушался её дома, не побрезговал переночевать. Не знаю даже, что на это и сказать. Не слишком ли я быстро двигаюсь по Трассе? Может, не должно быть всё так мимолётно?..

К Юде

Крестины в клубе ещё не закончились. Пока ждал, познакомился с шофёром. Шофёра зовут Игорь Чурсанов. Сам из Белощелья, батюшку возит уже не первый раз. Интересный человек. По виду вроде обыкновенный мужик, каких здесь много. Только что глаза глубокие, совсем не по-шофёрски. И как начинаешь с ним общаться, сразу чувствуется, что у человека происходит какая-то внутренняя жизнь. Я бы мог его представить в роли послушника в каком-нибудь монастыре. Нарисовал он мне схему, как пройти от Конещелья до Юдиной пустыни. Идти надо от реки в глубь километров 7, там расчищена тропа, туда часто ходят. И это действительно была когда-то действующая пустынь, скит.

Вот, наконец, батюшка всё закончил, Игорь на машине подъехал к дому, где он остановился вместе со своей группой. Быстренько пообедать бич-пакетами и начинать грузиться. А поклажи у них предостаточно. Это и понятно: кроме личных вещей приходится возить с собой богослужебные принадлежности, книги для распространения, слайд-проектор, экран и всё такое.

Выясняется вдруг очень интересный момент. В Белощелье батюшку ждут только вечером, а по дороге он намерен посетить Иудину пустынь. Более того, он её собирается освящать! Вот это оказия! Нарочно так не подгадаешь. Однозначно палащельский вариант надо переигрывать. Придётся, видимо, так: доехать сразу до Конещелья, там где-нибудь бросить вещи, сходить с батюшкой до пустыни, побыть на освящении, а потом вернуться в Конещелье и сходить ещё один радиус налегке – обратно до Палащелья, 13 километров в один конец. Многовато получается всего, но в Палащелье побывать обязательно надо, там должна быть церковь.

Батюшка против такого варианта не возражал, только немного беспокоился, как же я тогда доберусь до Палащелья. Попробовал ему объяснить, что мне такое не впервой. Когда уже садились в машину, он сказал, что мне будет удобнее сесть в кабину с водителем – лучше запомню дорогу. В кабине, конечно, лучше, но я тогда не знал, что этот момент впоследствии всплывёт несколько иным боком...

Основная дорога от Усть-Кымы до Палащелья представляет собой узкий корявый просёлок. Машина идёт медленно. Действительно, вторая половина вся глинистая. И пересечёнка: то вверх, то вниз. 7 километров – 7 гор. Хорошо ещё сухо, дождя не было. Я однажды на Вашке попал на такой участок в дождь – пешком и под рюкзаком. Похожая, кстати, была ситуация: 7 километров нормальные, 7 километров глина. Только что гор не было. Но всё равно мало не показалось.

Вот и Палащелье. Игорь доезжает до центра деревни и неожиданно для меня останавливает машину. Остановка, как выясняется, была запланирована. Вон и батюшка вылезает из кузова с фотоаппаратами. Он, оказывается, и сам всё фотографирует на своём пути.

Деревня Палащелье стоит на высоком и обрывистом берегу Мезени. Такие берега здесь называют щельями. Вдали виднеется гряда, пересекающая линию русла (Палащельский мег) и деревня Чучепала. Церковь стоит неподалёку от обрыва. Первая на всём пути, хоть как-то похожая на церковь (если не считать самого первого Политово). Здесь сохранилось завершение колокольни, похожее на шелом с небольшим шпилем. Судя по уцелевшему яблоку на острие, шпиль этот ранее продолжался крестом. Церковь поздняя, 1830 года постройки, обшита досками. Основной четверик, перекрытый на 4 ската, завершение не сохранилось. Алтарная апсида, вровень по ширине с основным объёмом. Высокая, но коротенькая трапезная, к которой примыкает колокольня: высокий четверик и на нём сразу же восьмигранный ярус звона. Как записано у батюшки, церковь эта Никольская. Однако деревенский праздник здесь не Никола, а Иванов день (Иван Купала, Рождество Иоанна Предтечи).

Вблизи от того места, где остановилась машина, стоит огромный крест. Другой, похожий, стоит поодаль, за огородами. Оба метров по 5 высотой, старинные, добротные, резные. Каждый под кровлей и с красивым охлупнем-коньком. Частично сохранились украшения: резные концы кровельных досок, подзоры, полотенце под коньком. Вот это настоящие классические мезенские кресты, как в альбомах по Северу. Батюшка говорит, здесь есть ещё один крест, у дороги, на выезде из деревни. Но дотуда я уже добежать не успею, надо уже ехать дальше. Ладно, что называется, помни Засулье: нельзя объять необъятное. Посмотрю на него из кабины. Сейчас должны проезжать. Да вот он. Уже не такой интересный, как те два, простенький и без кровли.

Итак, всё замечательно: в Палащелье теперь возвращаться не надо. Можно ехать с батюшкой прямо до Белощелья. И ночевать сегодня, видимо, придётся тоже с ними, раз уж меня так очевидно туда выносит...

Дорога после Палащелья существенно лучше не становится. Едем по-прежнему медленно. Но километровые столбы стоят регулярно. Километра за 2-3 перед Конещельем пересекаем речку Попьюгу – вброд, у устья, моста нет. Как раз на этой речке и находится Иудина пустынь.

Деревня Конещелье стоит ровно на 87 километре от Лешуконского: машина остановилась прямо у километрового знака. Конец-Щельская, так она называется на старой карте Империи. Единственная нежилая деревня на всей Трассе, с десяток разрозненных домиков. Она, собственно, просуществовала недолго: возникла во второй половине XIX века, а в конце 60-х XX-го, во время укрупнения колхозов, была ликвидирована как неперспективная. Жители съехали в соседнее Белощелье, отстоящее отсюда на 6 километров. Многие со своими домами.

Место это известно своими археологическими находками. В 1984 году здесь обнаружено древнее поселение, стоянка, которую специалисты относят к эпохе энеолита. Найдены орудия труда, бытовые предметы, остатки керамики и самое интересное – янтарные украшения прибалтийского происхождения, проделавшие, следовательно, такой долгий путь от Балтии до берегов Мезени.

В Конещелье нас уже ждёт провожатый Александр Степанович с псом Туманом. Из своей группы батюшка взял с собой пятерых, остальных с вещами отправил на машине в Белощелье, обустраиваться.

До Иудиной пустыни 7 с половиной километров. Ведёт туда хорошая расчищенная просека, тропинка. Идти преимущественно в гору. Дорога сухая, несколько раз возникают мелкие болотца, которые легко переходятся даже в кедах. Места глухие, непуганые, зайцы бегают.

 5 километров, две трети пути, и мы пересекаем речку Попьюгу. Речка совсем маленькая, ручеёк в лесу, легко можно перескочить по камням. Но Александр Степанович рассказывает, что бывает и так: туда идёшь, переходишь по камням, а потом как пойдёт дождь – идёшь обратно, уже надо разуваться, воды выше колена.

Всего шли около полутора часов. И вот, наконец, дорога спускается вниз, и мы выходим на небольшую лесную поляну, заросшую высокой травой. Тут же стоит небольшой домик-будочка примерно 3 на 3 метра с металлическим крестом с краю на коньке крыши. Ещё один крест с противоположной стороны, над входной дверью. Это и есть часовня-келья Иуды. Смотрится она, надо сказать, явным новоделом: рублена “в лапу”, и у брёвен с внешней стороны снята фаска. И окно очень похоже на современный стеклопакет, только маленький. Маленький – это сам по себе, а в масштабе часовни окно выглядит непривычно большим. Поставлена, видимо, совсем недавно, брёвна ещё не успели потемнеть. Что ж, строили, как умели, здесь гораздо более важен сам факт постройки.

На поляне столик, скамеечки, рядом оборудованное кострище, чайник где-то запрятан. За поляной овражек, в овражке источник. Но сейчас он пересох, и воды нет. За овражком ещё одна совсем маленькая часовня-амбарчик, за ней стоит высокий крест с двумя отлетевшими верхними перекладинами. Рядом – остатки какого-то крупного сооружения, несколько обветшавших нижних венцов.

Вот так теперь выглядит Иудина пустынь. Жаль, сведения у меня о ней пока что обрывочные и не всегда точные – что услышал от батюшки, да что Александр Степанович успел рассказать по дороге. Более полная информация у меня появилась только на следующий день, когда мне дали почитать журнал “Слово” (№ 5 за 1999 год) с очерком писателя-краеведа А. В. Новикова “Легенды и были о Юдиной пустыни”.

И вот какая, оказывается, история у этой пустыни.

В 1614 году соловецким иеромонахом Иовом на реке Мезени возле деревни Ущелье, что в 7 километрах от современного Лешуконского, была основана мужская обитель, ставшая впоследствии Ущельским Рождественским мужским монастырём. Обитель эта просуществовала 150 лет. В 1764 году по известному указу Екатерины Ущельский монастырь был закрыт как мелкий и маломощный. Братия разошлась по разным местам. Согласно местному преданию, один из иноков этого монастыря, Иуда, пришёл сюда, на речку Попьюгу, и основал здесь скит. С ним были ещё два брата (в монашестве, не по родству) – Иаков и Иоанникий, по-видимому, из той же монашеской братии. В скит на Попьюгу потянулись жители окрестных деревень за духовным наставлением, за советом, за утешением в трудные минуты жизни. Именовали братьев по-старинному: Юда, Яков, Аника. Когда Юда (видимо, старший из братьев) отошёл ко Господу, два других брата оставили скит и перебрались поближе к жилью. Яков устроил себе жилище в сосновом бору поблизости от соседней деревни Белощелье, а Аника (он же Оникей) ушёл сильно вверх по Мезени и поселился недалеко от деревни Латьюга.

Эту историю, изложенную в очерке писателя-краеведа, я, естественно, не мог не сопоставить с тем, что мне довелось услышать в самой Латьюге. А именно, что брат Иуда жил вместе с Иоанникием на озёрах близ Латьюги и по кончине Иоанникия ушёл в Засулье. Легенды, бывает, обрастают со временем некоторыми деталями. Хотя, возможно, всё было действительно так, но это был совсем другой Иуда...

А история Иудиной пустыни отнюдь не заканчивается. По кончине Иуды образ подвижника Божия сохранился в народе, и на его могилу по-прежнему приходили богомольцы, свято веря, что угодник Иуда и ныне, у Престола Господня, не оставляет всех, к нему притекающих и уповающих на его молитвенную помощь.

Со временем стали возникать новые легенды, связанные с Иудиной пустынью. Так, например, пошли, будто бы, однажды крестьяне в лес искать своих лошадей, отпущенных на выгул. И слышат вдруг звон позвонка, который обычно привязывают к лошадям. Пошли на звон, но вместо лошадей увидели в лесу человека с позвонком. Пошли за ним, человек вывел их к могиле Юды и после этого исчез. И решили крестьяне, что это не просто так, это Юда им такой знак подаёт, чтобы вновь обустроить это место. И вскоре на могиле подвижника появилась маленькая часовенка-амбарчик. Жители окрестных деревень нанесли туда иконок, церковной утвари, а место было обустроено для посещения паломниками. И ежегодно 19 июня по старому стилю стал отмечаться Юдин день, в праздник Святаго Апостола Иуды, брата Господня. К часовне начали стекаться люди не только из близлежащих мест, но и из соседних уездов – Пинежского, Яренского. Место становилось всё более известным, в народе сохранялось много преданий о чудесах, бывших при гробе угодника Божия.

А с некоторого момента стали поговаривать о том, что будто бы в лесу, со стороны Юдиной часовенки часто слышится колокольный звон. Это могло означать только одно: Юда просит поставить в его обители церковь, чтобы там можно было совершать службы. И вот, в самом начале 1900-х, жители Конещелья на сходе своей общины постановили просить духовную консисторию о строительстве церкви в Юдиной пустыни. Однако средств на это не было ни у крестьян, ни у консистории. Оставался один вариант – найти богатого благотворителя.

И такой благотворитель вскоре нашёлся. Звали его Филипп Фёдорович Ляпушкин. Он был выходец из богатой и глубоко верующей крестьянской семьи, все члены которой занимались благотворительной деятельностью. Сам Филипп содержал мануфактурный магазин в селе Устьвашка (нынешнем Лешуконском) и по своим торговым делам неоднократно бывал во всех деревнях Средней Мезени. Посещал он и Юдину пустынь. Загоревшись желанием построить там на свои деньги церковь над могилой старца Иуды, Филипп начинает длительную историю обращений по различным инстанциям с просьбой разрешить ему эту постройку. История эта тянулась 8 лет, с 1904 по 1912 год, в своих прошениях он дошёл до самого Государя Императора, и всё равно был вынужден начать постройку, не дожидаясь официального разрешения. Официальное разрешение пришло уже по факту начала строительства.

И в 1914 году, 18 июня по старому стилю, церковь эта была освящена во имя Святаго Апостола Иуды. День этот (1 июля по новому стилю) стал с тех пор в деревне Конещелье престольным праздником с названием “Светина” (освящение). Церковь получилась красивая и просторная, о 5 главах, с колокольней. На колокольню подняты 5 колоколов общим весом 20 пудов. Кроме церкви в Иудиной пустыни Филиппом Ляпушкиным был построен двухэтажный гостиничный дом для паломников, а позже – ещё один дом для монашек.

Дело в том, что к тому моменту был возобновлён Ущельский монастырь (но уже как женский), и Филипп с самого начала представлял себе Юдину пустынь как филиал этого монастыря. Его возобновление связано с именем игуменьи Магдалины. В 1900 году на базе бывшей мужской обители ею была основана женская община, которая в 1908 году официально получила статус монастыря. У возобновлённого монастыря было подворье в городе Мезени и филиал, называемый “Сёмженские кельи” в самых низовьях реки Мезень, фактически уже после впадения в Белое море. А зимой 1919-20 годов игуменья Магдалина, уже будучи на покое, вместе с несколькими сёстрами перебралась в Иудину пустынь, и пустынь эта стала вторым филиалом Ущельского монастыря.

Ущельский монастырь официально был закрыт в 1920 году. Однако в двух его филиалах – Сёмженских кельях и Иудиной пустыни – монашеская жизнь продолжалась. В 1930 году в райисполкомы поступили указания Северного краевого административного управления о закрытии церквей, что послужило основанием для закрытия церкви и в Иудиной обители. Монашки разошлись, но все здания стояли ещё довольно долго. Зимой 1940-41 годов была разобрана церковь, а материал перевезён в Белощелье для строительства колхозного скотного двора. Осталось только несколько нижних венцов. Двухэтажные дома были разобраны уже после войны, в 1946-47 годах. Из этого материала был построен колхозный склад.

Вот так в общих чертах Анатолий Васильевич Новиков описал историю Иудиной пустыни. Попадись мне этот журнал немного раньше, я бы, наверное, лучше здесь сориентировался. Во всяком случае, смог бы определить, что это за маленькая часовенка-амбарчик. Но то, что здесь была церковь, я уже знал. И, внимательно вглядевшись в те самые остатки нижних венцов большого сооружения, я по сохранившемуся контуру вдруг разглядел нечто, похожее на прямоугольную алтарную апсиду, ориентированную, судя по солнцу, на восток. Да это же похоже на основание той самой церкви! Высказал свои предположения батюшке, тот со мной согласился.

А история Иудиной пустыни ныне продолжается, и мне даже довелось при этом присутствовать. У батюшки с собой всё необходимое для совершения чина освящения. Но прежде мы заглянули в новую часовню-келью. Там всё, как подобает: столик, полочки с иконками, развешены пелены. На столике помимо традиционных иконок, свечек, монеток имеется ряд предметов, скажем так, несколько неожиданных. Например, школьные тетрадки по математике, по истории (принесены, наверное, чтобы лучше учиться), песенник, книга Джека Лондона “Мартин Иден”, даже сигарета, которую батюшка тут же выкинул. Видимо, сюда приносят в жертву кто что может. Кроме этого, имеются записки о здравии и об упокоении и тетрадка со списком тех, кто посещал это место. В эту тетрадку и мы себя записали, а записки батюшка забрал для прочтения во время освящения пустыни.

Чин освящения проходил у часовенки-амбарчика. Ребята помогали, девочки пели. Часовенка совсем маленькая, в неё даже залезть непросто, можно только заглянуть снаружи. Но внутри всё так же – иконки, свечки. Батюшка выбрал именно её, потому что она, очевидно, стоит ещё со времён действующего скита.

А в это время Александр Степанович развёл костёр, вскипятил чай. Немного подкрепить силы, да и пора обратно – времени уже 6 часов.

Всё замечательно, вот только общаться почему-то получается исключительно с Александром Степановичем и ни с кем более. Не совсем понятно, в чём тут дело. А Александр Степанович – собеседник интересный, много чего нам порассказал. Например, такую легенду.

Жил некогда напротив деревни Белощелье, на том берегу Мезени, один старец. Жил один, в лесу, в избушке, но иногда приходил в деревню: переходит реку – идёт по воде, аки посуху. В деревню сходит, грехов наберёт, обратно идёт – уже по колено проваливается...

Ещё Александр Степанович сказал, что в Конещелье, в самой деревне, раньше тоже была церковь. Говорит, когда здесь подчищали дорогу, нашли кости, видимо, от старого кладбища. Вернулись обратно, он показал это место. На карте Империи, правда, церковь в Конещелье не обозначена. Возможно, это была не церковь, а часовня, местные жители могут иногда путать одно с другим. Хотя на той же самой карте не обозначена и церковь в Лебском – и это, как видно, ничего ещё не значит.

А для меня сейчас гораздо больше значит нечто другое. У меня сейчас самый ответственный момент: вписка к своим землякам. Надо подобрать правильные слова и объяснить батюшке, что ситуация складывается именно таким образом. Мне предстоит проехать с ними дальше до Белощелья и, видимо, заночевать под одной крышей. Как-то это всё очень непросто... А Игорь с машиной уже ждёт.

Ситуация

Батюшка принципиально не возражал, но был в явном недоумении: “А как же Палащелье? Там же есть ещё один крест”. Попробовал ему объяснить, что всё основное там я уже видел, и нельзя объять необъятное. Но его, похоже, убедило только то обстоятельство, что вещи мои уже уехали в Белощелье.

От Конещелья до Белощелья всего 6 километров. В какой-то момент машина спускается вниз и выруливает на узкую прибрежную кромку под высоким белёсым обрывом. И некоторое время идёт непосредственно вдоль берега, сильно накренившись к воде. Это и есть Белая щелья, белая она от выхода на поверхность меловых пород. Переехав вброд очередной ручей, машина от берега отходит и забирается обратно наверх. Дорога вдруг становится вполне приличной. До Белощелья остаётся совсем недалеко, вот уже начинаются пожни, за ними деревня. Игорь останавливает машину у бывшего детского сада. Здесь предстоит жить.

Сейчас 8 часов. У батюшки программа такая: сегодня в 9 в клубе миссионерский вечер, завтра днём в 12 освящение креста, совсем недавно здесь поставленного. У меня сейчас есть немного времени, надо быстренько пробежаться по деревне и хотя бы предварительно здесь сориентироваться. Фотографировать уже поздно, но можно наметить точки. Тем более что фотографировать есть что.

Уже в Конещелье Мезень становится заметно шире, а берег выше. Река постепенно раскрывается во всей красе. Но перед Белощельем однозначно меркнут все прочие красоты. Это самое замечательное место на всей Трассе. Деревня стоит на огромной белой щелье высотой этажей в 7, с очень живописными оврагами. Вот один из них, с острыми верхушками ёлок, косой линией уходящих вниз к реке, сам просится на цветной кадр. С высоты потрясающе смотрится Мезень во всём своём величии. Она здесь очень широко разливается, образуя помимо основного русла многочисленные протоки, лагуны, бухточки, обширные песчаные отмели, косы, острова. Стоял бы и глаз не отрывал. Противоположный берег низкий, лесистый, с небольшой грядой холмов на заднем плане.

Крест стоит недалеко от обрыва, на поляне, за огородами, на небольшом понижении рельефа. Крест совсем новенький, ещё блестит олифой, простенький, но большой, метров 5 высотой, и с узенькой кровлей. Сама деревня непосредственно на обрыв не выходит, находится на некотором отдалении. Среди домов много новых: обшитых, покрашенных, с окнами на городской манер. Однако заприметил один домик с интересными наличничками, надо будет потом заснять.

На миссионерский вечер пошёл не к началу. Программа его, собственно, мне уже известна, но хотелось ещё раз послушать концерт – уж очень хорошо поют девочки. Заодно познакомился с зав. клубом Галиной Львовной. И даже приобрёл у неё книжечку с названием “Очерки истории Лешуконского района” авторов П. Пахова и Н. Галёва. История там, правда, процентов на 90 послереволюционная (установление советской власти, коллективизация и пр.), но и из-за оставшихся 10 процентов её стоило взять. Видел у неё ещё и другую книжку – “Лешуконье”, автор А. В. Новиков, тот самый. Вот эту бы взял, не раздумывая. Но она, к сожалению, не продавалась.

А батюшка в клубе сказал некоторые обнадёживающие слова. Он уже на Мезень ездит 4 года и, естественно, не может не оценивать и не сравнивать ситуацию – со своей точки зрения. Я в этот раз увидел общую картину несколько удручающей, батюшка же сказал несколько другое. Он сказал, что на Мезени постепенно идёт духовное возрождение: люди крестятся, образуют православные общины. Что ж, если одновременно с развалом и запустением идёт такая встречная тенденция, значит, есть реальная надежда...

Вечер закончился поздно. Сельсовет здесь уже Ценогорский и электростанция ценогорская. Однако свет вырубают, как и прежде, в двенадцать. Только успели поужинать – и всё. Полночь, естественное время отбоя. Помещение здесь большое, места много, а самое главное – хоть детский сад и не работает, но обстановка в нём более-менее сохранилась. К примеру, очень много детских матрацев и подушек. Матрацы, правда, короткие, но каждому хватило по два. Батюшка своим объявил: “Завтра спим до одиннадцати”. Всё правильно, им надо отдохнуть, они в последние дни жили в очень напряжённом режиме. Но мне наоборот, надо встать пораньше и, пока народ спит, успеть сходить до кельи Иакова, “к Якову”, как здесь говорят.

Келья находится в сосновом бору километрах в полутора от деревни. Нашёл со второй попытки. Представляет она из себя небольшую будочку-сарайчик из необрезных досок с маленьким оконцем. Стоит на чём-то вроде деревянного поддона. Напоминает больше всего передвижной домик рабочих-дорожников. Но это келья угодника Божия Иакова, а внешняя форма здесь вещь второстепенная. Неподалёку от кельи стилизованная домовина, небольшой сруб в пару венцов. У домовины невысокий крест с пеленами и маленьким веночком наверху. Вокруг на деревьях тоже развешены пелены с изображением креста. Тут же стоит небольшой столик, пара скамеечек.

Иакова здесь называют Яковом горевшим. Келья его будто бы горела, и в этом огне погиб Яков. Но мощи его оказались нетленными, и с тех пор это место считается святым, а Якова почитают как угодника Божия.

Внутри кельи-часовни всё как обычно. Столик, иконки, свечки. Есть и “неожиданные предметы”, как в келье Иуды. Сразу же бросаются в глаза несколько детских игрушек. Пожертвованы, очевидно, самими же детишками. И от этого становится особенно радостно. Прав, наверное, был батюшка, говоря вчера о духовном возрождении...

Среди икон по особенному выделена икона Параскевы Пятницы. Развешены листки, рассказывающие об этой святой. Потом уже я узнал, что в Белощелье Параскева – деревенский праздник. И называется он “Девята”, потому что празднуется не как в православном календаре (28 октября/10 ноября), а на девятую пятницу после Пасхи. Интересно: такое я уже встречаю не в первый раз. В деревне Кривое на Вашке, где мы работаем на часовне, празднуется тоже Параскева Пятница и тоже именно в этот день. Это похоже на какую-то местную традицию, удорско-лешуконскую...

Что-то я слишком быстро управился. Рано вернулся в деревню. Ну, сходить к обрыву, заснять виды со вчерашних точек, а дальше что? Освящение креста ещё не скоро, народ миссионерский только что проснулся. Для начала надо бы определиться: я как бы с ними или я как бы не с ними? Наверное, всё-таки “как бы с ними”: вещи мои лежат у них, а после обеда батюшка намерен перебираться дальше, в Ценогору – опять же оказия, и очень удобная. Но всё-таки удивительно, до чего неконтактный народ! Тебя просто нет. Ладно бы девочки, воспитанные в строгости, а то ведь и мужики! Только с батюшкой ещё более-менее. Поначалу это как-то смущало, а теперь даже забавно. Я сперва подумал, что просто, наверное, люди заняты, помогают батюшке, не до посторонних разговоров. Оказалось, нет. Заняты они на самом деле далеко не всегда. Потом было предположение, что народ здесь, должно быть, чересчур серьёзный, православный и бежит всего того, что не имеет отношения к миссионерской деятельности. Опять же нет. Между собой-то они нормально общаются. Могут даже, что называется, “вспомнить детство золотое”. Москва? Но даже для Москвы такое чересчур. Может, дело во мне? Я что-то делаю не так? Но я вроде всё делаю так, как у них принято. То, что на хвост к ним подсел? Но ведь это ненадолго...

Как-то даже и в дом идти не хочется, уж лучше на крылечке постоять... Но такое настроение мне скоро перебили. Соседка, бывшая заведующая этим детским садом, появилась вдруг откуда-то с задворок: “Чего здесь стоите? Пошли ко мне чай пить”. С удовольствием бы пошёл, но в данный момент, боюсь, это будет не совсем корректно. Быстро я оттуда не уйду, это ясно. А здесь на меня, наверное, рассчитывают завтрак, и заставлять себя ждать в такой ситуации – вещь совершенно недопустимая. Очень она меня зазывала, но пришлось отказаться.

После завтрака было освящение креста при большом стечении народа. Потом была прогулка под обрывом, у Мезени, по песчаным косам, и созерцание сих дивных красот вместе с батюшкой и его группой. Впрочем, нет, совсем не так: просто в непосредственной близости. И вдвойне прискорбно, что такое происходит на столь замечательном месте... Был обед, и была задержка отъезда в Ценогору на пару часов. Задержка эта мне совершенно некстати. Я уже давно не чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке. Вот ситуация! В городе это ещё можно понять, но на Трассе такое противопоказано категорически. Для чего тогда из города убегать в такую даль?

Но в Ценогору мне обязательно надо добраться или вместе с батюшкой, или параллельно с ним. Завтра 2 августа, Ильин день, Илья лун по коми, храмовый праздник в Средней Отле, где мы с мужиками работали на нашей первой часовне. Завтра утром в Ценогорской церкви батюшка собирается служить праздничную литургию. И на эту службу очень бы хотелось попасть.

А может действительно отколоться? Попробовать пойти постопить. В Койнасе Володя Попов обещал мне после Белощелья устойчивый поток машин. Меня сюда довезли, приютили – огромное спасибо, но если есть возможность не отягощать людей дальше, почему не воспользоваться? Ценогора – сельсоветовское село, найду председателя, на ночь как-нибудь устроюсь, а утром на службу. Надо бы сбегать до основной дороги, узнать обстановку.

У основной дороги стоят, разговаривают два мужичка. Обратили на меня внимание сразу же: “Что, какие проблемы?” Проблема у меня сейчас одна – как часто здесь что-нибудь ходит в сторону Ценогоры? – “А вот священников сейчас туда повезут, так можешь с ними уехать”. Вот ещё и другая проблема: как простым нормальным мужикам объяснить свою ситуацию? Но долго объяснять не пришлось, они, похоже, всё поняли и так. “Да ладно, что ты, всё нормально, довезут они тебя. А хочешь, пошли сейчас ко мне чай пить. Или давай пойдём к Галине, она тебя тоже чаем напоит и почитать даст про нашу деревню, раз ты интересуешься”. Галина – это зав. клубом. А мужичка зовут Миша. И он просто взял да и повёл меня к ней. В явочном порядке.

С Галиной Львовной мы уже знакомы. Пока мы не уехали, она мне дала почитать тот самый номер “Слова” с материалом об Иудиной пустыни и книжку Новикова про Лешуконье, которую вчера показывала в клубе. И теперь уже становится жалко, что так мало времени остаётся до отъезда. Успею только пробежаться по верхам.

Как-то я за всеми этими сегодняшними обстояниями немного позабыл про саму деревню. Тем не менее, кое-что узнать удалось.

Белощелье – старинная деревня. Недавно ей отмечали 450 лет, был большой праздник. Первая деревня на пути, где ещё хоть как-то теплится совхоз. (Забегая вперёд, скажу, что всего на пути таких деревень было две). Была здесь и церковь, очень похожая на Палащельскую, даже год постройки одинаковый – 1830. Церковь эту разрушили в 70-х – 80-х годах, на её месте построили дом. У Галины Львовны сохранилось несколько фотографий 70-х годов, на которые она попала. Она мне показала их прямо перед отъездом и одну в итоге подарила. Самое интересное, что я увидел на этих фотографиях, – это что церковь была “иже под звоны”. Кроме обычной колокольни у церкви была ещё небольшая восьмигранная звонница над основным объёмом, и дальше уже шло храмовое завершение с главкой и крестом. Основные колокола были на колокольне, но несколько штук висело и на этой звоннице. Деревянных храмов “иже под звоны” мне ещё видеть не доводилось. Но когда я ходил по Вашке, то, слушая рассказы местных жителей, у меня возникало предположение, что в этих местах такие храмы строили. И вот теперь я получил этому документальное подтверждение.

В Ценогору двинулись только под вечер. Повёз нас снова Игорь на своём ЗИЛе. Всё бы ладно, да только, похоже, начинаются уже нюансы вполне конкретные. Сел я в этот раз к народу, в кузов. И одна из девушек (которой довелось сидеть рядом со мной) так настойчиво стала мне предлагать пересесть в кабину (утверждая, что “там мне будет удобнее”), что не действовали никакие доводы. Успокоилась только тогда, когда убедилась, что в кабине уже всё занято. Как вот это объяснить? Просто даже интересно. Со мной такого ещё ни разу не было. И похоже, в Ценогоре придётся уже межеваться. Председателя Ценогорского сельсовета зовут Дина Леонидовна Сидорова, это я узнал заранее.

От Белощелья до Ценогоры 16 километров, и этот участок дороги довольно хороший. Доехали минут за 20. Село Ценогора стоит чуть в стороне от основной дороги, на высоких и крутых берегах Мезени, на некотором отдалении от реки. Игорь подвозит нас к административному зданию. Здесь сельсовет, здесь же комната приезжих. Поодаль, ближе к реке, перед склоном холма, стоит маленькая деревянная церквушка Флора и Лавра. К приезду батюшки в ней уже всё приготовлено. На окнах виднеются аккуратные занавесочки.

Батюшку с его группой определяют в комнату приезжих. Всё, разгружаемся.

Так. Начинается что-то уже совсем абсурдное. По-моему, вполне естественно, когда человек, которого подвезли на машине, помогает разгружать вещи. – “Спасибо, не надо, мы сами справимся”. Э, ребята, всё. Межеваться надо однозначно. Вот как раз подошла высокая женщина лет пятидесяти, судя по хозяйскому виду, это и есть Дина Леонидовна. Ну, ксива, давай выручай.

Ксива в очередной раз замечательно сработала. И тут же комментарий со стороны: “Просто дело в том, что он не с нами”. Товарищ, разумеется, пытался мне помочь объяснить ситуацию. Спасибо, но здесь я бы тоже справился сам.

Дина Леонидовна, в конце концов, определила меня к себе. Они сейчас живут вдвоём с мужем, дети разъехались, места много. Но сначала она захотела сводить меня к одному человеку. “Вам, – говорит, – наверное, будет интересно”. Человека этого зовут Николай Андреевич Сидоров, мастер по дереву. Действительно, наверное, стоит сходить.

Николай Андреевич – настоящий мастер-художник, резчик по дереву. Не городской, производящий изделия “в стиле”, а действительно народный. Таких раньше по деревням было достаточно много, а теперь если встретишь, то это большая удача. Но вот, как видно, не совсем перевелись. Николая Андреевича хорошо знают в Архангельске, делают ему заказы. Сам он человек доброжелательный, но, как настоящие мастера, не слишком многословный. Просто человек работает, делает дело. Можно лишь полюбоваться его изделиями – ложками, сосудами, фигурками птиц, – посмотреть на ловкую работу рук и порадоваться, что довелось лично познакомиться с таким мастером.

Прямо тут поблизости и церковь. Совсем небольшая церквушка, её даже здесь называют не церковь, а часовня. Явно поздняя, одноглавая, рубленная “в лапу”. Основной четверик, длинная пятигранная алтарная апсида, коротенький притвор, крылечко. Несмотря на простенькую конструкцию, вид у церквушки довольно приятный – благодаря удачному оформлению завершения храмовой части. Покрытие четырёхскатной кровли чем-то напоминает черепицу: коротенькие досточки в несколько рядов с фигурными окончаниями, на каждом скате по симпатичному кокошничку, главка покрыта чем-то типа прямого лемеха, смотрится такими юбочками-поясками. Главка с крестом покрашены в жёлтый цвет, крыша основного четверика – в зелёный, кокошнички – в бледно-салатовый. Первая церковь на пути, имеющая законченный вид, без утрат. Стояла она изначально не на этом месте, сюда её перенесли с кладбища года 2-3 назад. Старая большая церковь сгорела. В 1937 году здесь был большой пожар, эта часть села так и называется – Погорелое. Поэтому, как объяснила Дина Леонидовна, тут мало что сохранилось от старых построек.

Но всё-таки по селу надо пробежаться, вдруг да найду что интересное. Но сначала перетащить вещи в дом к Дине Леонидовне, познакомиться с мужем Павлом, чаем они ещё меня напоили. Сегодня в клубе миссионерский вечер, Дине Леонидовне туда, а я пошёл знакомиться с Ценогорой.

Ценогора – село, состоящее из нескольких деревень. В целом выглядит как-то не вполне устроено, отсутствует общая организация пространства. Только внутри самих деревень ещё более-менее, и то не везде. Деревни тянутся друг за дружкой вдоль склона холмистой гряды. Самая последняя, Подгорье, из этого ряда выбивается и находится на отдалении, как бы на соседнем холме – ближе к реке и на некотором понижении рельефа. На домах иногда встречаются интересные наличнички. Наметил себе кое-какие для завтрашней съёмки.

Утром сбегал, заснял. Потом праздничная служба. Несколько человек сегодня специально к службе приехали из Белощелья. Церквушка только маленькая, с трудом вмещает всех желающих. А в миссионерской команде, похоже, что-то произошло. Отношение вроде как несколько переменилось...

После службы получается небольшой тайм-аут. План дальнейших действий у меня уже есть, сейчас можно ещё раз всё основательно прикинуть, заодно у Павла кое-что уточнить. Дина Леонидовна сейчас на работе, но с Павлом даже проще.

Итак. По Трассе я двигаюсь очень хорошо. Благодаря отцу Андрею и его транспорту, мне уже удалось обогнать на сутки свой примерный график. Им сегодня вечером надо уже быть в Лешуконском, после обеда должна быть машина. И вот, приходится снова к ним подсаживаться на хвост. Сам этого уже не хочу, но что делать – уж очень удобно они двигаются. Да и перегон до следующей деревни довольно длинный – 25 километров. Деревня называется Селище, и там я уже надеюсь отстать от них окончательно. После Селища километра через 4 следующая деревня, Колмогора, там надо будет заночевать. После Колмогоры остаются две деревни – Пылема и Смоленец. Напротив Смоленца, через Мезень и Вашку, уже само Лешуконское. Ходит паром: два раза утром, один раз вечером. Батюшку как раз должны сегодня везти к вечернему парому.

Сейчас мне надо просто перенести вещи к сельсовету и сидеть ждать машину. С батюшкой договорённость есть. Он уже, видимо, смирился с тем, что я каждый раз к ним подсаживаюсь. Ждать, возможно, придётся долго, слишком рано пришёл. Расположился на травке, чуть в сторонке, чтобы не слишком светиться.

В какой-то момент сзади почувствовалось движение. “Батюшка зовёт вас с нами обедать”. Один молодой человек из его группы. Несколько неожиданно, я даже как-то и не рассчитывал, пообедал у Павла. – “Но батюшка зовёт”. Что ж, если батюшка зовёт, надо идти.

Определённо что-то здесь произошло. Хотя я вчера совершенно правильно поступил, что откололся. Тут, оказывается, такое маленькое помещение, что, наверное, им самим-то места с трудом хватило...

Вот и машина. За ними должен был приехать из Лешуконского “Урал”, но там вышла какая-то задержка, и везти снова придётся Игорю. Мне выходить раньше, загрузиться надо последним.

Ну вот, покидаем Ценогору. Рюкзак в кузов загрузить, и вперёд. Из глубины вдруг послышалось: “А в кабине места нет?” Да есть в кабине место, есть, всё нормально, я сейчас только рюкзак здесь пристрою и исчезну...

Дорога после Ценогоры по-прежнему хорошая, только я что-то уже перестал её воспринимать. Едем и едем. Фиксирую только речки – речка Она и речка Цебьюга. И признаки приближения к цивилизации: через обе речки мосты. До Селища ехали около получаса.

Селище – деревня небольшая. Дорога здесь делает зигзаг, и деревня ориентирована главным образом вдоль этого зигзага. Стоит на обрывистом, но не слишком высоком берегу. У батюшки здесь тоже остановка, надо причастить больного. А я выгружаю вещи.

Впереди, за зигзагом дороги, начинает вдруг слышаться звук дизеля, и нам навстречу выруливает огромный “Урал”. Тот самый, из Лешуконского, за батюшкой. Ребята быстро перегружают вещи, Игорь уезжает обратно, батюшка идёт причащать больного, а я что-то не могу найти ничего примечательного в этой деревне, что можно было бы сфотографировать. Только охлупень с красивым резным конём на крыше одного дома. Дом-то сам новый и довольно невзрачный, а конь, очевидно, старый. Как сказал хозяин, отец, когда разбирал старый дом, коня оставил и установил на новый.

Ну вот, собственно, и всё, можно двигаться дальше. В принципе, наверное, можно было бы снова подсесть в машину, но до Колмогоры совсем близко, дойду и пешком. Поход у меня, вообще, или как?

С батюшкой отцом Андреем прощание вышло неожиданно тёплым. Да и из кузова послышалось наперебой: “До свидания! До свидания!” Может быть, действительно, зря я так?.. Ладно, ребята, с Богом!

Селище – Колмогора. Немного неопределённости

Подлезть под рюкзак, и вперёд. Отвык уже ходить-то так. Всё возят да возят. Даже не сразу среагировал на трактор с телегой, обогнавший меня, только я двинулся. Поход-то поход, но если есть возможность подъехать, надо воспользоваться. Трактор отъехал вперёд метров на 100, вдруг какой-то лязг и крики: “Эй! Стой!” Что-то отлетело. Пока искали, прилаживали, успел добежать. Едут на сенокос, километр по дороге, потом в сторону. Ну, хотя бы так, всё меньше идти.

От Селища до Колмогоры на самом деле 3 с половиной километра. Дорога хорошая, песочек, погода только так себе: со вчерашнего дня заметно похолодало. Небо всё заволокло, тучи, пока, правда, без дождя. Но идти под рюкзаком по такой погоде нормально, не то, что по жаре.

Вот и Колмогора. Совсем небольшая деревенька, ещё меньше, чем Селище. Батюшка дал мне здесь одну зацепочку. “Живёт там, – говорит, – одна бабушка, Александра Ивановна. Ехали мы как-то мимо, так она узнала заранее, когда мы поедем, и встала на дорогу шлагбаумом: пока у меня чаю не выпьете, дальше не пущу”. Дом её мне тут показали сразу, но на двери висит замок: дома никого нет. Придётся подождать. И заодно осмотреть деревню.

Осмотреть её, собственно, можно быстро. В деревне порядка 40 домов, по здешним меркам это совсем немного. Многие стоят пустые, под замком. Во многие приезжают только летом, как на дачу. Постоянных жителей очень мало. Дома здесь в основном новые. И, тем не менее, очень часто на них можно видеть конструктивную систему “курицы-потоки”, заимствованную из безгвоздевой технологии кровли. Крыша при этом может быть покрыта современным шифером, поток же просто исполняет роль жёлоба для воды. Видел я здесь пару крылечек под гнутой кровлей – как на Вашке, только маленьких.

Самое примечательное в деревне – это крест. Большой, старинный и резной. Стоит в конце деревни, у самого берега, на территории огородов, примыкающих к одному из домов. Придётся эту территорию нарушить, хозяев в доме, как видно, всё равно нет.

Раньше в деревне была церковь. Стояла по центру, недалеко от берега. На том месте ещё можно увидеть остатки нижних венцов. Маленькая была церквушка, общей длиной всего метров 10. Престольный праздник здесь – Покров. А в Ценогоре и Селище деревенские праздники, похоже, вообще не являются церковными. В Ценогоре он называется “Канун” (празднуется в конце июня – то ли 25-го, то ли 28-го), а в Селище – “Двадцата” (по одной версии примерно за неделю перед Покровом, т.е. в районе 7 октября, по другой – два раза в году: 20 октября – праздник урожая и 20 мая – окончание посевной).

Вопреки названию, в Колмогоре нет никакой горы, ни в деревне, ни поблизости. Ровный невысокий берег с совсем небольшим обрывчиком. Береговая кромка под этим обрывчиком в районе креста на протяжении более 100 метров вся сплошь мокрая от многочисленных родничков. Противоположный берег совсем низкий, поросший кустарником. Мезень здесь широкая, метров 500-600, с песчаными пляжами и островами. Но выглядит сейчас всё, при такой пасмурной погоде, довольно хмуро.

И холодает, похоже, от часа к часу. У дома Александры Ивановны по-прежнему никаких признаков присутствия. Но хозяева должны быть где-то здесь. Дело уже к вечеру. Пора, наверное, от пассивного ожидания переходить к чему-то иному. Где, интересно, могут быть хозяева? Спросить-то не у кого: все по домам сидят, греются. Вот бабушка вышла из дома наискосок, задал ей пару вопросов – никакой полезной информации. Полезная информация появилась чуть позже, после того, как она уже ушла. Вышла женщина, мы с ней немного пообщались, и я понял, что эту бабушку, Анну Михайловну, упускать было никак нельзя. Она, оказывается, здесь общественница, если какая проблема, переночевать или что, – это к ней. Дом Анны Михайловны я нашёл, но её самой дома нет. Видимо, ещё к кому-то зашла на пути.

Хожу теперь периодически от дома к дому – от Александры Ивановны к Анне Михайловне и обратно. Ни той, ни другой. Времени уже 8 часов. Давно я так не подвисал. А теперь вот откололся от батюшки и подвис. Дальше до Пылемы идти было поздно с самого начала: 20 километров, далеко. Здравый смысл, однако, подсказывает, что рано или поздно ситуация должна разрешиться, только вот холодновато стоять на улице. Начал уже применять методику “сплошного охвата” – ловить каждого, кого увижу. Пока безрезультатно.

Вот двое подгоняют к дому лошадь с телегой, видимо, хозяин с хозяйкой. Какой бы задать наводящий вопрос? “А до Пылемы-то здесь сколько будет? Идти, наверное, сейчас уже поздно?” Хозяин “въехал” быстро: “Вам ночевать негде? Ну, пошли”.

Хозяина зовут Александр. В доме живёт с женой и матерью. Матери 86 лет. Жена работает продавщицей в магазине. Только я к ним вошёл, сразу же заприметил один очень интересный предмет. Расписной деревянный короб овальной формы. То, что он настоящий, было видно сразу. И действительно, короб этот – подарок матери Александра к её свадьбе от её отца. Мать сама родом из Палащелья, а её отец был мастер по изготовлению расписной деревянной утвари, и этот короб – его работа. Звали его Матвей Алексеевич Новиков, и, как выясняется, он является дедом Новикова Анатолия Васильевича, того самого, автора книги про Лешуконье и очерка про Иудину пустынь. А Александр, стало быть, приходится Анатолию Васильевичу двоюродным братом. Как всё, оказывается, переплетено!

А деревня Палащелье с давних времён знаменита подобными расписными изделиями. И то, что обычно называют мезенской росписью – на самом деле это палащельская роспись. Деревню эту мне тогда пришлось проскочить быстро, но вот, довелось увидеть палащельское изделие здесь, в Колмогоре. У Александра в доме были и другие старинные предметы – ковш, деревянные чаши. Но как-то в деревню приезжали работники Вологодского музея, и он им эти вещи отдал. Короб только мать не отдала – память об отце. Надо будет завтра утром вынести его на улицу, сфотографировать на цвет.

Ну вот, немного отогрелся, можно теперь прикинуть дальнейший путь. Осталось уже немного: от Колмогоры до Лешуконского, судя по столбам, 39 километров. Расстояние измеряется, видимо, от центра посёлка и с учётом переправы. До парома, следовательно, километра на 3 меньше. Осталось две деревни – Пылема и Смоленец. В каждой я ожидаю увидеть по церкви, о них мне 3 года назад говорили лешуконские дорожники. Кроме того, перед Пылемой километрах в двух должна быть новая часовня, поставленная по обету одним из местных жителей. Отец Андрей в один из своих прошлых приездов её освящал.

График свой я уже обгоняю на два дня, время есть, и завтра мне надо добраться только до Пылемы. Это уже Лешуконский сельсовет (там свет дают круглые сутки!) Расстояние 20 километров, на пути две речки – Ираса и Пылема. Ираса примерно на полпути, Пылема – километра за 2 до деревни. Сразу же после Пылемы-речки должна стоять новая часовня. В Пылеме-деревне надо будет заночевать, и на следующий день, не спеша, пройти оставшиеся 16 километров до Смоленца, к 6-часовому вечернему парому.

А на сегодня программа исчерпана, все вопросы решены. Можно даже немного посидеть, телевизор посмотреть, с хозяевами за компанию.

Утром подъём ранний, у хозяев дела, мне тоже желательно не мешкать. Попить чаю, заснять короб, да и в путь. Александр дал мне в Пылеме один адресок. У него там живёт родственница, Листова Мария Алексеевна, он ей уже позвонил, предупредил.

Вышел – не было ещё восьми. Замечательное время, весь день впереди. Дорога в основном хорошая, есть два болота – там похуже, но пройти можно. Эти болотистые участки сейчас подновляют, стоит техника дорожников, но сегодня суббота, выходной, и никого нет. Только заросли голубики. Это здорово: надо хоть один раз за всю Трассу нормально попастись.

К 11 часам вышел к Ирасе. Судя по столбам, пройдено 11 километров. Здесь надо бы развести костёр, сделать обед. А вот и место, прямо для меня! От машинной колеи бульдозером сдвинут на обочину пласт земли. Получилась такая как бы яма, через неё перекинута палка, на палке крючья, согнутые из толстой проволоки. В яме кострище. Ещё угли дымятся, кто-то недавно здесь был. Всё правильно, прошли сейчас навстречу мне какие-то двое молодых с побитыми физиономиями.

Ларисин хлебушек ещё остался. Ещё вполне съедобный. Последние остатки. Надо же, дотянул почти до конца Трассы! Других запасов тоже пока хватает. Даже, наверное, останется лишнее.

Времени второй час. Надо идти дальше. Через Ирасу наплавной мост из двух барж-понтонов. Между баржами проход для лодок. От Ирасы до Пылемы (реки) 7 километров. Этот участок дороги идёт по лугам.

Минут через 15 догоняет меня УАЗик-“козёл”. Идёт в Смоленец к вечернему парому, водитель везёт свою родственницу. “Если хочешь, – говорит, – подвезу, но что довезу – этого обещать не могу”. Этот участок дороги, оказывается, самый противный. Водители о нём всегда вспоминают с ужасом. Вся дорога изрыта и в огромных промоинах. Это даже не ухабы, это откровенные ямы величиной подчас в пол-машины. “Козёл”-вездеход и то проходит здесь с трудом. Водителю даже приходится иногда вылезать из машины и проходить вперёд, смотреть дорогу.

Тем не менее, до речки Пылемы доехали благополучно, за полчаса. Через речку понтонный мост, а за речкой рельеф кардинально меняется – начинаются холмы и высокая щелья. Основная дорога идёт наверх, до деревни и дальше, но водители предпочитают ездить снизу, под обрывом, по узкой береговой кромке – по щелье, как здесь говорят. На подъёме, за деревьями, уже виднеется верхушка часовни. Мне туда. Водитель переезжает понтонный мост и останавливает машину. “Тебя как звать-то?” – спросил он уже на прощанье. Вот так на прощанье и познакомились. Водителя зовут Михаил. Поехал по щелье к устью Пылемы, потом направо и дальше уже вдоль Мезени.

Та самая Мезень

На склоне холма луг, за лугом перелесочек. Щелья-обрыв нарастает постепенно в сторону устья Пылемы. На этом подъёме, у самой кромки стоит сначала небольшой крест, немного поодаль часовня, ещё немного поодаль столик со скамеечками. Ряд деревьев, растущих прямо по обрывистому откосу, образует естественную “защитную полосу” для всего комплекса.

Часовня совсем маленькая, дощатая, с четырёхскатной крышей и главкой с крестом. В качестве главки используется округлый металлический предмет, и стоит она довольно необычно: как бы вырастает из-под четырёхгранной кровли, показываясь наружу только верхним полушарием. В плане часовня примерно 2 на 2 метра, и высота чуть более 2 метров. Внутри традиционное убранство – столик, иконки, скамеечка. Над входом табличка с надписью: “Сей памятник построен 12.7.1995. Листов В. И. с товарищами”.

До деревни осталось километра два. Как хорошо – никуда не надо спешить. Тем более, что на обрывистом склоне полно земляники. Только ползать и собирать, главное только вниз не съехать: очень круто. И столик стоит в таком удачном месте! В прогале между деревьями с высоты видна красивейшая излучина Мезени с широченными песчаными пляжами, прорезанными узкими ниточками-протоками, с продолговатыми островами, поросшими густым кустарником. Как здорово просто сидеть на скамеечке за столиком, созерцать эти необъятные просторы и слушать в порывах ветра напевы эоловой арфы на горлышке бутылки с чаем. Никуда отсюда не пойду! Буду здесь жить.

Действительно, много ли человеку надо? Пара дней в таких местах может компенсировать месяц городского безвременья. Тут вообще кажется, что эти города существуют только в воображении...

Деревня Пылема стоит на высокой щелье. Деревня сама по себе небольшая и расположена компактно. С того конца, с которого я подошёл, смотрится она довольно невзрачно: та же неухоженность, разрушающиеся сельхозпостройки. Перед входом в деревню у дороги стоит крест. Ещё два креста стоят на щелье, прямо у обрыва, по разные стороны глубокого оврага, вклинивающегося в деревенское пространство. Внизу, на дне оврага, у берега, шеренгой стоят десятка полтора лодочных сарайчиков, стена к стене. Кажется, вот сейчас раздастся команда “шагом марш!” – и они строем зашагают прямо в реку.

Престольный праздник здесь – Пётр и Павел. А вот церкви что-то не видать. Неужели дорожники тогда что-то перепутали? Вот бабушка вышла из дома, надо её спросить.

Церковь, оказывается, лет 6 назад сожгли. В ней был клуб, и, видимо, кто-то не загасил окурок. Вот так они и горят, “деревяшки”. И остаётся их всё меньше и меньше...

Бабушка звала меня пить чай. Спасибо, но мне, видимо, в первую очередь следует появиться у Марии Алексеевны. Ей звонили, она ждёт.

Мария Алексеевна оказалась бабушкой лет семидесяти. Приняла меня сначала не вполне дружелюбно: кто это ещё такой? Что ж, и это мы тоже проходили. Шаг за шагом, слово за слово, чай на кухне – и вот уже всё несколько иначе. Тут ещё подошёл один из тех двоих с побитыми физиономиями, что мне встретились у Ирасы, – Лёхой звать – уже как старый знакомый. А Мария Алексеевна рассказала про здешние кресты. Двое из них поставлены по обету. Здесь часто ставились кресты по обету в какой-нибудь трудной жизненной ситуации: телёнок, например, заболел, или лошадь пропала. И та часовня у Пылемы-речки поставлена Листовым Виталием Ивановичем тоже по обету. Жена у него тогда упала с лошади и долго болела.

Сейчас надо оставить вещи у Марии Алексеевны и пройтись по деревне, поснимать. Заприметил я тут несколько интересных наличничков. Вот, например, красивый старинный дом, в 7 окошек и с телеантенной из двух велосипедных колёс. Под коньком на фронтоне год постройки: 1911. Только прицелился объективом – выходит хозяин, мужичок лет шестидесяти. И прямо с ходу, первая фраза: “Пошли чай пить”. Мужичка зовут Геннадий, дядя Гена. “А хочешь, – говорит, – можешь у меня переночевать”. Это стоит подумать. Если вот так предлагают, может, действительно, лучше не отягощать Марию Алексеевну? Надо ей тогда об этом сказать и перетащить вещи к дяде Гене.

Мария Алексеевна была очень рада, когда я ей сказал, что иду ночевать к дяде Гене. Она уже начала определять меня на ночёвку в третий дом. Я сначала не понял, в чём тут дело: Мария Алексеевна живёт одна в большом доме, места вроде должно хватать. Позже, в другом походе, мне объяснили, в чём тут может быть дело. Это кажется абсурдным, но это так. Дело здесь как раз в том, что она живёт одна. Это не важно, сколько ей лет, 70, 80 – если у одинокой женщины ночевал чужой мужчина, ситуация будет трактоваться однозначно. Не скажу, что такое повсеместно, но иногда встречается.

Ну вот, вещи у дяди Гены, можно теперь, наконец, по настоящему пройтись по деревне. И заодно спуститься вниз, к Мезени, посмотреть, где завтра предстоит идти.

В деревне на домах кое-где сохранились старые украшения: пара деревянных коней, несколько резных полотенец. И есть дома интересной конструкции – “с двумя передами”, как их здесь называют. Обыкновенная изба, сзади хозяйственная часть, а после хозяйственной части идёт другая изба, меньших размеров, фасадом смотрящая в противоположную сторону. Большая изба летняя, малая – зимняя. С системой из двух изб мне приходилось встречаться и раньше, но там зимняя изба была пристыкована к хозяйственной части под углом. А здесь всё в одну линию. Жаль, заснять не получится так, чтобы были видны оба фасада.

Основной спуск к Мезени идёт, естественно, по оврагу. Мезень здесь широкая, метров 500. Щелья-обрыв высотой с 5-этажный дом и узкая береговая кромка, по которой ездят машины к переправе. Имеется и основная дорога, по верху, но ею пользуются редко. И я тоже намереваюсь завтра идти не по основной дороге, а снизу по берегу – по щелье. И интереснее, и красивее. Сам обрывистый откос красноватого цвета от выхода глинистых пород, наверху за него изо всех сил цепляются корнями лиственницы. Противоположный берег по-прежнему низменный, с кустарниками и песчаными пляжами. Вот это, наконец, похоже на ту Мезень, которую я знаю с прошлого раза – с широченными просторами, высокими обрывистыми берегами и радушными местными жителями. Узнаю то самое Лешуконье. И от этого легко и радостно. Но и немного грустно. Трасса завершается. Остался один перегон и переправа. В Лешуконском, правда, мне надо будет пробыть ещё дня два, у меня там своя программа, но это уже несколько иное...

Дядю Гену уговорил ничего мне не стелить, распаковал спальник. Утром он собрал мне в дорогу пару бутербродов с маслом, пару солёных огурцов, горсть конфет. Я начал было отказываться, но потом в дороге мне это очень пригодилось. До Смоленца, мне сказали, километров 16. Вышел в начале одиннадцатого. Рановато, паром только вечером, но хочется этот заключительный участок Трассы пройти в своё удовольствие, внимая окружающим красотам без оглядки на время. И пройти именно пешком, даже если будет авто- или гидростоп.

Под обрывом по береговой кромке идётся, в общем, нормально, только лучше бы без рюкзака. Постепенно даёт о себе знать и постоянный крен в сторону реки, и отколовшиеся от обрыва камешки, периодически попадающие под ноги. Камешки эти – что-то вроде спёкшейся глины, ломкие и крошащиеся, и обрыв-щелья имеет вид окаменевших глиняных пластов. Камень этот имеет своё название, называется мергель. И в нём иногда обнаруживаются интересные находки. В 1996 году именно на этом участке от Пылемы до Смоленца был найден скелет одного доисторического животного, ещё неизвестного науке. Выглядит как маленький крокодильчик. Назвали его мезенозавр. Кости его впервые обнаружили в 1929 году, а полный скелет нашли только 6 лет назад.

Вот щелья отходит от реки, появляется длинная отмель, сначала просто песочек, потом с растительностью. Вскоре щелью пересекает овраг с ручьём, на склоне которого виднеется основная дорога, представляющая из себя просто две глинистые колеи по просеке. Машинные следы с берега забирают в глубь и пересекают ручей по мосту на основной дороге. Затем снова выворачивают на берег и продолжаются как раньше. Щелья идёт всё время примерно постоянной высоты, в 4-5 этажей, а крен береговой кромки в некоторых местах приближается к 45 градусам. Как тут ездят машины – непонятно.

Дождик периодически то начинается, то затихает. Судя по времени, до Смоленца осталось уже не так далеко. Скоро, наверное, я его уже увижу. Вот, действительно, впереди на берегу показалось пустое пространство. Это значит, сейчас могут пойти дома. Только не совсем понятно, этот это берег или тот, река изгибается. А вот и первые дома. Так. А это, похоже, не Смоленец. Судя по величине, это уже само Лешуконское. Всё-таки это тот берег, и тот берег не Мезени, а Вашки. Ну вот, Лешуконское, вот, наконец, и ты. А я снова к тебе. Ты меня помнишь? Я был у тебя 3 года назад. Тогда я увёз от тебя самые приятные воспоминания. Как, интересно, ты меня встретишь сейчас? Так же, как тогда или всё-таки “не возвращайтесь в прошлые места”? Ладно, не стоит попусту гадать, сначала надо ещё добраться до переправы.

Вот очередной овраг с ручьём. Кажется, я куда-то дошёл. Признаки близости жилья очевидные: лодки на берегу, лодочные сарайчики в овраге и тропинка наверх. Поднялся – и действительно деревушка. Смоленец? Но 16 километров я не прошёл: судя по времени, 13, отсилы 14. Да и деревушка какая-то совсем маленькая, с десяток домов всего. Смоленец я себе представлял покрупнее. И переправы что-то не видно. Но кроме Смоленца ничего другого здесь быть не должно. Тем более, Лешуконское уже почти напротив. Сейчас спросим, узнаем.

Один из домов сразу просится на кадр. Классика, музейный экземпляр. Красивый, аккуратный, на фасаде 7 окошек (3+4) с великолепными наличниками, курицы-потоки, деревянный конь на охлупне, резное полотенце в виде кружев. Вскоре увидел и первого человека. Пара вопросов, и всё стало ясно. Это действительно Смоленец, только удалённая его часть. Называется Верхний. До основной деревни ещё полкилометра, там же и переправа.

Человека зовут Валерий Иванович Пахов, врач Лешуконской районной больницы. По специальности рентгенолог и по совместительству, для души (так он сам объяснил), – психиатр. А что делать, врачей не хватает. Живёт в Лешуконском, здесь у него как бы дача – маленький дощатый домик, покрашенный в жёлтый и голубой цвета, типа тех, что ставят на шести сотках. Он тут один такой, стоит как гномик. Валерий Иванович сейчас здесь вдвоём с сыном Володей, парнем лет 25. Рассказал мне про переправу и тут же, не успел я опомниться: “А вы с дороги? Зайдите, хоть чаю выпейте. Электричество только что-то отключили, но ничего, сейчас костёр разведём”. Вроде уже не в первый раз такие темпы, а всё не могу привыкнуть. А они с Володей сразу принялись за дело, занялись костром. Всё замечательно, а пока чай кипятится, можно бросить вещи и сбегать, заснять тот дом.

Добежал, выбрал точку, прицелился объективом. Тут же выбегает хозяйка: “Кто такой, чего надо?” Ответил по-быстрому, что очень понравился дом и всё такое. – “Пошли чай пить”. Однако! В другой бы раз с большим удовольствием, тем более побывать внутри такого дома. Но сейчас никак нельзя – Валерий Иванович ждёт. Так хозяйка ещё никак отпускать не хотела, еле ушёл. Вот она, та самая Мезень – приходится уже отбиваться.

Чайник у Валерия Ивановича уже вскипел. Ягодкой я у него полакомился – на столе клубники полный таз. Сейчас, в начале августа, она здесь как раз поспевает. А ещё он накануне сходил в лес, набрал красной смородины. Пока чаёвничали, объяснил, где искать его дом в Лешуконском. “Спросите, – говорит, – вам каждый скажет”. Сам он собирается вернуться в посёлок дня через два, звал в гости, обещал угостить солёным хариусом.

До основной деревни Валерий Иванович пошёл вместе со мной. У него там свои дела: зайти к своей знакомой Евгении Ивановне и позвонить в посёлок на работу: там вроде как зарплату дают, то ли за май, то ли за июнь.

Деревня Смоленец (Смолина Щелья) представляет собой две улицы. Мы с Валерием Ивановичем выходим на одну из них. Улица плавно спускается вниз и заворачивает влево, к переправе. На этом повороте стоит церковь. Увы, в таком же виде, как и большинство увиденных. Просто длинный объём, перекрытый на два ската. Однако, здесь читается членение: более широкая храмовая часть, алтарная апсида, трапезная, подколоколенная часть. Здание покрашено в тёмно-бордовый цвет.

Вторая улица вытянулась непосредственно вдоль реки. Один её конец находится на невысокой щелье, плавно спускающейся вниз, к переправе, и на этом заканчивающейся. Дальше уже идёт берег плоский и низменный. Здесь, в Смоленце, начинается хорошая автодорога вниз по реке до города Мезени.

Дом Евгении Ивановны стоит недалеко от переправы. Евгения Ивановна – школьная учительница на пенсии. Однако связи со школой не теряет, постоянно что-нибудь для неё делает. Сначала мы с Валерием Ивановичем сидели у неё, грелись, пили чай. Потом я побежал снимать церковь, только добежал – начался дождь. Сначала ждал, когда закончится, потом – когда приутихнет. Когда, наконец, сделал кадр, вернулся, Валерия Ивановича уже не было, ушёл к себе. Жалко, даже не попрощались. Хороший человек.

А с Евгенией Ивановной я ещё какое-то время пообщался. Узнал некоторые полезные вещи, стал лучше ориентироваться в Лешуконском. Евгения Ивановна подробно мне объяснила, как посёлок делится на районы.

Баржа-паром выходит из Лешуконского в пять. Идёт примерно час. После половины шестого надо уже выходить к переправе и ждать.

Вон оно, Лешуконское. Прямо напротив, на высоком всхолмье, через две речки – Мезень и Вашку. Сегодня 4 августа, стартовал я 23 июля. Шёл, таким образом, 12 дней, в 3 раза дольше, чем тогда по Вашке. Но здесь и расстояние длиннее, правда, не втрое, а вдвое. И эти две Трассы по соседним речкам, естественно, нельзя было не сопоставить. Я это периодически пытался делать по дороге, и сейчас можно подвести некоторый итог.

Один регион и одна конечная точка. Однако разница есть. Вон она, Вашка, за длинным узким мысом-стрелкой, красная щелья по дальнему берегу, то поднимается, то спадает. Там, где я в этот раз прошёл, такой красноты нигде не видел. Не видел и такой красной глины, в которой тогда увязал под Олемой. Не встречал таких широченных дорог, где машины могли бы разместиться в 4 полосы. Кресты ставят по-разному на Мезени и на Вашке. На Мезени – большие и одиночные, на Вашке – небольшие и скоплениями: как свечки на церковном подсвечнике, каждый может поставить свой. Сейчас мне даже кажется, что тот переход по Вашке был и экзотичнее, и интереснее. Хотя издалека, наверное, всё кажется интереснее. К тому же Вашка была моей первой такой Трассой, это было открытие, многие моменты пришлось тогда испытать впервые.

Само Лешуконское занимает особое место. Ещё в тот раз я себе сказал, что туда невозможно не вернуться. Тогда, 3 года назад, я не успел там сделать всё, что хотел. Сейчас надо навёрстывать. В Лешуконском мне, видимо, предстоят три ночёвки, с тем, чтобы было полных два дня. И на третий день утром улететь в Архангельск. Надо обязательно попасть в краеведческий музей, дойти до места Ущельского монастыря и до деревни Нисогоры, где деревянная церковь. Да и в самом посёлке есть, что поснимать.

Кроме того, имеется ещё один момент, и о нём я не могу думать без волнения. Осталась у меня здесь, в Лешуконском, одна знакомая по имени Лена. Она тогда возникла на моём пути довольно неожиданно, и мы с ней два вечера подряд гуляли по посёлку, говорили о разных вещах, она мне рассказывала о себе и о здешней жизни, я был и у неё дома, и у её родственников. Я даже договаривался, чтобы пожить у неё пару дней, если выйдет задержка с отлётом. Но задержки не вышло, и я улетел. Расстались мы на доброй и тёплой ноте, я ей потом послал открытку к новому году, но ответа не получил. Как, интересно, она сейчас? Помнит ли заезжего странника? Будет ли рада? Прошло 3 года, и ситуация, естественно, могла всяко измениться. Много чего могло произойти. Но всё-таки найти её надо хотя бы попытаться...

А с Лешуконским я надеюсь в этот раз познакомиться получше. Официально это село, но по сути – посёлок. Стоит в низовьях Вашки, недалеко от устья. До революции оно так и называлось – Устьвашка, потом – Устьвашск, и только года через 4 после революции – Лешуконское. Центральная его часть находится в большой излучине, река здесь делает поворот на 180 градусов. Благодаря Евгении Ивановне можно попытаться представить расположение основных районов.

Итак. Центр – это в излучине сверху. В излучине, но снизу, ближе к берегу – Конецгорка. Если от Конецгорки идти вниз по течению, то попадаешь в район с названием Рвы, стоящий несколько на отшибе, как бы отдельная деревня. От Центра вверх по Вашке посёлок идёт линейно: район Верхний (туда мне сегодня в первую очередь, там гостиница) и самый дальний район, за овражком, называется Мелосполье, тоже как бы отдельный хутор. В книжке Новикова, которую мне давала Галина Львовна в Белощелье, изложена такая версия о возникновении Лешуконского. Цитирую по тексту: “Сидор Иванович Лешуков из Мелкосольской (Мелоспольской) основал починок на Устьвашке, который затем передал своё название Лешуковой деревне, Лешукову Концу и, наконец, Лешуконскому”. У дяди Миши из Койнаса, кстати, фамилия тоже Лешуков. Кто знает, быть может, он является потомком того самого Сидора Ивановича. Кто вообще знает, что в себе таит встретившийся тебе вроде бы самый простой человек...

Лешуконское, это ты!

Дождь, похоже, зарядил основательно. Просвета не видать. Спасаемся под свесами крыш. У переправы уже накопилось немало машин, несколько мотоциклов, рейсовый автобус из Целегоры. Народ подтягивается. Вот, наконец, справа, из-за вашкинско-мезенской стрелки показалась баржа. Идёт медленно, придётся ещё помокнуть. Совсем погода испортилась...

На баржу-паром набились под завязку. Одних машин штук 8. Всё понятно: воскресенье, вечер, народ возвращается. Сегодня должен быть ещё один паромный рейс, в 9 часов. А сейчас, похоже, перегруз. Никак не удаётся стронуть баржу с места. Капитан спускается и просит все машины съехать и перегруппироваться, сам он пока попробует расшатать баржу из стороны в сторону. Вода мелкая, фарватер хоть и расчищали, но глубины хватает не всегда.

Вот, наконец, расшатались, перегруппировались, отчалили. Коридор фарватера размечен вешками. Идём вдоль противоположного берега, неширокой луговой полосы между Мезенью и Вашкой, сходящимися здесь под сильно острым углом. А вот и сама стрелка, остроносенькая оконечность. Тут же в воде сразу две вешки, белая и красная: левый берег Мезени, правый Вашки. Огибаем стрелку, заходим в русло Вашки и идём вверх по течению, к посёлку. Перед первыми домами, у оврага, паром причаливает.

Ну, здравствуй, Лешуконское! Вот я и снова до тебя добрался. Узнаёшь меня? Будем дружить? Мне сейчас первым делом до гостиницы. Народ с парома как-то сразу разбрёлся, а я здесь запросто могу заплутать. Однако нашлась у меня попутчица, и довольно приятная, по имени Люда. Мы с ней по дороге очень мило пообщались. Заинтересовалась она моей личностью: откуда я, что здесь делаю, как сюда попал. Каждый мой ответ цеплял следующий вопрос, и к концу пути я ей успел рассказать и про реставрацию, и про выездные летние отряды, и про нашу сыктывкарскую Бригаду. Это не важно, что мы с ней сразу же и расстались, на Трассе всё складывается именно из таких мелочей, которые на самом деле оказываются вовсе не мелочами...

Кажется, начинаю узнавать знакомые места. И радостно, и волнительно. Вот и гостиница. Двухэтажное кирпичное здание, второй этаж, вход с торца. Примете странника?

“А вы у нас уже раньше были”, – сразу услышал я от дежурной. И это было скорее утверждение, чем вопрос. Да, действительно, я здесь был 3 года назад. Но никак не ожидал, что вот прямо так, сразу... – “А я вас помню”. Ничего себе! Лешуконское, а это ты! Действительно, ты! А это я. И я к тебе вернулся...

Здешняя гостиница по цене переплюнула даже Кослан. Самый дешёвый номер 160 рублей. Видимо, прошло повсеместное подорожание. Но здесь можно оформиться на пол-суток или даже меньше, чуть ли не по часам. Время исчисляется с момента прибытия. Сейчас 8 часов вечера, и я оформился пока на сутки, до 8 вечера следующего дня.

Итак, в трёхместном номере я живу один. Собственно, так оно обычно и бывает. Сейчас первым делом достать кипятильник и что-нибудь себе сделать, развести какой-нибудь бич-пакет. И оставшийся хлебушек от дяди Гены будет очень кстати, и огурчики солёные пригодятся.

А подкрепив силы, можно сделать первый пробный рейд по посёлку.

Узнаю. Узнаю эти чёрные улицы, отсыпанные, видимо, какой-то углесодержащей массой. Узнаю основную бетонку и овражек, который она пересекает перед выходом к центральному обелиску. И обилие мелких магазинчиков, работающих допоздна. Хлеба, правда, в такое время уже не купишь, только завтра, часов в 11. Интересный момент: здесь в магазинах дефицит десятирублёвых купюр. Сдачу дают пятаками и юбилейными двухрублёвками. Я их отсюда увёз штук 7 разных видов, в основном из серии “Города-герои”.

А вот это место я узнаю по-особому. Это старая церковь, в которой сейчас клуб, и скверик перед ней. Вот здесь всё и начиналось. Конкретно, именно на этой дорожке, на этом самом месте. Лена тогда выбежала из клуба показать мне, где краеведческий музей, а узнав, что я из Москвы, чрезвычайно изумилась, после чего отшила своего кавалера с бутылкой и пошла показывать мне посёлок. Вот по этим аллейкам я прохаживался, пока её ждал. Снова всё это вижу, будто воочию. И с оттенком грусти понимаю, что всё уже в прошлом. У нас тогда был непринуждённый вечер с неким романтическим ореолом, из серии “не повторяется такое никогда”...

Лена на тот момент была зам. директора клуба. И поиски естественно начать именно отсюда. Сегодня воскресенье, в клубе дискотека. Это хорошо. Значит, из работников сейчас там кто-то есть.

“Мужчина, вы куда?” – эту молодую женщину за столиком в полутёмном коридоре я заметил только в последний момент. Она даже чем-то напоминает Лену, и сейчас, по всей видимости, исполняет её роль – продаёт билеты на дискотеку. Объясняю ситуацию: так, мол, и так, работала здесь у вас 3 года назад зам. директора Карпова Елена Арсеньевна, как бы её можно было найти? Ответ поверг в некоторое недоумение. Женщина сказала, что она сама зам. директора и работает здесь уже довольно долго, но никакой Елены Арсеньевны не знает. Впрочем, попробует сейчас позвонить директору. Мне же нужна хотя бы какая-нибудь зацепка, где её искать.

Вот что выясняется. Действительно, работала такая 3 года назад, но не зам. директора, а техничкой. И давно уже не работает. Живёт в Мелосполье, точный адрес неизвестен. Она, собственно, и тогда жила в Мелосполье, снимала квартиру в одноэтажном бараке. Искать её на старом месте вряд ли имеет смысл, столько времени прошло. Надо просто идти в тот район и спрашивать, может, кто что скажет. Но это завтра, сейчас уже однозначно поздно. Сейчас можно просто пройтись по посёлку, наметить объекты съёмки и обратно в гостиницу, завтра рано вставать. Так. А это что ещё такое? Куда лыжи навострил? 10 часов вечера, кого сейчас там будешь искать? Люди уже спать ложатся. Хорош дурью маяться! Нет, ничего не помогает. Ноги сами несут в сторону Мелосполья.

Зрительная память трёхлетней давности может давать сбой. Пришлось немного поплутать, но всё же к тому старому дому я вышел. Да, это именно он, только окна отчуждённо-тёмные, и возле дома большая собака. Правильно, нечего в такое позднее время шататься по чужим домам. Можно, правда, попробовать зайти с другой стороны, по основной улице.

Ну, вот оно, собственно, само Мелосполье. Будто отдельная деревня, дома только совсем не деревенские, барачного типа. На улицах, естественно, никого. Вот только парень один навстречу в кожаной куртке. Его что ли спросить? Так, для очистки совести. “Ты знаешь, – ответил он после того, как я сообщил ему все приметы, – я не знаю ни отчества, ни фамилии, но догадываюсь, о ком идёт речь. Я у неё, похоже, квартиру снимаю. С большой долей вероятности это она”. Что-то даже и не верится. Попасть вот так, с первого раза, именно на того человека? К тому же тогда Лена квартиру снимала, а теперь её сдаёт? Как-то странно. Или у неё что-то произошло? После некоторой паузы, по-особенному на меня взглянув, парень добавил: “Только она сейчас с мужиком живёт. Серёга его, кажется, зовут”. Всё ясно. К такому повороту я был морально готов. Не совсем пока представляю, как в этой ситуации следует действовать, но в данный момент можно (и нужно) сделать только одно: узнать, где живёт.

Парня зовут Женя. Сам он из города Мезени, десантник. Пожарный парашютный десант. Их периодически перебрасывают с базы на базу, и до сентября они должны пробыть в Лешуконском. Здесь, в Мелосполье, их контора. Довёл меня до дома своей квартирной хозяйки, ткнул пальцем: вот здесь. И ещё сказал кое-что интересное. “Если, – говорит, – хочешь увидеть Лену, подходи на эту улицу к 5 часам, она здесь в это время загоняет своих коз”. Это хорошо, надо иметь в виду. Что же, выходит, правильно меня несли сюда ноги? Кто бы мог подумать?..

Ну вот, теперь на сегодня, кажется, действительно всё. Можно возвращаться в гостиницу. Жене тоже в ту сторону, пошли вместе. И в результате до гостиницы меня довезли на машине. Только быстрее, наверное, я бы и так дошёл. Водитель (Женин знакомый), бухой в дребадан, почему-то очень долго не трогался с места. Даже Женя начал беспокоиться: поедешь, мол, или как? А то время дорого. На что тот ему отвечал, что “всё пучком” и продолжал стоять дальше с включённым двигателем. Вот так я слегка окунулся в атмосферу здешней жизни. А изнутри оно всегда интереснее...

Утром надо встать пораньше и первым делом в аэропорт. Желательно прямо сегодня определиться с билетом. Недавно пустили дополнительный рейс, и самолёт теперь летает каждый день, кроме вторника и субботы. Сегодня понедельник. Я пока ориентируюсь на послезавтра, на среду, 7 число. Но они, мерзавцы, цену повысили: узнавал в Москве, было 990 рублей, добрался сюда – 1300. Они, оказывается, теперь так всегда делают при увеличении пассажиропотока. А зимой наоборот, когда до Архангельска ходят автобусы и машины, и летать никто не хочет, они её уменьшают: в эту зиму было рублей 600.

В кассе мне сказали, что на среду записано много народа из деревень, и лучше подойти прямо в день вылета, места должны быть. Они, скорей всего, действительно будут, но всё же хочется иметь какую-то уверенность. Поговорить что ли с Анатолием Ивановичем, начальником СОП (службы отлёта-прилёта), он мне в тот раз помог улететь. Валерий Иванович в Смоленце говорил, что если какая проблема, то к нему, он всем помогает. Наверняка он мне скажет то же самое, подходить в день вылета, но просто хочется лишний раз пообщаться с хорошим человеком. Действительно, так он всё и сказал, но после этого короткого разговора стало вдруг легко и радостно, и даже как будто появились новые силы. Всё замечательно, два дня мои. А сегодняшний день, Лешуконское, я посвящаю тебе.

Прежде всего, надо посетить краеведческий музей. В гостиницу заходить, наверное, сейчас не имеет смысла, но можно попытаться найти дом Валерия Ивановича. Он должен быть где-то здесь, метров 50 от гостиницы, одноэтажный, жёлтый, двухквартирный. Нашёл быстро. Дверь заперта, никого нет дома: все на даче, в Смоленце.

Музей работает с 11 часов. Часа два у меня ещё есть. Куда бы податься? Может, пройти по старым местам? До Лешуконского меня тогда подвезли на моторке, попробовать найти то место, куда мы причалили, и пройти тот свой самый первый путь по посёлку. Интересно, узн?ю или нет?

Основной ориентир – электростанция, мы тогда шли вдоль её забора по краю оврага. На то место вышел быстро и сразу же его узнал. Лодочные сарайчики в овраге и вдоль берега, огромный лодочный причал, крутой красный откос-щелья. Не могу узнать только одного. На откос мы тогда поднимались по деревянной лестнице, этой лестницы нет. А вот этой дороги вверх по склону оврага не помню. Может, поднимались в другом месте, склон вроде был выше. Вот человек вышел к лодке, надо спросить.

Человек этот никакой ясности не внёс, сказал, что здесь так было всегда. Но он меня узнал. Это, оказывается, он меня тогда подвёз сюда на лодке. Я его не узнал, его лицо мне плохо запомнилось, но стали с ним вспоминать подробности – действительно, всё так и есть. Зовут его Николай Иванович, сам не здешний, кировский, приехал сюда на заработки, да так тут и остался. Сейчас на пенсии. Вот ведь как: я могу не помнить, а меня помнят. Слишком неординарный, наверное, у меня вид для этих мест. Особенно у рюкзака.

Директора Лешуконского краеведческого музея зовут Антонова Светлана Николаевна. И, похоже, кроме неё других работников в музее нет. Где-то она задерживается. Пока ждал, сделал несколько кадров: снял церковь-клуб и напротив неё деревянный дореволюционный особняк с мезонином и балкончиком с колоннами. В нём сейчас отдел культуры.

А краеведческий музей здесь, оказывается, ещё молодой, открыт только в 1984 году. Его основатель – отец Светланы Николаевны, Галёв Николай Афанасьевич, один из авторов книжки, которую я купил в Белощелье (“Очерки истории Лешуконского района”). Музей представляет собой два небольших зальчика. Этнографическая часть экспозиции занимает половину одного из них. Музей существует недавно, экспонаты в него приходят постепенно, их не так много, и, видимо, поэтому здесь всё вместе: археология, история, народные промыслы, предметы быта. Интересно было посмотреть старые фотографии и чертёж лешуконской церкви, той, которая используется под клуб. Это Богоявленская церковь 1885 года постройки, единственная каменная церковь на всём пути (если не считать самой стартовой точки, Кослана). На чертеже она смотрится очень симпатично, несмотря на то, что поздняя и стандартной конструкции: высокий четырёхугольный основной объём, пятиглавие, алтарная апсида, трапезная, колокольня. Сейчас от неё остался только нижний ярус по высоте на уровне трапезной. Верующим её передавать не собираются, как мне сказали, местная администрация против. Действующая церковь по-прежнему находится в том же доме, что и 3 года назад. Правда, теперь здесь свой постоянный священник, отец Владимир.

Надеялся я здесь увидеть фотографии церквей с Вашки, но их, оказывается, в музее нет. Тогда, на вашкинской Трассе мне говорили про эти фотографии, но в музей я в тот раз не попал. Информацию на Трассе надо перепроверять, это одно из основных правил. Только вот сделать это удалось лишь спустя 3 года.

Часть музейной экспозиции посвящена Великой Отечественной войне, ещё часть – известным людям, выходцам с Лешуконья. И один из них – Арсений Ларионов. Здесь представлены его книги, факсимильные подшивки журнала “Слово”; Арсений Васильевич и сам помогает музею, переписывается периодически со Светланой Николаевной.

А Светлане Николаевне огромное спасибо и запись в книге отзывов. Что-то она с меня даже денег не спросила за посещение музея. Может, так и надо?

Время, между тем, уже обеденное, надо бы посетить местную столовую. И по большому счёту, не считая мелочей, у меня здесь в посёлке осталось только одно дело. Правда, я ещё до сих пор конкретно не определился. Ждать пяти часов, когда коз погонят? Или идти туда прямо сейчас, а дальше по обстоятельствам? Второй вариант, наверное, более правильный. А что я, собственно, хочу? Просто увидеть, напомнить о себе, узнать, как живёт, пожелать всего доброго. На что-то ещё рассчитывать здесь не приходится. Она вообще не обязана меня помнить. Кто я для неё? Эпизод, мимолётное знакомство. Была у меня, надо признаться, мыслишка о халявной “вписке”. Но в данной ситуации об этом, разумеется, следует забыть.

Ну вот оно, знакомое Мелосполье. Как раз и Женя навстречу, всё как вчера. Дорогу к дому я помню. Остались только некоторые сомнения, она это или не она. Волнительный момент...

А похоже, что всё правильно. Вон на крыльце парнишка светловолосенький стоит. Стоит спиной, и разглядеть издали трудно, но очень похож на её сына. И возраст соответствует, лет 13-14. И хозяин тут же, парень лет 35, рыболовно-туристического вида. Стоит, развешивает рыбацкие сети. Видимо, это и есть тот самый Серёга. Вот его наличие мне как-то не совсем желательно. Сразу вспомнилась Пысса. Как знать, на кого нарвёшься? И что он подумает относительно моей персоны. Мне-то что, взял и ушёл, а вот Лену подставлю. Зачем тогда вообще нужна эта встреча?

Ну и как сейчас действовать? Засесть и ждать, когда мужик куда-нибудь уйдёт? Глупее этого ничего придумать нельзя: здесь всё на виду. Вариант с загоном коз? Придётся, видимо, так. Но это ждать больше трёх часов. Надо идти обратно, чтобы не маячить здесь попусту.

Опять Женя идёт навстречу, вместе с товарищем. Что-то слишком часто он стал мне встречаться. Может, это не просто так? И вопрос этот я задал себе очень вовремя. В тот момент я ещё не подозревал, насколько я прав. Ничего не произошло. Я просто взял и представил: подойдёт Женя и просто по-товарищески поинтересуется: “Ну как, был там, видел Лену?” И что я ему отвечу? Всё, стоп! Повернулся и пошёл обратно! Никаких коз! “Потом” ничего не бывает. Надо сейчас – идти и знакомиться.

Вот он опять, заветный дом. Мужик по-прежнему на участке, на том же месте, у сетей. Ну, с Богом! “Добрый день. А Елена Арсеньевна здесь живёт? Она дома? А можно её на минутку?”

Узнала не сразу. Но когда узнала, очень обрадовалась. Я бы и сам, наверное, сразу её не узнал. Очень сильно изменилась. Тогда, 3 года назад, она выглядела лет на 6 моложе, чем есть на самом деле. Сейчас выглядит на все свои. Поставив чайник, прямо с ходу начала рассказывать о том, что с ней произошло за эти годы.

Она похоронила мать. В тот же год, как я здесь был, осенью, спустя совсем немного времени. И это несчастье её сильно подкосило, она только недавно оправилась. Без матери, вдвоём с сыном им было, разумеется, не выжить, вот она и перешла жить к Сергею. Квартира от матери перешла ей, и она её сдаёт, как раз Жене на пару с приятелем.

Вслед за матерью, буквально через пару месяцев, ушла и тётя Вера, её сестра. Я её помню. Лена меня тогда приводила в дом к своему брату, и я там её видел. Она была уже парализована, еле передвигалась на костылях, но вышла к нам на кухню, немного посидела и всё время подшучивала над собой и над своим таким состоянием. Эпизод вроде ничем не примечательный, а запомнился ярко и как-то по-доброму.

Из клуба Лена уволилась тогда же. Она на фоне всех этих событий стала часто болеть и дальше работать не смогла. Сейчас содержит домашнее хозяйство, огород, двух коз. А в данный момент они всей семьёй собираются на рыбалку – на Ирасу, на несколько дней, там у них избушка. Ещё немного, и я бы их уже не застал. Вот тебе и “козий вариант”. Козлиный, я бы даже сказал. А насчёт коз они договорились с соседкой, чтобы та за ними присматривала.

Сергей вскоре подошёл, немного с нами посидел. Нормальный парень, никаких пысских заморочек. Я рассказал, как шёл, где был, куда ещё собираюсь. С удивлением узнал, что Лена, оказывается, родом с Усть-Низемья и хорошо знает тамошние места. Сын потом появился, Женя, ходил копать червей. Ему уже 14 лет, но он меня почему-то застеснялся, как и в прошлый раз. Президентом стать он уже не хочет, мечты стали более реальными. Теперь больше ориентируется на компьютеры.

В какой-то момент Лена вдруг произносит нечто совсем неожиданное. “А что, – говорит, – ты за гостиницу платишь? Давай, перебирайся к нам”. И вообще – почему я сразу у них не появился, как приехал? Пришлось чуть ли не оправдываться, что дом мне показали только в половине одиннадцатого вечера, куда ещё стучаться в такое время? А сейчас они уезжают на рыбалку, и я буду тут жить вообще один. Заодно за домом присмотрю. Куда потом положить ключ, она покажет.

Вот это поворот! О таком я не мог даже мечтать. Это что же, значит можно переносить вещи? – “А зачем их носить? У нас мотоцикл есть”. Ну, это уже перебор. Надо всё-таки знать меру. Что их тут нести-то? Удалось этот момент замять, тем более, что мотоцикл им сейчас всё время нужен: то продукты в магазине закупить, то вещи к лодке партиями подвозить. Своё барахло я перенёс сам. Но сначала Лена меня сводила ко кресту – здесь, в Мелосполье, оказывается, стоит старый крест.

Выходим задней калиткой и идём по тропинке вдоль обрыва. Вот это да! Никогда бы не подумал, что в Лешуконском есть такие уютные уголки. Как будто старый дачный посёлок, не то, чтобы элитарный, но в лучших традициях. Вот домик пожарников. Тут же, возле тропинки, у них место для посиделок – сколоченное деревянное каре со скамеечками. Тропинка скачет то вверх, то вниз, сосенки по склону обрыва, песочек. Дома скоро заканчиваются, начинаются картофельные поля. За полями, чуть вдалеке, виднеется ещё пара домов, совсем уже дачного типа. Это самый край посёлка, на них заканчивается Лешуконское.

И никогда я ещё не видел такой красивой Вашки. Внизу, под обрывом, то ли старица, то ли протока, то ли разлившийся приток – широкое русло с неподвижной водой. Сама Вашка дальше, за полосой суши с лугами и кустарниками. Разливается здесь ещё причудливей, чем Мезень, с заливами, протоками и обширными песчаными пляжами. Вдалеке в излучине виднеется деревня Каращелье, последняя деревня по Вашке перед Лешуконским. Замечательное место!

Крест стоит с края полей, рядом с тропинкой, у обрыва. Не получается, к сожалению, кадра, чтобы были хорошо видны и крест, и вашкинские красоты. Низовья Вашки, видимо, придётся фотографировать отдельно и в другой раз: здесь ещё надо будет поискать точку, а процесс это не быстрый.

А с Леной в этот раз общение пошло на совершенно ином уровне, чем тогда, 3 года назад. Другой человек. Тот же, но другой. Уже нет того ореола, романтического и отчасти бесшабашного, отношение стало более вдумчивым и глубоким. И я ещё не знаю, как мне больше нравится. Действительно, дважды в одну реку не войдёшь. Но реки могут впадать в другие реки, сливаться, менять характер. Вода течёт, но берега-то остаются. И со своей высоты молча взирают на это течение, со всеми его перекатами и водоворотами...

“Если хочешь, можешь брать огурцы в парнике”, – сказала мне Лена уже перед самым отъездом. “И вообще, – говорит, – если бы мы знали, что ты приедешь, баньку бы истопили”. Лешуконское, а ведь это на самом деле ты. Неужели мне действительно в тот раз удалось оставить о себе радостные воспоминания? Тогда это просто здорово. Тем более что кому-то радостные воспоминания, а кому-то кроме этого ещё и вписка. И как всё удивительно сложилось: и Женю-десантника я встретил в нужный момент, и сюда дошёл очень вовремя. Значит, наверное, так и было надо...

Сейчас шестой час. Мне сегодня надо ещё сходить во Рвы, сфотографировать вашкинско-мезенскую стрелку. И на обратном пути пройтись по посёлку, как-нибудь дугой, вдоль Вашки. А завтра встать пораньше и двинуться налегке в сторону Ущелья и Нисогоры.

До Рвов лучше пройти через аэропорт, срезать расстояние. Заодно посмотреть, где начинается дорога на Ущелье. Только вышел из дома, прошёл немного по улице – группа подростков: “Привет москвичам!” Это уже чересчур. Откуда знаете? – “А всё Мелосполье уже знает”. Ничего себе! Вот это скорость!

Погода для съёмки, мягко говоря, не вполне удачная. Хмуро и пасмурно, и с неба периодически капает. Но что делать, приходится снимать как есть. Моя точка находится наверху, у оврага, к которому причаливает паром из Смоленца. Вашка сливается с Мезенью километрах в двух отсюда. Перед стрелкой Вашка делает небольшой изгиб вправо, открывая тем самым для обзора свой левый берег с уходящей вдаль красной щельей, поросшей лесом. Правый берег – это длинный низменный мыс между двумя реками, идущими в этом месте параллельно друг другу. Заливные луга, заросли кустарников и песчаная кромка у воды. Как теперь выясняется, этот мыс – на самом деле остров. В прошлый раз Лена мне об этом говорила, но были некоторые сомнения. Узкая протока-перемычка под названием Старая Вашка отделяет этот участок суши. Её только отсюда не видно, она выше по течению, в районе Конецгорки, там, где излучина.

Через две реки виден Смоленец и паромная пристань. Вправо, вверх по Мезени уходит длинная высокая щелья до Пылемы. Это там я вчера шёл. Три года назад мы с Леной любовались всей этой картиной на фоне закатного неба. И это было замечательно. Сейчас мне эти виды уже не кажутся столь завораживающими, а некоторые места выглядят даже несколько уныло. Возможно, отчасти из-за погоды.

Вот моторка пошла вниз по течению. В ней трое. А ведь это, похоже, они! Лена, Сергей и Женька. С высоты, правда, не разглядеть, но по времени они как раз сейчас должны здесь проходить. Проводить их хотя бы взглядом, пока лодка медленно проходит всю Вашку до устья, заворачивает вправо, огибает стрелку и уходит вверх по Мезени.

Холодно и ветрено, но всё же надо бы сделать “почётный круг” по посёлку, завтра этой возможности может не быть. Для начала дойти до речного порта, сохранившего старое название Усть-Вашка. А в Конецгорке, в излучине реки, потерять ориентацию, немного поплутать и выйти в Центр какими-то задворками. Впечатление неоднозначное. С одной стороны, явная необихоженность, порт сейчас вообще из себя представляет нагромождение проржавевших поломанных судов. С другой стороны, всё это уже как бы отчасти родное, и глаз невольно абстрагируется от всей неухоженности и пытается выхватить то, что вызывает приятные ощущения.

Ну вот, теперь купить чего-нибудь съедобного себе и хозяйской кошке, вернуться в Мелосполье, найти точку в низовьях Вашки (снимать уже поздно) – и домой отдыхать. Завтра предстоит длинный радиус, на весь день, 22 километра в один конец.

Нисогорский радиус. Заключительный аккорд

В прошлый раз из Лешуконского я делал радиус по правому берегу Мезени (Березник, Кельчемгора). Сейчас – по левому. Дорога до половины мне уже знакома. Я по ней тогда ехал на автобусе к переправе, смещённой по причине мелководья из Смоленца в Березник (километров 10 вниз по течению). Проезжал и мимо деревни Ущелье, где был монастырь, но без захода – иначе не получалось. Сейчас надо, чтобы получилось.

Вышел, не было ещё восьми. От посёлка до Ущелья 7 километров, сразу за Ущельем нефтебаза. Сергей вчера сказал, что утром после восьми до нефтебазы хороший поток машин. И правда, прошёл совсем немного – догоняет “козёл”. Едет как раз до нефтебазы. Считанные минуты, и я уже у Ущелья.

Деревня стоит немного в стороне от дороги. Собственно, это уже не деревня, а скорее дачный посёлок. Домов отсилы десятка полтора, и они совсем не на деревенский манер, небольшие, обшитые, покрашенные. И где же здесь был монастырь? Спросить-то не у кого: время раннее, на улице никого нет. Придётся воспроизводить по памяти старые фотографии из журнала “Слово” и вспоминать, что мне говорил батюшка отец Андрей. А он говорил примерно так: там овражек, а за овражком был монастырь, из деревни туда вёл мостик. Мостик этот был и на фотографии, и я его помню. От него, естественно, уже давно ничего не осталось, а овражек вот он – с правой стороны, за домами. И поляна за ним виднеется, видимо, это там. Вон человек появился, сейчас уточним. Действительно, так и есть, на той поляне.

Поляну эту я видел в прошлый раз с самолёта. Их здесь на самом деле две – большая и малая. Тут же небольшая рощица из могучих вековых лиственниц. Деревья с одного её края вытянулись в ряд, частично обозначая границу между полянами. На малой, в дальнем конце, сохранилось несколько монастырских кладбищенских крестов. Большая – вообще пустое пространство, здесь сено косят. Своим краем она выходит к берегу Мезени, на высокую щелью. Отсюда открывается великолепный вид на вашкинско-мезенскую остроносенькую стрелку с противоположной от посёлка стороны и на фоне громадной песчаной отмели. Здесь же, по кромке обрыва растут небольшие деревца, и это место я, кажется, узнал. Несколько старых фотокадров были сняты, похоже, именно в эту сторону. В районе стыка двух полян имеется пара островков растительности, которая обычно растёт на старых избищах. Что-то здесь раньше стояло. Вот и всё, что осталось от Ущельского монастыря.

Однако недавно здесь, рядом, в лесочке, установлен крест преподобного Иова, основателя монастыря. Стоит он недалеко от обрыва, небольшой, увешенный пеленами. Рядом столик, скамеечка, всё, как обычно. Установлен крест на предполагаемом месте гибели преподобного. В 1628 году, спустя 14 лет после основания монастыря, Иов был убит разбойниками, искавшими в монастыре сокровища (которых не было). Вся братия в тот момент была на сенокосе. Спустя 111 лет, в 1739 году, мощи его были обретены нетленными, и Иов был причислен к лику святых в чине преподобного. В начале 1900-х, когда монастырь начал возрождаться, он уже стал носить имя преподобного Иова Ущельского.

Вот, собственно, и всё Ущелье. Осталось дождаться погоды, заснять с обрыва вашкинско-мезенскую стрелку и можно идти дальше, до Нисогоры.

На дорогу вышел около двенадцати. Больше трёх часов пробыл в Ущелье. Казалось бы, что здесь смотреть? А так оно обычно и бывает – время проходит совершенно незаметно.

Попуток больше нет, надо идти пешком. Дорога хорошая – ровная и укатанная. Через километр после Ущелья пункт с названием Удора. По поводу этого названия я уже восхищался в прошлый раз. Что-то такое непонятное: не деревня, не посёлок, именно пункт – штук 5 домиков барачного типа на берегу Мезени. Ещё километра полтора, и выхожу к реке Ёжуге. Это половина пути от Лешуконского до Нисогоры. 3 года назад здесь была переправа через Мезень, автобус подъезжал к этому месту и ждал парома. Через Ёжугу наплавной мост стандартной конструкции: две баржи с проходом для лодок. На том берегу оборудовано место для отдыха – брёвнышко, кострище. Действительно, пора немного отдохнуть, подкрепить силы.

После Ёжуги отсыпка заканчивается, дорога идёт через луга и представляет собой просто две колеи, правда, хорошо укатанные. Минут через 20 показались сразу две церкви: дальняя в Нисогоре и ближняя прямо через реку, в Березнике. Эту, которая в Березнике, я помню по прошлому разу. У неё ещё шатёр колокольни кажется зависшим в воздухе: держится только на одной диагонали, два других диагональных столба отсутствуют. До сих пор в таком же состоянии, стоит, как и 3 года назад.

А до нисогорской церкви ещё далеко. Нисогор на самом деле две – Большая и Малая, церковь в ближней, в Большой. От Ёжуги я прошёл километра 2, осталось, значит, 9, может, чуть меньше. Напрямую-то кажется вообще километров 5-6, но идти приходится углом: река здесь делает изгиб градусов под 90.

Через какое-то время послышался шум работающих тракторов, и вскоре я увидел впереди бригаду мужиков, убирающих сено. Непривычная картина для здешних мест. Не то, что убирают сено, а то, что бригада очень похожа на совхозную. Может быть, кто-нибудь из них поедет в сторону Нисогоры? Пешком идти что-то совсем не хочется.

“Да ты посиди, отдохни, чаю выпей”, – посыпалось в ответ. Это, оказывается, действительно совхозная бригада из Березника. Березник – вторая (и последняя) деревня на всём пути, где ещё сохранился совхоз (первая была Белощелье). Мужики сюда пригнали на буксире старый поломанный автобус, сколотили в него длинный стол и используют в качестве столовой. Напоили меня горячим чаем с сухарями. “Сейчас, – говорят, – подвезём тебя”. Ещё немного покурили, сделал я по их просьбе пару кадров, запечатлел всех желающих на фоне речной протоки с длинным островом. А потом они подхватили коробку сухарей, пакет с сахаром, сели на свою технику и двинулись в сторону Нисогоры, к другому такому же автобусу. Тот, в отличие от этого, запирается, а сейчас иначе никак: воруют даже сухари. Меня с ещё одним мужичком посадили на широкий ковш-черпак, приделанный к трактору, и повезли задом наперёд. Ехать недолго, всего километра полтора, но уж хотя бы сколько, всё идти меньше.

Здесь, у второго автобуса мужики оставляют свою технику, они на сегодня, похоже, работу закончили. Я с ними прощаюсь и иду дальше. До Нисогоры остаётся километра 3 с половиной. Впереди река сильно выворачивает вправо, и мой левый берег с церковью теперь уже виден как на ладони. Стоит она очень красиво, на длинной и высокой красной щелье: единственное сооружение, и рядом ничего, только чуть поодаль небольшие деревца. Церковь здесь будто бы центр притяжения, собирающий вокруг себя всю эту необъятную ширь.

Щелья начинается после поворота реки, за ручьём. Дорога сразу забирает вглубь и наверх. Мне же интереснее идти внизу, по береговой кромке. Вот река окончательно повернула вправо, и церковь на какое-то время пропала из вида. Только громадная щелья-обрыв высотой с пятиэтажный дом. Вблизи она уже не кажется такой красной, как издали. Это так же, как и Белая щелья в деревне Белощелье: вблизи совсем не белая, а скорее серая.

Вот щелью пересекает глубокий овраг, церковь находится прямо за ним. Наверх ведут сразу несколько тропинок. Церковь поздняя, типовая, одноглавая, рублена “в лапу”. Но отрадно уже то, что она имеет законченный вид. И, как видно, недавно реставрировалась. По форме почти один в один со второй койнасской (утраченной), рисунок которой мне показывал Володя Попов. Основной четверик, четырёхскатная крыша, барабан, главка с крестом. Пятигранная алтарная апсида, небольшая трапезная, из которой вырастает колокольня: коротенький четверичок, восьмигранный ярус звона, шатёрик и малюсенькая главка с крестом. Когда-то ещё было крыльцо, видны следы. Кровля сделана новая, и новый крест на основной главке. Колокольня имеет небольшой крен, и стены её сруба внутри стянуты проволокой. Церковь открыта, можно зайти внутрь и при желании забраться на колокольню по этим проволочным стяжкам (последний пролёт лестницы отсутствует). И просто стоять и безмолвно созерцать эти необозримые дали, несколько примелькавшиеся за время пути, но, тем не менее, не потерявшие своей притягательной силы...

Рядом с церковью видны остатки какого-то другого сооружения, несколько нижних венцов. Судя по контуру с очевидной алтарной апсидой, это была тоже церковь, только меньших размеров. И больше ничего поблизости нет, только поля и изгороди. Сама деревня находится на некотором отдалении: в стороне и дальше от берега.

Ну вот и всё, вот я и побывал везде, где хотел. Вроде бы можно и возвращаться. Но возвращаться не хочется. Даже немного грустно. Мезень течёт дальше, набирая силу и открывая новые красоты. Заглянуть хотя бы за ближайший поворот, посмотреть, что там дальше. А дальше по тому берегу должна уже начинаться Кельчемгора – село из пяти деревень, километров на 6 растянувшееся вдоль реки. В предпоследней из них, в Заозерье, я в прошлый раз побывал.

Точно. Поворот реки, и вон уже дома. Скорей всего, это Кольшин, первая из деревень Кельчемгоры. И это замечательно. Какое-то уже логическое завершение – перекличка двух моих путешествий по Лешуконью. Теперь узнать, как называется нисогорская церковь и можно идти обратно.

В деревне мне сначала никто не мог ничего сказать. Про церковь удалось узнать, только когда нашёл одну бабушку, Дарью Дмитриевну. Церковь эта Троицкая, закрыта где-то в 30-х годах. Реставрировали её в позапрошлом году и немного в этом. Была ещё вторая церковь, Покровская, от которой остался фундамент. Маленькая Покровская была зимняя, большая Троицкая – летняя. И это всё, что смогла вспомнить Дарья Дмитриевна.

Времени между тем уже половина пятого. Пора в обратный путь. Знакомой дорогой, внизу по щелье, через ручей, дальше по лугам, мимо двух автобусов. Километра за полтора перед Ёжугой меня подобрал КамАЗ с сеном. 15 минут, и я в Лешуконском.

Быстро я сегодня управился, ещё только начало седьмого. Чем бы заняться в оставшийся вечер? Отлёт намечен на завтрашнее утро, что ещё осталось здесь доделать? Надо как-то поблагодарить Лену с Сергеем, хотя бы символически. Они меня так здорово выручили. Купить им, например, в качестве сувенира коробку конфет. К Валерию Ивановичу можно попробовать заглянуть, он обещал сегодня появиться в посёлке. Нет, заперто. Если он и появится, то с вечерним паромом, часов в 8. И ещё обязательно сходить на точку, заснять низовья Вашки.

Ну, вот и совсем всё. Не хочется уже совершать никаких вечерних прогулок, нагулялся вдоволь. Вернулся до дома, поужинал, упаковал вещи, а потом нашёл у хозяев книжку-детектив из серии “Марш Турецкого” и углубился в чтиво. Имею я право хотя бы один вечер побездельничать? Отдохнуть, так сказать, в своё удовольствие? По-моему, этого права у меня никто не отнимал.

Отлёт. И заросли иван-чая...

Касса в аэропорту открылась в прошлый раз без двадцати восемь. Из дома, значит, надо выйти часов в семь. Оставить хозяевам на видном месте сувенир и благодарственную записку. Запереть дом, ключ положить в условленное место.

Погода холодная и противная, периодически моросит мелкий дождик. И укрыться негде: вход в здание аэропорта козырьком не оборудован. А ждать пришлось долго: кассирша подъехала только к восьми. Билет зато взял сразу и без проблем.

Ну вот, покидаю, стало быть, Лешуконское. Сегодня 7 августа, на Трассу я встал 23 июля. 15 дней длилось моё путешествие. Многовато, обычно я ходил дней по 7. Честно говоря, немного выдохся, возможно, с непривычки. Но, в принципе, и на такой срок ходить вполне реально. Доработать только некоторые технические моменты.

Народ постепенно подтягивается к аэропорту, почтовая машина приехала. Ого! Вот, не ожидал. Игорь Чурсанов, шофёр из Белощелья, который нас вёз, начиная с Усть-Кымы. Не помню уже, по какому он здесь поводу, то ли привёз кого, то ли встречает, Возможно, что и то, и другое. Приятная встреча. Хотя бы одно знакомое лицо перед отлётом, будет, с кем попрощаться.

Погода по-прежнему пакостная. Видимость неважная, и сплошная облачность. Рейс из Архангельска, наверное, опоздает. Да нет, вон он уже, Ан-24, заходит на посадку. К удивлению, прибыл чётко вовремя. Сейчас должны начать регистрацию.

Мне пора. В лице Игоря попрощался со всем Лешуконьем. Грустно немного. Всё я здесь сделал, что хотел, везде побывал. Так что повода сюда возвращаться вроде бы нет. Но нужен ли теперь повод вообще? Это мои места, мои Мезень с Вашкой, моё Лешуконское. А старых друзей забывать нельзя...

Рюкзак свой я взвесил заранее – 26 килограмм, на 2 килограмма меньше, чем тогда, на Вашке. Но при регистрации мне, как и в тот раз, написали 20, освободив тем самым от доплаты за превышение веса.

 9 часов 15 минут, и мы выруливаем на взлётную полосу. Ещё немного – и в окне промелькнула остроносенькая стрелка, находясь уже где-то внизу. После этого видимость быстро закончилась, одни сплошные облака. Только ближе к городу начали появляться просветы. 10 часов, и самолёт садится в Архангельском аэропорту Талаги. 45 минут лёта. И 250 километров. Как-то даже абсурдно и неестественно: я от Пыссы такое же расстояние шёл полмесяца, а тут раз – и единым махом, через леса и болота. Слишком резкий переход – сразу и в городские условия. Так нельзя. Удар по психике.

Но Талаги – это ещё не совсем город. Можно пока не спешить, посидеть в своё удовольствие в аэропортовском буфете, выпить чаю с пирожным, отметить свой приезд и успешное завершение Трассы. Время ещё раннее, насчёт вписки я ещё в Москве договорился с одной своей приятельницей, она сейчас должна быть дома. Плохо только, что позвонить неоткуда, все телефоны по карточкам. Но, думаю, она не сильно обидится, если я к ней завалюсь прямо так, без звонка. Адрес записан, дом я помню.

А в город лучше поехать с комфортом, на маршрутке, и не пользоваться этим дурным 12-м автобусом, долгим и нудным. Где мне надо будет выходить, я по карте вычислил, оттуда уже можно и пешком.

От аэропорта до городских кварталов езды минут 10. Что ж, хоть 10 минут, а мои. Пусть нет здесь тех первозданных мезенских красот, зато какое обилие иван-чая! Цветок моих северных странствий. Вон его сколько – сплошной сиреневый ковёр. Значит, видимо, рано мне заканчивать свои путешествия. Вернуться домой, немного отдохнуть, да и снова в дорогу.

А. С. П.
август – декабрь 2002

---