ЗАБАЙКАЛЬЕ. СТРАНА ДАУРИЯ

 

дорожное повествование № 20

 

 

 

 

 

1. Бурятия, Улан-Удэ

16-19 июля 2019 г.

День 1‑й. Старый Верхнеудинск

Так меня ещё не встречали. С музыкой и танцевальным ансамблем. Четыре девушки-бурятки в своих белых национальных костюмах прямо на площадке у аэропорта Улан-Удэ демонстрируют всем только что прибывшим всю красоту и изящество танцевальной культуры своего народа. Рейс был долгий и ночной, но такое не каждый день увидишь, успею ещё отоспаться. Так оказалось, что одновременно со мной сюда прибыла и команда участников нынешней летней универсиады (добившихся, кстати, высоких результатов), и эта торжественная встреча адресована именно им. Но всё равно, интересно начинается моё забайкальское путешествие. Красиво и многообещающе.

Почему Забайкалье? Почему именно сюда? Потом, на пути, мне этот вопрос стали задавать с регулярностью, больше, чем когда-либо. Я поначалу даже терялся, не знал, что сказать. Так получилось, что те дальние места, куда больше всего стремился — Колыма, Сахалин, Камчатка, — за три предыдущих года я уже объехал, и теперь надо искать что-то ближе. И Забайкалье — это не самый худший вариант: край декабристский и золотоносный, казачий и старообрядческий. Край со своим лицом, своей историей и множеством великолепных архитектурных образцов, как каменных, так и деревянных. Почему сюда, в Забайкалье? Не был ещё здесь, вот и захотелось посмотреть эти края.

Впрочем, по правде говоря, в Забайкалье мне бывать уже однажды доводилось. Но было это давно, 34 года назад, в 1985 году. Я тогда ещё ездил с геологами: устраивался к ним в партию рабочим и путешествовал за государственный счёт. В тот раз мы перегоняли экспедиционную машину ГАЗ‑66 из Москвы в Читу на железнодорожной платформе. И финальный участок пути был очень интересным: шёл по склонам сопок, а снизу наш товарный поезд почти всё время сопровождала живописная речка — Хилок, затем Ингода. Потом, по прибытии, мы ещё дней 10 жили на экспедиционной базе, под Читой, в посёлке Атамановка, ждали приезда основного состава партии во главе с начальником. Гуляли по округе, ездили периодически в Читу, знакомились с городом. Однако я в то время историей-архитектурой интересовался мало, были иные приоритеты, искал каких-то романтических ощущений… А по приезде начальства меня быстренько отправили в составе малой группы в одну глухую точку на карте Хабаровского края, на чём, собственно, тогда и закончилось моё знакомство с забайкальскими краями.

А сейчас мне хочется познакомиться с этими краями более основательно. Это два больших региона — Бурятия и бывшая Читинская область, а по-нынешнему Забайкальский край. По территории примерно как вся Испания плюс половина Франции. Основную канву моих маршрутов традиционно составляют старые деревянные храмы, и у меня сейчас в тетрадке зафиксировано по этим местам порядка 20 наименований — то, что смог найти в Сети. Соответственно, выстроена и примерная схема передвижения. Первые 6 дней чётко по расписанию, дальше возможны варианты.

В Улан-Удэ 4 дня и 3 ночёвки. Место заказано ещё в Москве, вполне бюджетный вариант, в пределах 400 рублей за ночь. Называется — отель «Арбат». Мини-отель в центральной части города, в непосредственной близости от улан-удэнского пешеходного «Арбата» — улицы Ленина. Номер тесный, одиночный, без окон, зато с персональным санузлом. Жить можно, мне здесь только ночевать, программа как всегда обширная. Надо сделать три больших выезда. Этнографический музей народов Забайкалья формально находится в черте города, но по сути как пригород, отдалённая окраина. Огромный комплекс под открытым небом, наподобие иркутских Тальцов, где можно ходить хоть целый день. Туда и надо ехать на целый день, прямо с утра, к открытию. Иволгинский дацан, известный буддийский монастырь-университет, один из основных центров притяжения всей Бурятии — не посетить нельзя. В пределах досягаемости и несколько старообрядческих сёл, сохранивших своё историческое лицо. До какого-нибудь из них хочется обязательно доехать, хотя бы до самого доступного Тарбагатая.

Есть ещё и четвёртый, малый выезд. Село Сотниково, километрах в 7 от города, автобус ходит регулярно. Там у меня значится деревянная церковь Владимирской иконы начала XX века. И съездить туда лучше всего, наверное, прямо сразу. Надо только сначала добежать до вокзала, сверить расписание: дальнейшее движение после Улан-Удэ предполагается по железной дороге.

С расписанием всё в порядке, но осваивание в новом городе происходит не без проблем. Тем не менее, остановку нужного автобуса я, в конце концов, нашёл. Направление от города — через мост на левый берег реки Селенги и дальше на север, вниз по течению.

Сотниково — село крупное, но малопримечательное. Основной массив составляет частная застройка дачного типа, в центре некоторое количество кирпичных трёхэтажек. Владимирская церковь действующая и на первый взгляд выглядит как новодел, за счёт сплошной обшивки блок-хаусом голубого богородичного цвета, скрывающей изначальный сруб. Однако в оставленных кое-где продухах проглядывают явно старые брёвна. И алтарная апсида (прямоугольная, со скошенными углами) выступает непропорционально далеко, сейчас строят с более гармоничным соотношением объёмов. На сайте sobory.ru год постройки значится «не ранее 1907», однако есть ощущение, что и не слишком позже. По размерам церковь небольшая, простой конструкции, четырёхскатная-одноглавая, с дополнительной алтарной главкой и западным притвором с невысокой квадратной колокольней, немного врезающейся в основной объём. В советское время использовалась по разному назначению (например, как спортзал). В прошлом году объявился спонсор, и в церкви был проведён основательный ремонт, в ходе которого расширен притвор и алтарь. И теперь всё по-современному: кровли из синей металлочерепицы, ярус звона серый, барабаны и подколоколенный шпиль белые, главы золотые, окна — пластиковые стеклопакеты, с простенькими переплётами.

В город вернулся в середине дня. Для больших выездов уже поздновато, их лучше начать с завтрашнего утра, а сегодня оставшееся световое время посвятить собственно городу Улан-Удэ, по старому — Верхоудинску.

Отсчёт своей истории этот город ведёт с 1666 года, когда спускавшимся вниз по Селенге отрядом казаков Селенгинского острога было основано зимовье на правом берегу речки Уды (селенгинского притока) неподалёку от её устья. Через 12 лет, в 1678‑м томским сыном боярским Иваном Поршенниковым на месте казачьего зимовья был возведён острог Удинский, который к началу XVIII века становится основным пунктом хранения товаров и формирования караванов для торговли с Китаем. В 1775 году Удинск становится центром Удинской провинции и получает статус города, который всё чаще начинает именоваться Верхнеудинском. Город стоит на Великом чайном пути, и в нём регулярно проводятся ярмарки, самые крупные в Забайкалье по размерам торговых оборотов. В XVIII, XIX и начале XX века это административный, торгово-промышленный, военный и культурный центр Западного Забайкалья. После Октябрьской революции с марта по октябрь 1920 года город пребывал в статусе временной столицы независимой Дальневосточной Республики. В 1923 году была образована Бурят-Монгольская АССР со столицей в Верхнеудинске. В 1934 году по ходатайству правительства Бурят-Монгольской АССР Верхнеудинск переименовывается в Улан-Удэ («Красная Уда» по-бурятски), а с 1958 года Бурят-Монгольская АССР начинает именоваться Бурятской АССР. С 1992 года это Республика Бурятия в составе Российской Федерации.

Сейчас Улан-Удэ — это 400‑тысячный город, стоящий по правому берегу Селенги, плюс один небольшой райончик за рекой, называемый Левый Берег. Через город проходит Транссибирская железнодорожная магистраль с боковым ответвлением на юг, к приграничным Наушкам и дальше в Монголию. Из многочисленных предприятий тяжёлой и лёгкой промышленности после лихолетья перестройки и последовавших 1990‑х на плаву удалось остаться очень немногим. В городе сейчас полноценно работают, пожалуй, только локомотивовагоноремонтный завод и авиазавод, выпускающий вертолёты.

Современный административный центр города значительно отстоит от места его основания. Мой «Арбат» находится примерно посередине между ними. В центр ведёт улица Ленина, которая за пределами пешеходной зоны вскоре забирает круто вверх и, пройдя через памятную Триумфальную арку, выходит к центральной площади. И здесь нельзя не сделать остановку.

Триумфальная арка (Царские врата) — это, пожалуй, основной знаковый символ города Улан-Удэ. Изначально она была поставлена в 1891 году, к визиту в Верхнеудинск цесаревича Николая Александровича (будущего императора Николая II), во время его поездки по Дальнему Востоку и Сибири. Выполнена была в дереве и в гораздо более лёгких формах, чем арка московская или парижская. В 1936 году под лозунгом «отречёмся от старого мира» арка была разрушена и вновь воссоздана только к 340‑летию города, в 2006 году. Реконструирована она по старым чертежам, только уже не в дереве, а в камне и больших размеров (исходя, вероятно, из современной ширины улицы). Но в остальном это точная копия старой арки. Вертикальные столпы украшают классические парные полуколонны, в верхней части сделана надпись: «20‑21 Iюня 1891 года. Город Верхнеудинскъ». И венчает арку двуглавый орёл.

Есть здесь в центре и ещё кое-что, весьма приметное. Тоже как бы символ города. Местные жители называют это «памятник Голове». Голове вождя пролетарской революции Ленина Владимира Ильича. Это надо видеть. На высоком постаменте внушительных размеров одна только его голова, и не просто голова, а голова как бы отрубленная, что ясно видно в профиль: стоит на постаменте передней частью этого «отруба». Поставлен был этот памятник в 1971 году, к годовщине Октябрьской революции, причём на него был объявлен конкурс, и в этом конкурсе победил именно этот проект(!) Более того, есть информация, что этот памятник занял какое-то призовое место на международной вставке в Монреале(!!) Это уже выше моего понимания. Поскольку иначе, чем глумлением над вождём мирового пролетариата я это назвать не могу…

Впрочем, долго предаваться этим мысленным разглагольствованиям нет ни времени, ни желания, тут и без того есть, что ещё посмотреть. Напротив Головы стоит монументальное здание Дома Радио, с угловой ярусной башней и шпилем со звездой (как на московских сталинских высотках). И по соседству с Домом Радио прекрасный образец поздне-сталинского ампира, театр оперы и балета 1952 года постройки. Его как раз недавно отреставрировали, выглядит с иголочки. Больше всего впечатляет выделяющаяся по высоте величественная входная группа, увенчанная скульптурной композицией с двумя всадниками и задняя, замыкающая театральный дворик высоченная арочная колоннада, протянутая между двумя массивными столпами, с верхней балюстрадой и башенками.

Основной православный храм города находится неподалёку от набережной речки Уды и исторического места основания Удинского острога. Это кафедральный Одигитриевский собор с колокольней, 1741 года постройки. Он одноглавый, двухэтажный, по форме напоминает храмы устюжской школы, с присутствием сибирских (томских) мотивов: основной четверик с круглыми центральными закомарами, купол и высокие ярусные барабаны. На ярусных барабанах стоит и малая алтарная главка. Барабаны украшены рельефными элементами, украшены и фасады: зубчатые обрамления оконных проёмов, наличники с «лепестковыми» навершиями, ребристые карнизы. Колокольня восьмигранная, завершается куполом с золотым шпилем и крестом. И тут не один собор, а целый храмовый комплекс, обнесённый оградой и выдержанный в едином стиле: кроме собора ещё новодельный одноглавый храм Спаса Нерукотворного (в нём совершаются требы) и приятного вида церковный домик, стилизованный под старину.

Старый деревянный Верхнеудинск по большей части располагается в этом же историческом районе. Прямо в алтарную часть собора проецируется небольшая Соборная улица, как бы «второй Арбат», тоже пешеходная и заповедная, с фонарями и скамейками. Только застройка здесь уже преимущественно деревянная, одноэтажная: городские усадьбы, отреставрированные и приведённые в порядок. Особо выделяется усадьба купчихи Черных (дом 7‑б) 1874 года постройки с нетипичным трапециевидным изломом переднего карниза кровли и переплетением связей внутри трапеции. Есть немало старинных деревянных домиков и на соседних улицах (Банзарова, Свердлова, Смолина, Коммунистической). Они в основном одноэтажные, с разной степенью сохранности, некоторые требуют ремонта, однако радует то, что нет откровенных развалин (как, например, в Иркутске). И встречаются иногда очень интересные экземпляры: с обилием подкровельной резьбы, кронштейнами, фигурными металлическими украшениями на печных трубах и верхних раструбах водостоков. И неизменный (за редким исключением) атрибут: резные наличники и ставни на окнах. Некоторые из этих домиков отштукатурены, сделаны как бы «под камень», но с сохранением всей деревянной резьбы. Кое-где (например, в начале улицы Смолина) можно встретить деревянные дома и больших габаритов, двухэтажные, по виду советской постройки, но по-своему примечательные. Например, с массивным портиком и колоннадой. Или сплошь обшитые чешуйчатым гонтом, создающим издали эффект ячеисто-шестигранного покрытия. Особо хочется упомянуть старинный домик, стоящий на улице Свердлова, неподалёку от перекрёстка с улицей Ленина. Дело в том, что сам он деревянный (одноэтажный, с верхней светёлкой), но на две трети обстроен современным каменным зданием районного суда. Не обстроенным осталось по сути только боковое крытое крыльцо, с входным навесом и шатёриком. Сам он при этом хорошо отреставрирован, с сохранением всей резьбы. Очень оригинальное решение…

Место основания города находится неподалёку от моста через Уду. Там стоит памятный знак, но мне сейчас туда не по пути. Немного иные приоритеты. Мне сейчас через мост, на левый берег Уды, в Заудинскую слободу, где над массивом частной застройки возвышается большой деревянный храм. В этом храме мне даже удалось немного постоять на вечерней службе и поговорить со сторожем Василием Ивановичем, который по совместительству оказался ещё и историком и поведал мне в общих чертах всю историю этого храма.

Итак. Свято-Вознесенский деревянный храм был построен в 1783 году и стоял изначально на правом берегу Уды. Горел, но пожар был потушен. Заудинская сторона в те годы была казачьей и торговой слободой, и по просьбе её жителей в 1789 году храм был перенесён на левый берег и поставлен на своё нынешнее место. В советское время был закрыт, после чего в нём размещались поочерёдно конюшня, пожарка, общежитие для работников НКВД. Службы возобновлены 5 мая 1945 года, и с тех пор храм уже не закрывался.

По форме храм одноглавый, с колокольней и поздним южным приделом Иннокентия Иркутского (пристроенным в 1980 году), меньшим по высоте, но протянутым по всей длине храма. Основное старое здание, вместе с пятигранным алтарём и трапезной, имеет увеличенную высоту, как на два этажа. Храм, собственно, и был раньше двухэтажным, сверху была летняя церковь. Потом этажи объединили, от летней церкви сейчас осталась только верхняя галерея в западном притворе. Весь храм выдержан в приятных коричневых тонах, на основном нешироком четверике стоит восьмигранный световой барабан с куполом, колокольня квадратная, со скошенными углами на ярусе звона, увенчана тоже куполом, только луковичной формы. Главок всего пять (основная, придельная, над каждым алтарём и колоколенная), и все они выполнены в едином духе: золотые и на белых восьмигранных барабанчиках. Кровли современные, из листового железа, обшивка на саморезах, карнизы украшены белыми резными подзорами.

Есть здесь, на Заудинской стороне, и ещё один деревянный храм — Архистратига Михаила, 1904‑1906 годов (улица Красноармейская, 32). Храм этот пребывает в гораздо менее приглядном состоянии, чем Вознесенский, поскольку передан церкви совсем недавно. А до этого в нём располагался Республиканский центр народного творчества. По форме он простой, приземистый: невысокий основной четверик, перекрытый на четыре ската, пятигранный алтарь, трапезная, завершение отсутствует. На улицу он выходит своим северным фасадом, и к этому фасаду на всём его протяжении сделана передняя пристройка. Храм обшит, выкрашен в светло-бежевый цвет, имеются даже некоторые элементы декора: наличники со щипцовым верхом, подкровельный фриз из заострённых снизу обрезков досок. На входной двери вывешено расписание служб: они проводятся сейчас регулярно, по несколько раз в неделю.

Встречаются на заудинских улочках и интересные деревянные домики, но уже в заметно меньшем количестве, чем по правому берегу. Более других запомнился один из них, по адресу Мостовая, 6: приземисто-одноэтажный, но с широким передним фасадом в 7 окон, где помимо традиционных наличников с пышными навершиями и витиеватого пояса подкровельной резьбы с розетками присутствует ещё один примечательный элемент. Декоративная надстройка-аттик по центру фасада, врезающаяся в вальм кровли (треугольный передний скат), прямоугольная, но с центральным островерхим щипцом, увенчанным небольшим шпилем. По плоскости аттика выложен затейливый резной узор с растительными мотивами, обрамляющий центральный круг с монограммой «АК», выполненной старинной вязью (вероятно, инициалы первого хозяина дома). Кровельный карниз, изламываясь, огибает весь этот аттик, оттеняя его по краю дополнительным резьбовым поясом.

Не всё сегодня успел обойти, но для первого дня, полагаю, достаточно. Иначе будет перебор. Сейчас уже вечер, а я ещё не вполне перестроился на местное время: с Москвой тут 5 часов разницы. Первое впечатление от города вполне благоприятное, и немаловажно то, что здесь не возникает особых бытовых проблем (например, с общепитом). Расположение моего «Арбата» тоже вполне удачное: центр города, всё основное в пешей досягаемости, в частности, автобусы для дальних выездов.

День 2‑й. Музей народов Забайкалья

Все автобусы в Улан-Удэ — это по сути маршрутки, малой вместимости. Но ходят достаточно часто. Дорога в музей начинается от восточного края основного городского массива и идёт на север. Автобус, соответственно, проходит через весь город, который начинает мне нравиться всё больше: особенно возникающие по пути малоэтажные кварталы массовой застройки, но довольно приятной самобытной архитектуры, с бульварами и скверами. Ехать не слишком долго, формально мы остаёмся в городской черте.

Музей находится в километре от основного шоссе, и если есть туда пассажиры, автобус делает заезд. Место называется Верхняя Берёзовка. Припозднился я сегодня, хотел сначала приехать к открытию. Времени сейчас около 11, музей работает до 6 вечера. И очень похоже, что гулять мне сегодня здесь до самого закрытия. Огромнейший комплекс под открытым небом, и, что удобно, взявши билет, можно в течение дня сколько угодно раз выходить с территории и заходить обратно. Неподалёку от входа устроено кафе, где можно нормально пообедать.

Въездные ворота в музей оформлены в буддийской традиции — с загнутыми кверху углами кровли. А на самой территории первое, что бросается в глаза — это стоящая на огромной поляне большая бревенчатая церковь и рядом с ней маленькая деревянная часовенка. Наверное, правильно было бы начать осмотр с археологического комплекса («сторожевые» камни, плиточные могилы, каменные столбы), однако ноги меня сразу же понесли к церкви. Она открыта, можно войти внутрь, но только в притвор, дальше решётка. А за решёткой всё очень красиво и аккуратно: резные столбы, ограждения с балясинами и трёхрядный иконостас с иконами. Церковь эта была старообрядческой, и в притворе вывешено несколько информационных распечаток — и про церковь, и про самих старообрядцев, которых в этих местах проживает большое количество. Это мне, кстати, тоже полезно почитать, в плане «ликбеза»: в старообрядческий Тарбагатай я намереваюсь поехать уже завтра.

Итак: это Никольская церковь, построенная в начале XX века и перевезённая в музей из села Никольск Мухоршибирского района. По конструкции одноглавая, с колокольней, поставлена в плане в виде креста. Алтарь пятигранный, со своей малой главкой, невысокий основной четверик быстро переходит в восьмерик, из кровли которого вырастает ещё один низенький восьмеричок, увенчанный несколько тяжеловесным «пузатым» куполом луковичной формы, переходящим в вытянутую шейку с небольшой главкой. Строение колокольни аналогично: на коротеньком четвериковом основании восьмигранный ярус звона, а на нём ещё более тяжеловесный луковичный купол с шейкой и главкой. Храмовая часть и подколоколенный притвор сделаны с боковыми (северным и южным) фронтонами. Кровли все железные, покрашены в зелёный цвет, главки, шейки и оконные ставни с наличниками — белые.

Часовенка, стоящая по соседству с церковью, маленькая, восьмигранная, с одной центральной главкой на тоненькой вытянутой шейке. Брёвна отёсаны под плоскость, обшивки нет, но угловые стыки забраны досками и выкрашены в белый цвет. Датируется, как и церковь, началом XX века, перевезена из села Староселенгинск.

За церковной поляной сразу же располагается «городской комплекс», состоящий из четырёх деревянных жилых домов разных типов, построенных в Верхнеудинске в начале XX века. И каждый из них примечателен по-своему. Ещё издали ярко выделяется дом Танских («дом состоятельного интеллигента»), одноэтажный, построенный в 1903 году. Принадлежал он Михаилу Владимировичу Танскому (1869–1962), известному в городе врачу и краеведу. Дом этот сложной конфигурации, с заворотами и выступами. Оформлен на контрасте: тёмный основной фон брёвен сруба и многочисленные белые детали: крылечко с резными столбами и балясинами, пояс подкровельной резьбы и фронтонные подзоры, фигурные наличники с нависающими клинчатыми навершиями, декоративный ажурный парапет по краю крыши — со столбиками и малыми простенками под ломаным покрытием. Однако с ближнего расстояния наибольшее впечатление неожиданным образом производит одноэтажный доходный дом коридорного типа, предназначенный для сдачи помещений внаём. Построен он в 1909 году и при всём своём утилитарно-коммерческом назначении восхищает обилием богатых резных форм: фигурными полуколоннами, чередой часто поставленных подкровельных кронштейнов с поясом пропильных розеток между ними, верхним узорчатым парапетом по краю четырёхскатной кровли, напоминающем тот, что на доме Танских: с ритмично чередующимися простенками под угловатыми навершиями.

Два других дома считаются двухэтажными, но второй этаж у них у обоих уменьшенный по ширине, «сквозного-мезонинного» типа. Один из них называется «с улицы Почтамтской, 22» и примечателен тем, что имеет два разных фасада: передний (с улицы) и задний (со двора). Здесь помимо традиционных декоративных элементов (пышных оконных наверший, филёнчатых ставней, широкого подкровельного фриза из вертикально поставленных фигурно обработанных отрезков доски) не меньший интерес представляют балконы второго этажа, как с парадной, так и с дворовой стороны. Парадный балкон выступает за плоскость передней стены и обладает собственной кровлей с ломаным фронтоном, поддерживаемой четырьмя фигурными столбами. Задний балкон наоборот, устроен под выносом основной кровли мезонина и по площади существенно больше переднего — по сути как небольшая веранда, с тремя столбиками по переднему краю, чуть менее витиеватыми, чем с парадной стороны. И этот балкон чётко перекликается с оформленной в такой же манере нижней открытой галереей при входе, устроенной на две трети ширины заднего фасада.

Четвёртый дом (дом врача А. Г. Легера, первое десятилетие XX века) по виду более скромный, чем остальные, однако тоже с некоей «изюминкой». У него задний фасад даже интереснее переднего. На переднем несколько диссонирует остеклённая веранда второго этажа с не самой удачной расстекловкой, зато с задней стороны остекления нет, а есть верхний просторный балкон на всю ширину мезонина, с поддерживающими кровельный вынос столбами (простыми, без затей) и устроенная под этим балконом площадка на крыльце — тоже со столбами, только поддерживающими уже сам балкон и фигурно обработанными. И балкон, и площадка сделаны с резными ограждениями. В этом доме сейчас располагается администрация музея.

Так получилось, что музейную территорию я начал обходить от входа по часовой стрелке. В этом направлении, наверное, и нужно продолжить. Сразу после городского комплекса начинается сосновый лесной массив, который, впрочем, скоро расступается, и открывается большая поляна со следующим музейным комплексом — старообрядческим (семейским). В него входят три крестьянские усадьбы конца XIX — начала XX века, с заплотом, дворами и надворными постройками. Всё выглядит как маленькая деревня, только что безжизненная, и воспринимается как муляж… А домики сами по себе вполне приличные. Один из них (средний) принадлежал небогатому крестьянину-ремесленнику, два других — зажиточным хозяевам. Построены все в старинных традициях, рублены «в чашу» (с остатком брёвен по краям), с самцовыми тесовыми кровлями по курицам-потокам. Особенно хорош редкий в этих местах двухэтажный дом Борисова, крепкого и основательного вида, несколько напоминающий дома Русского Севера, только с более крутыми скатами крыши. На первом этаже находились сени, торговая мелочная лавка, подсобные помещения, на втором этаже — жилые комнаты.

Неподалёку от дома Борисова, немного на отшибе стоит деревянная часовенка старообрядцев-безпоповцев 1910 года, перевезённая из деревни Ключ Улан-Удэнского сельского аймака (района). По форме она как небольшая будочка под четырёхскатной тесовой кровлей, сложенная из отёсанных с двух сторон брёвен, соединённых «в лапу» (без остатков по краям). Наверху установлен крест.

При этом комплексе (как, впрочем, и при других) выставлен небольшой стенд с информационными распечатками, в частности, по семейским старообрядцам, уже почти три столетия проживающим в этих краях. Надо бы мне сейчас как-то систематизировать всё, что к настоящему моменту успел узнать про эту интереснейшую этническую и историческую общность, чтобы завтра в семейский Тарбагатай поехать уже подготовленному.

Итак. В XVIII веке перед царским правительством встал вопрос о заселении Сибири и других недавно присоединённых отдалённых земель России. Новые земли надо было как-то осваивать. К тому моменту прошло немногим менее века после известной церковной реформы патриарха Никона и последовавшего за ней церковного раскола. И за это время образовалась устойчивая группа старообрядцев (староверов) различных толков, не приемлющих никоновских преобразований и хранящих твёрдую верность дореформенному богослужебному и обрядовому устроению, бытовому укладу. Как правило, это были люди сильного духа и стойкой веры. Их называли раскольниками и подвергали различным притеснениям (что, впрочем, с точки зрения государственной власти, вполне объяснимо: смута в стране никому не нужна). Многие приверженцы старой веры вынуждены были бежать на окраины Российского государства или за его пределы. В этой ситуации в царских и приближённых к ним кругах не могло не возникнуть простой и очевидной мысли: так пусть эти раскольники и живут на наших новых землях и там блюдут свою старую веру. Хозяйствуют, рожают детей и заселяют территории. Только подальше от основного населения страны. И решение было принято. В 1735 и в 1764 годах в эти дальние забайкальские края были переселены староверы из пределов Польши, западной Белоруссии, западной Украины. Здесь за ними закрепилось название «семейские», поскольку переселялись они целыми семьями. Благодаря своей высокой духовной культуре семейским удалось сохранить свои вековые традиции и веру. Переселившись в Забайкалье, они стали жить крупными обособленными группами и, обладая сплочённостью и большим трудолюбием, через короткое время заслужили признание как лучшие земледельцы края. Выращивали рожь (ярицу), пшеницу, овёс, ячмень, просо, гречиху, коноплю, огородные культуры — капусту, морковь, лук, чеснок, редьку, репу, брюкву, редис, укроп, бураки (свёклу), впоследствии и картофель. Животноводство имело подсобное значение. В семьях бытовал патриархальный уклад, глава семьи являлся его блюстителем, и домочадцы безпрекословно ему подчинялись. Старообрядческие семьи отличались крепостью и верностью сторон в браке. Важное значение придавалось труду, воспитанию детей в отеческих традициях. Существовали запреты на общение с «мирскими» (инаковерующими) — в еде, питии, любви. Общественные порядки определялись общинным устройством. Для старообрядцев характерен культ чистоты духовной и физической, потребность в красоте. Их сёла имеют особый, неповторимый лик и сразу бывают узнаваемы благодаря яркой, разноцветной раскраске домов, ворот, оград, надворных построек. И здесь в музее имеется прекрасный образец (правда, в единственном числе) — усадебные въездные ворота 1906 года, вывезенные из села Новая Брянь Заиграевского района и установленные при усадьбе Борисова. Широкие, с вычурными опорными столбами, переходящими в верхние надкровельные башенки, увенчанные коротенькими шпилями и витиеватым кружевом резьбы по всем своим простенкам. Общий голубой фон, с белыми, охристыми и розовыми деталями. Эти ворота — произведение высокого искусства, и они вполне могли бы стоять при столичных дворцах и даже царских хоромах.

После семейского следующим идёт старожильческий комплекс, посвящённый русским переселенцам, начавшим появляться в этих краях в первой половине XVII века. Это были промысловые и служилые люди, казаки, которые несли ратную государственную службу, охраняли границу и осуществляли гражданское управление краем. Вслед за казаками сюда постепенно потянулись и крестьяне. Сухопутных дорог в те времена ещё не было, из Сибири продвигались по Ангаре, через Байкал на Селенгу и её притоки Хилок и Чикой.

Казачья тема в старожильческом комплексе представлена усадьбой станичного атамана, перевезённой из города, с Заудинской станицы. Усадебный домик, на удивление, невелик, и в нём угадываются некоторые южнорусские мотивы (области Войска Донского). Основной сруб в плане близок к квадратному и перекрыт на четыре ската («круглая» кровля). И сами дома подобного типа здесь почему-то тоже называют круглыми. К основному срубу пристроены рубленые сени, переходящие в остеклённую веранду. Во дворе в комплексе хозяйственных построек под навесом-стойлом для лошадей устроена выставка многочисленной крестьянской утвари — от земледельческих орудий до гужевых повозок.

Кроме усадьбы атамана в комплексе ещё имеется усадьба пашенного крестьянина и этапный амбар — точка ночёвки на пути прохождения ссыльных и каторжан. Эти точки устраивались с интервалом в 25 вёрст (расстояние дневного перехода). Постройка напоминает обыкновенный хозяйский бревенчатый амбар с Русского Севера: с помостом и навесом, только более протяжённый, трёхкамерный. Рублен «в чашу», перекрыт на четыре ската.

Следующий музейный комплекс — бурятский. Он очень большой и имеет свои подразделения: буряты предбайкальские, буряты забайкальские, жилища зимние, жилища летние, деревянные юрты и дома, разного вида и размеров. Буряты — это один из древнейших народов, населяющих эти края, относится к монгольской группе. Ареал их расселения достаточно разбросан. Ещё не так давно у нас было три официальных бурятских региона: основная Республика Бурятия и два автономных округа — Усть-Ордынский Бурятский в составе Иркутской области и Агинский Бурятский в Читинской области. Однако 11 лет назад, в 2008 году в волну «укрупнения регионов» эти округи были упразднены и слиты со своими областями (оставшись просто «территориями с особым статусом»). Читинская область после этого стала именоваться Забайкальским краем. Основными занятиями забайкальских бурят было полукочевое скотоводство: разводили овец, коров, лошадей, верблюдов. В летнее время откармливали скот на летних пастбищах, на зиму возвращались в зимние жилища, которые являлись основной хозяйственной базой для семьи. Исторический национальный тип жилища — войлочная юрта (сборно-разборной кочевой конструкции). Позже, с приходом русских, стали перенимать у них навыки деревянного строительства и ставить стационарные деревянные юрты многогранной формы, а затем и обычные срубные дома-зимники русского образца. Юрты при этом продолжали использовать как стационарные жилища на летних пастбищах и во дворах зимних усадеб. В XVII веке забайкальские буряты приняли буддизм (ламаизм), и одной из построек бурятского комплекса является дуган (буддийский храм), вывезенный из Гусиноозёрского дацана и представляющий собой квадратное сооружение с традиционно загнутыми кверху углами кровли и невысоким крылечком с навесом, украшенным цветастым резным орнаментом.

В прежние годы мне уже не раз доводилось бывать в подобных музеях под открытым небом. Но из всех из них только в этом имеется Уголок живой природы. По сути, просто зверинец с клетками. Верблюды, домашний як, марал, лось, косуля, лисица, волк серый, волк красный, медведь, высь, енот, тигр, птицы: белая сова, орлан-белохвост, степной орёл и далее по списку. Родители водят сюда детишек как в зоопарк. Вообще, любой подобного рода музей — это помимо своего основного назначения ещё и парк отдыха, место прогулок. И в этом плане удачной находкой являются всякие оригинальные «фишки», пусть даже и не имеющие отношения к музейной тематике. Как, например, выставленные на небольшой площадке для отдыха миниатюрные паровозик с вагончиками и трактор с телегой-прицепом, собранные из обыкновенных деревянных чурок. Или вывешенная прямо на трёх рядом стоящих соснах крытая галерея, куда традиционно привозят молодожёнов, они там ходят, и это действо имеет какой-то символический смысл.

Время, однако, уже близится к закрытию музея, а я ещё не успел осмотреть эвенкийский комплекс. Он небольшой и находится прямо рядом. В этом комплексе стоит несколько высоких конических чумов (эвенкийское название — тыкса), покрытых берестой либо шкурами, либо корой хвойных пород и некоторые подсобные сооружения: например, навес над лодкой или оригинального вида собачья конура из расправленной и поставленной «домиком» древесной коры. И ещё здесь сделано «капище шамана»: небольшая покрытая шкурами тыкса в окружении сильно искорёженных деревьев. Эвенки (тунгусы) — это ещё один коренной народ забайкальских краёв. Только в отличие от бурят, с приходом русских они предпочли оставить свои места и уйти на север.

Пора уже двигаться к выходу, но вдруг попадается мне на глаза стоящий на горке ещё один, неучтённый комплекс с несколькими коническими постройками типа тыкс — но название здесь уже другое. Это сойотский комплекс, и он уже закрыт, можно только посмотреть из-за ограды и почитать информационную распечатку. Сойоты — это малый народ, компактно проживающий в самом западном Окинском районе Бурятии, сильно заходящим на предбайкальскую территорию и расположенном в Восточных Саянах, между Иркутской областью и Монголией. Традиционные занятия — оленеводство, яководство, охота, рыбалка, сбор дикоросов. Традиционное жилище называется урса. Интересное название: у якутов подобное коническое сооружение называется ураса. Якуты — самый северный из тюркских народов, сойоты — изначально не из тюркской группы, но были в своё время подвержены тюркизации (языковой ассимиляции нетюрок в тюркскую среду). Вероятно, тогда и закрепилось это название жилища.

Долго, однако, я здесь гулял, целых 7 часов. Потом ещё долго ждал автобус, не всякий сюда заворачивает. Никуда уже сегодня не успеваю. Хотел ещё посетить музей истории города Улан-Удэ, от моего «Арбата» он совсем близко, но уже поздно. Надо бы завтра по возможности вернуться в город пораньше.

День 3‑й. К семейским. Село Тарбагатай

Маршрутки в районный центр Тарбагатай ходят от автовокзала с 7 часов утра через каждые полчаса. Поехал на 8‑30. Расстояние километров 50, в пути один час. Направление на юг, через Заудинскую слободу и кварталы домов-новостроек, некоторые из которых спроектированы с местным колоритом: стилизованы под большие юрты (трёхэтажные, шестиэтажные). Дорога идёт вдоль Селенги, вверх по течению и в обратном направлении повторяет путь войска Чингисхана в XIII веке. По ходу тянется вереница сопок — и слева, и справа (по другому берегу), движемся исключительно открытыми местами, вдоль подножия. Лес только на склонах и на вершинах, и то не везде. Проходим большие и малые посёлки, дачные участки, и успеваю на скорости разглядеть нечто весьма любопытное. Ещё в городе я приметил местную былую традицию ставить на окна своих домов резные наличники и ставни. И вот, то же самое вижу сейчас даже на современных дачных домиках: примитивных и неказистых, из бруса — но с резными наличниками и ставнями, причём на старинный манер. Не везде и не всегда, но с хорошей периодичностью. Создаётся впечатление, что ставни с наличниками просто снимают со своих отслуживших старых домов (которые под снос) и ставят на новые…

Километров за 5‑6 перед Тарбагатаем дорога от Селенги отходит, село стоит от неё в стороне, на малых речках Куйтунка и Тарбагатайка. Оно очень длинное, протянулось километров на 5, с несколькими продольными улицами. Маршрутка выруливает на центральную и сразу же оказывается будто бы в другом мире. Вот она, визитная карточка семейского села. Стройные аккуратные ряды домов по обеим сторонам, с фасадами по красной линии и буквально пестрящие своей разноцветной раскраской, причём прямо по срубам, без обшивки: стены передние и боковые, выступающие торцы брёвен, а также фронтоны, ставни с наличниками, ворота, заборы. На скорости всего и не разглядишь, здесь обязательно нужно будет пройти в пешем темпе.

Имеется на этой улице и ещё кое-что знаковое, но уже к семейским старообрядцам непосредственного отношения не имеющее. Символический верстовой столб с табличкой, возвещающей о том, что 12 сентября 1830 года здесь, в Тарбагатае, состоялась днёвка декабристов при переходе из Читы в Петровский Завод. И вычерчена вся схема их пути. Петровский Завод, кстати, — это мой следующий пункт на маршруте после Улан-Удэ, и я намереваюсь туда двинуться уже завтра.

А сегодня и конкретно сейчас мне надо как-то определяться со стратегией дальнейших действий. Времени половина 10‑го, и пока что возникло некое подвешенное состояние. Старообрядцы, по моим представлениям, открытостью не отличаются и чужих не особо привечают. Здесь, наверное, существуют какие-то неписаные правила, которые следует соблюдать?.. Но с другой стороны, это теперь как бы туристический центр, и для гостей проводятся экскурсии, с посещением местной церкви, дома-усадьбы староверов, знакомством с бытовым укладом, обедом из традиционных блюд, фольклорной программой. Но экскурсию надо заказывать заранее и для группы, а у меня, одиночки, пожалуй, только один вариант: попытаться к кому-нибудь присоединиться. Здесь у них должен быть свой старообрядческий музей, для начала надо дойти хотя бы до него.

Музей находится неподалёку, на соседней улице, в помещении бывшего спортивного зала. Вся экспозиция расположена сплошняком вдоль стен на ступенчатых подмостках, плюс длинный ряд витрин по центральной оси. Выставлено огромное количество всяких разных вещиц — так, что в глазах пестрит, — в основном это предметы домашнего обихода разных эпох, вышедшие из употребления и собранные по домам. Корзины, короба, туеса, сундуки, прялки, рукомойники, печные горшки-чугуны, целая коллекция самоваров, колёса от телеги, конские стремена, пушечные ядра, орудийные снаряды… Народная одежда, обувь, домотканые половики, меховые шкуры… Большие старинные коромысловые весы, способные с точностью до пол-грамма взвешивать груз до 200 килограмм. Советская ретро-техника: настенные часы, ламповые радиоприёмники, телевизор 1960‑х… И, естественно, предметы, относящиеся к духовной жизни: иконы (писаные и литые), фрагменты иконостасов, складной аналой со старинной книгой… Состояние большинства икон, кстати, нельзя назвать удовлетворительным, требуется поновление и реставрация. Впрочем, этот момент заслуживает отдельного разговора, и в своём месте…

А на стене вывешена большая карта с расположением семейских поселений, которое здесь, в южной части Бурятии имеют «ковровый» характер: районы Заиграевский, Тарбагатайский, Мухоршибирский, Бичурский. И село Тарбагатай ещё не самое интересное из всех. К примеру, окрестные сёла Десятниково и Большой Куналей включены в Ассоциацию самых красивых деревень России. А самое крупное из семейских сёл Бичура вообще попало в Книгу рекордов Гиннеса как самое протяжённое на всём земном шаре. (Здесь обычно называют цифру 18 километров, однако я всё-таки решил проверить: и по бумажным картам, и по космическим больше 11 никак не выходит. Но всё равно немало). Семейские сёла вообще так и ставились: одна или несколько параллельных улиц, но очень далеко протянутых.

Между тем народ в музей начал потихоньку подтягиваться (и работники, и посетители), и возник первый вариант: только что подъехала на автобусе группа иностранцев (кажется, австралийцев), и их сейчас должны вести на экскурсию в церковь. Можно попробовать к ним присоединиться. Церковь (Крестовоздвиженская) стоит прямо через дорогу: каменная, новодельная, небольшая, одноглавая, купольного типа, с квадратной шатровой колокольней, освящена в 2003 году. Выдержана в древнерусских аскетичных традициях: белые стены с вертикальными выступами, тёмные покрытия, минимум декора, но смотрится при этом очень гармонично. Иностранцев человек 10, экскурсию проводит молодой человек по имени Александр, с длинной чёрной бородой, сын местного священника и основателя музея, отца Сергия. Это даже скорей не экскурсия, а беседа, и нам доходчиво и популярно были названы главные отличия древнего православия от того, что было принято в ходе церковной реформы XVII века. Против этой реформы у старообрядцев имеются два основных возражения. Первое — это двоеперстие/троеперстие: как складывать пальцы для крестного знамения. Старообрядцы крестятся двумя пальцами, символизирующим Отца и Сына. И, по словам Александра, «не захотели их разделять». (Тут, правда, сразу возникает ряд вопросов: например, а что насчёт Святаго Духа, третьего лица Святой Троицы? — но сейчас не время и не место углубляться в богословские дискуссии). И второе принципиальное возражение — это направление крестного хода: посолонь/противосолонь. Древлеправославные христиане ходят посолонь (по солнцу, по часовой стрелке: от выхода из храма заворачивают направо) и обходят храм три раза. Сейчас в православных церквах от выхода заворачивают налево и обходят храм один раз. Есть и другие отличия. Имя Спасителя, например, пишется с одним «и»: Исус. Церковные службы отличаются большей строгостью и продолжительностью. В этом храме хранится большая коллекция старинных церковных книг, перевезённых сюда более 250 лет назад, и Божественная литургия по этим книгам длится 8 с половиной часов. А на Пасху служат по 12 часов. И раз в году во время Великого поста есть служба, на которой кладут почти тысячу земных поклонов. Священникам здесь не разрешается стричься и бриться (местный священник, к примеру, не стрижётся уже 27 лет). В церквях не делают фресок (внутренней стенной росписи). Не признаются бумажные иконы — только дерево или металл (в этом храме есть иконы, которым по 300, по 400 лет). И старые иконы не реставрируют, пишут новые — точные копии старых. Считается, что если намоленный лик уходит — значит так и должно быть. Иконы с утраченным изображением пускают вниз по реке — но только весной, когда вскрывается лёд: пока не начались на реке работы, и вода ещё ничем не загажена. Старые книги тоже не реставрируют. Александр утверждал, что если с книгой обращаться правильно, то она может служить веками и не терять своего вида. И показывал нам такие книги — старинные, в кожаном переплёте, но почти как новые, и по ним здесь служат.

Итак, в музее и в церкви я побывал, теперь бы ещё заглянуть «по ту сторону» уличного фасада, попасть бы на Усадьбу или, как здесь говорят, в Горницу. Иностранцы ещё гуляют по территории, на улице их ждёт автобус, возле него сопровождающий, и не исключено, что из местных… Так и есть: зовут Юрий, но ему сейчас не до меня, у него группа. Но адрес Горницы подсказал. Надо выйти на центральную улицу и пройти метров 700. Самый красочный и нарядный дом, с расписными воротами, спросить Галину.

В Горнице меня уже ждут: Юрий, видимо, им и сам позвонил, объяснять ничего не пришлось. Их там несколько человек, усиленно хлопочут на кухне, кого-то ждут. Сама Горница в этом же доме, соседняя комната с воссозданной старинной обстановкой. А во дворе тут целый комплекс построек, нечто вроде визит-центра для приёма гостей: столовая в помещении, столовая под навесом на воздухе, драм-сарай (типа открытой летней эстрады), навес с выставкой многочисленной хозяйской утвари. Причём всё в яркой разноцветной раскраске и красочной росписи, основная тема которой — цветы, растения. Сейчас здесь должны встречать группу, с обедом и фольклорной программой, и за некую денежную сумму я могу к ней присоединиться. И такую возможность упускать нельзя.

А группа — это группа студентов, человек 15‑20: Бурятский университет, восточный факультет. Окончили первый курс, и сейчас у них летняя практика: получение первичных представлений и навыков в организации подобного рода работы с туристами. Ребята почти все буряты (только несколько русских девочек), с ними преподавательница (тоже бурятка) с маленькой дочкой и экскурсовод Надежда Михайловна. С Надеждой Михайловной мы потом неплохо пообщались, и она прояснила некоторые ключевые моменты.

Итак. Эта Усадьба сейчас действительно предназначена для приёма туристов. Сам основной дом построен в 1904 году и стоял раньше на другой улице. Перенесён на это место в 1960‑х годах. А те, кто здесь хозяйничает на кухне — это не хозяева. Хозяйку дома, а также туристических маршрутов (их тут несколько) и вообще всего «старообрядческого проекта» зовут Любовь Фёдоровна Пластинина. Они с мужем здесь активно занимаются предпринимательством, держат ещё четыре кафе и свиноферму. Мне ещё хотелось побольше узнать про исконных семейских, носителей старой веры, однако по словам Надежды Михайловны, после 1936 года их здесь уже не осталось (почему именно этот год был назван в качестве рубежного, я так и не выяснил). Сейчас уже совсем не тот уклад и не тот жизненный настрой. Хотя историческая память не угасает, свои вековые традиции, песни, обряды люди хорошо помнят и передают следующим поколениям. Старообрядческая полифония вообще находится под охраной ЮНЕСКО, и здесь в каждой семейской деревне имеется в среднем по три хора полифонии и три хора современного распева.

И мне тоже довелось сегодня услышать это полифоническое пение. Но не сразу. Сначала был обед, включающий, помимо привычных, некоторые традиционные семейские блюда, например, жидкую халву (это тягучая такая сладкая масса коричневого цвета), а потом вышли перед нами пятеро местных мужичков и тётушек (уже частично мне знакомых), разного возраста, в народных костюмах, с гармонью — и представились как ансамбль «Судьбинушка». И когда запели — я как будто сразу скинул лет 30‑35 и перенёсся в те времена, когда и сам занимался народным пением, под руководством нашего фольклорного патриарха Кабанова Андрея Сергеевича. Потому что первой песней прозвучала одна из наших знаковых, без которой тогда не обходилась ни одна спевка:

Чёрный ворон, друг ты мой залётный,

Ты летаешь далеко.

Ты принёс, принёс мне, чёрный ворон,

Руку белую с кольцом…

Песен было немного, но разного плана (лирическая, духовный стих, плясовая), что-то под гармонь, что-то просто полифоническим хором. А во время плясовой начало происходить то, что и мы тогда у Андрея Сергеевича постоянно делали: участники ансамбля стали вытаскивать одного за другим из студенческой группы (включая трёхлетнюю дочку преподавательницы) и вовлекать в общий круг. Я бы и сам с удовольствием присоединился, но мне очень захотелось заснять всё это действо на видео.

После песенной программы нам было рассказано про местный свадебный обряд, и даже с наглядной иллюстрацией. Невестой взяли одну из студенток (русскую), облачили её в соответствующий наряд, повязали особым образом платок на голову (с цветком на лбу). А женихом был парнишка-бурят, маленького роста, тоже из числа студентов. Его куда-то вывели, потом привели обратно, уже в свадебной одежде. Объяснили, как следует себя вести. Ребята оказались без комплексов, и всё прошло очень мило и забавно. Девочек здесь раньше выдавали замуж в 14‑17 лет. Если в 17 лет не замужем, считалось, что уже перестарок.

Все гостевые программы и сопутствующие разговоры-общения были завершены к 2 часам дня. Но не хочется так быстро отсюда уезжать. Вроде бы всё здесь посетил, что хотел, однако остаётся ощущение некоей незавершённости… И ещё часа полтора я бродил по улицам, всматривался в дома и их детали, выпал случай пообщаться и со своим новым знакомым из Горницы, по имени Юрий. Дома здесь традиционно небольшие, как правило в 2‑3 окна на фасаде, четырёх-, пяти- и шестистенки, под двускатной кровлей. Четырёхскатные тоже попадаются, но редко. Есть некоторое количество домов под старинной самцовой кровлей (с бревенчатыми фронтонами — непосредственными треугольными продолжениями венцовых торцевых стен). Рублены обычно «в чашу» и к улице обращены торцом (хотя встречаются и иные варианты). Фасады выходят непосредственно на улицу, заборы только между домами, высокие и глухие. Основные цвета покраски — жёлтый, голубой, коричневый, оттенки красного. Наличники здесь не особо замысловатые, а в окнах с периодичностью стоят современные стеклопакеты.

Однако всё это не более чем взгляд извне. За такой короткий срок трудно ощутить жизнь семейских сёл во всей полноте. Тем не менее, некое первичное представление у меня сложилось. Как выясняется, семейские сейчас — это люди достаточно открытые, и запрет на общение с мирскими если и был, то остался в прошлом. А сейчас, похоже, пришло понимание того, что на своём старообрядчестве можно просто зарабатывать, причём с совсем небольшими затратами. Туристы сюда едут очень охотно, и из разных стран. И я полагаю, что это правильный подход. Народное искусство, народные традиции хорошо живут там, где есть мотивация их поддерживать (знаю это по фольклорным экспедициям). А если находятся те, кто готов платить сельчанам за то, какие они есть, то почему бы таким образом не попытаться решить проблему занятости? Хотя бы частично. С этим здесь, как и везде, туговато. Колхозов-совхозов не осталось, есть несколько фермеров-предпринимателей: разводят коней, выращивают хлеб, держат свиноферму. И продукции по факту дают больше, чем все старые колхозы вместе взятые. А работников у них при этом меньшее количество. На всё село работы не хватает. Поэтому, пользуясь тем, что город относительно недалеко, многие ездят работать туда.

В город вернулся к половине 5‑го и успел ещё сходить в музей истории города. Находится он на Арбате, в деревянном одноэтажном доме, особняке купца Голдобина, который известен тем, что именно в нём пожелал остановиться цесаревич Николай во время своего посещения Верхнеудинска в 1891 году. А в самом музее кроме экспозиции по истории города (занимающей лишь малую его часть) воссоздана ещё купеческая гостиная, с фигурами хозяина и хозяйки в натуральный рост, представлены выставка фарфоровых и глиняных изделий, выставка современной авангардной живописи, ретро-зал, стенд по строительству Кругобайкальской и Забайкальской железных дорог и краткое описание того самого путешествия цесаревича Николая на Восток 1890‑1891 годов. И я сейчас впервые представил себе весь его грандиозный масштаб. Во время этого путешествия цесаревич и будущий император должен был установить личные связи с царствующими особами государств по маршруту пути, а также лично присутствовать во Владивостоке при начале строительства Великой Сибирской железной дороги (Транссибирской магистрали) и свезти первую тачку земли на плотно будущего пути. Всё путешествие заняло более 9 месяцев, с 23 октября 1890 года по 4 августа 1891 года, и проходило по странам Европы, Азии и Российской Империи: Гатчина — Триест — Греция — Египет — Индия — Цейлон — Сингапур — остров Ява — Бангкок — Нанкин — Япония — Владивосток — Уссурийск — Хабаровка (будущий Хабаровск) — Благовещенск — Сретенск — Нерчинск — Чита — Верхнеудинск — Иркутск — Томск — Сургут — Тобольск — Омск — Оренбург — Санкт-Петербург. Некоторые из этих городов и я намереваюсь сейчас посетить. Надо только для начала выбраться из Бурятии, где у меня остался ещё один выезд.

День 4‑й. Иволгинский буддийский дацан

Сегодня мне надо из Улан-Удэ съезжать. В 17‑20 электричка до Петровского Завода, а до этого надо успеть съездить в Иволгинский дацан. Номер свой я освободил, рюкзак оставил, как обычно, в комнатке у дежурной.

Маршрутка из города идёт только до посёлка Иволгинска: через мост на левый берег Селенги и дальше в юго-западном направлении, километров 25. А в Иволгинске ждёт уже следующая маршрутка, непосредственно до дацана, ещё 7 километров, край посёлка Верхняя Иволга (Иволга — это в данном случае название речки (ударение на последнем слоге), ничего общего не имеющее с певчей птицей-тёзкой).

Иволгинский дацан — это сейчас далеко не единственный буддийски дацан в Бурятии. Но именно в него стекается наибольшее количество народа — и своим ходом, и на машинах, и на больших туристических автобусах. Примерно как в Троице-Сергиеву лавру под Москвой. Подъезжают сюда постоянно, и напротив входа на территорию дацана устроена большая автостоянка и кафе, где можно неплохо пообедать. И, как водится, в специальном магазинчике продают множество всяческих сувениров и прочую атрибутику с различным сакральным значением.

Буддизм — это традиционная религия бурят, и восточные Учителя развернули в этих местах активную деятельность. Меня уже и в гостинице оповестили, и здесь, при входе на территорию дацана, висит красочный плакат, возвещающий о том, что сейчас, с 6 по 21 июля в Улан-Удэ на центральном стадионе проходит Учение Дуйнхор Ван — Посвящение Калачакра, которое, как считается, защищает от негативных воздействий, увеличивает духовную силу и материальное благополучие. Учение проводит учитель Жадо Ринбоче, ученик самого Далай-ламы — высшего духовного лидера последователей тибетского буддизма (примерно соответствует нашему православному патриарху). Я там, кстати, мимо проходил, слышал их трансляцию, через динамики.

История этого дацана не слишком долгая. В советские годы буддизм в Бурятии длительное время был под запретом, а дацаны закрыты или разрушены. Однако в самом конце Великой Отечественной войны этот запрет был снят и получено разрешение на строительство нового дацана — здесь, в Иволгинском улусе. По легенде место указала белая лошадь, которая пришла на него сама. Дацан начинался буквально с нуля, сейчас же это огромный комплекс, включающий около десятка буддийских храмов-дуганов, резиденцию Хамбо-ламы (настоятеля), учебные корпуса, библиотеку, выставочный зал, комплекс жилых домиков для лам-насельников, различные служебные помещения. От входа дуганы находятся в правой части территории, жилой комплекс — в левой. По правилам, прежде посещения храмов следует совершить гороо — обход вокруг территории монастыря по ходу солнца по специальной дорожке. На пути с периодичностью установлены специальные молитвенные барабаны — хурдэ, внутрь которых помещены свитки с мантрами. Считается, что прокручивание этих барабанов (строго по солнцу) равносильно молитве. В некоторых местах стоят ящички, в которые можно делать приношения. А из динамиков что-то постоянно звучит, однообразно-одинаковое, на каком-то непонятном языке (вероятно, на тибетском) и сопровождает всю дорогу.

Получается так, что двигаясь от входа по солнцу, обходишь сначала жилую часть, с небольшими деревянными домиками наподобие деревенских или дачных. И что примечательно, даже на этих домиках для буддийских лам встречаются иногда наши традиционные наличники и ставни! (Это я всё о своём — не к месту и не ко времени).

Если жилой сектор дацана может напоминать некое наше сельское поселение, то попав в ту часть, где сосредоточены все храмы (дуганы), оказываешься словно в какой-то незнакомой стране. Совсем иной характер строений и вообще пространственного устройства. И непривычного восточного вида местные жители, ламы, в своих тёмно-бордовых облачениях. Не знаешь, куда и пойти, с чего начать. Путешествия в одиночном режиме имеет ряд преимуществ, однако бывают моменты, когда нужно присутствие рядом другого человека, и желательно того, который «в теме». Иначе остаётся много неясностей. Вот, к примеру, три ни на что не похожих белых сооружения непонятного назначения. Стоят в ряд в центральной части храмового комплекса. Массивное многоступенчатое основание, центральное «ядро» в виде расширяющейся кверху «чушки» и венчающий конический островерхий «зонтик». Стоят такие и ещё в некоторых местах — маленькие и большие, до 5 метров в высоту, может стоять сразу несколько на одном общем основании. По-русски их называют ступы. Считается, что они обладают магической силой и помогают людям.

Обладает своим смыслом и едва ли не каждый элемент храмовой архитектуры. Однако с первого раза во все эти тонкости вникнуть нереально, можно только составить некое общее впечатление.

Традиционная форма буддийского дугана — квадратная (реже восьмигранная), ярусная, с выступающими один из другого объёмами. У кровли каждого объёма делаются, как правило, загнутые кверху углы (форма, заимствованная из Китая). На верхних ярусах обычно устраиваются опоясывающие галереи с балюстрадами. Венчает здание небольшой фигурный шпиль. Материал постройки бывает разный (камень, дерево, глинобитный вариант), размеры и оформление тоже разные: от скромных, небольших до объёмных, роскошных, пленяющих воображение обилием изысканных художественных деталей и ярким праздничным многоцветием. Каждый дуган имеет своё название. Чойра-дуган, деревянный, самый старый из всех, 1940‑х годов постройки с явно угадываемыми ретро-деталями. Ногоон Дара Эхэ дуган (дуган Зелёной Тары), с зеленоватыми стенами, балконными верандами второго яруса на все стороны света, нижней висячей галереей и собачьими фигурами на высоких тумбах при лестничном подъёме. Жуд-дуган, облицованный красной плиткой под кирпичную кладку. Самый большой и парадный Согчен Дуган, главный соборный храм обители. К нему ведёт широкая мощёная аллея со скамейками по краям и двумя большими тиграми-изваяниями, смотрящими друг на друга через аллею.

Некоторые дуганы открыты, и в них можно зайти (только внутри нельзя фотографировать). Вход в дуган всегда делается с юга (хотя бывают исключения), алтарь расположен напротив входа, с северной стороны, отделён стеклянной перегородкой. От входа к алтарю протянуты длинные столы и скамьи, покрытые тёмно-красной материей: там сидят ламы во время хуралов (храмовых служб). Сбоку на полу замечаю длинный топчан, сбитый из подогнанных досок, и к нему две деревянные колодки. Это называется доска для простирания. Надо встать на ближний край доски, взять колодки и, скользя ими по деревянной поверхности (не касаясь при этом её коленями), вытянуться плашмя на этой доске. И потом проделать то же самое в обратную сторону. Некое подобие христианских земных поклонов.

Внутреннее помещение дугана обходится тоже по солнцу, по часовой стрелке. У алтаря можно остановиться и через стекло рассмотреть всё, что в нём находится. А находится в нём то, что особым образом почитается в буддийской религии. В основном это большие и малые изваяния буддийских божеств и подношения, которые им приносят. В алтаре одного из дуганов я видел, помимо прочего, и портрет ныне здравствующего Далай-ламы XIV, Тэнцзина Гьямцхо, проживающего сейчас в Индии. Ему тоже делаются подношения, и они выставлены перед портретом.

Ещё один характерный атрибут буддийского дугана — мандала. Это сложная художественно-геометрическая композиция, имеющая сакральный смысл и символизирующая модель Вселенной («карту» Космоса). Типичная структура мандалы — несколько концентрических внешних кругов, соответствующих различным мирам нашей Вселенной (таким, как царству мёртвых, миру стихий), в эти круги вписан квадрат с Т‑образными выступами по середине каждой из сторон, а внутри квадрата находится ещё один круг — мир божеств и просвещённых существ. От центра квадрата расходятся четыре сектора, соответствующие четырём сторонам света. Т‑образные выступы квадрата — это ворота, открывающие выход во Вселенную с каждой из сторон. Адепт в процессе созерцания мандалы должен по очереди воспроизводить в себе всё, что на ней изображено и слить себя с божеством, изображённым в центре. Таким образом происходит процесс включения сознания в медитативное состояние, направленное на просветление и очищение разума. Мандалы могут быть выполнены с использованием различной техники. Часто их выкладывают из цветного песка. В Жуд-дугане выставлена такая песчаная мандала, метра полтора в диаметре.

Имеется здесь достаточное количество и другой, малопонятной атрибутики. Но пока я пытался как-то разобраться во всём этом многообразии, незаметно на задний план отошло самое основное из того, что есть в этом дацане-монастыре.

Об этом я знал ещё в Москве, перед поездкой. Мне и Вика-дежурная в гостинице вчера подтвердила. Здесь, в Иволгинском дацане пребывает в нетленном состоянии тело буддийского учителя Хамбо-ламы Итигэлова, почившего более 90 лет назад. И это в дацане главная реликвия, главная святыня. Увидеть Нетленного можно, но только в особые дни больших праздников, когда его переносят в центральный Согчен Дуган. Впрочем, по словам Вики, сейчас к нему могут пустить и так. Но не всех. И я, честно говоря, особо и не рассчитываю. Кроме того, я ещё не всё здесь осмотрел. Вот, кстати: неподалёку от Согчен Дугана стоит ещё один, размером поменьше, но гораздо более красочный и нарядный — как царский дворец. Двухъярусный, с дополнительными загнутыми козырьками кровель, ритмично вторящими основным покрытиям, богатыми резными оконными наличниками и обилием изящных разноцветных украшений. Превалирующие цвета — тёмно-красный и белый, кровли болотно-зелёные. И в этом дугане-дворце я ещё не был. Там, похоже, что-то возле него происходит, не совсем понятное. У входа толпится народ, но двери закрыты, и внутрь никто не заходит. А вот двери открылись, и дежурный лама выпустил небольшую группу. Значит, кого-то всё-таки пускают. Надо попробовать.

Понял не сразу. Прямо передо мной лама впустил какую-то тётушку (видимо, по договорённости), а мне сначала путь перегородил: «Нет, нет, сюда нельзя», В ответ я начинаю бормотать что-то невразумительное (типа «а что? а почему?»), после чего между мной и ламой возникает короткий диалог:

— Вы откуда?

— Москва.

— Верующий?

— Православный.

И лама меня сразу же пропускает. К этому моменту я уже понял, что это за царский дуган. Это и есть Дворец Итигэлова, здесь он и пребывает — за стеклом, по центру алтаря, на возвышении. В сидячем положении (позе лотоса), голова склонена вперёд. Всё, в общем, соответствует фотографиям, которые мне ранее доводилось видеть. Хотя некоторые изменения есть. Потемнел низ лица (от уровня глаз), приобрёл цвет отработанного машинного масла. Такого же цвета стали и кисти рук. Читал я когда-то про этот уникальный феномен, но сейчас хотелось бы узнать об этом человеке поподробнее: кто он такой, кем был, и про историю обретения его нетленного тела. Поговорить что ли с ламой? Но тётушка, похоже, меня опередила, начала уже задавать ему вопросы. В ответ лама быстренько загрузил на своём телефоне YouTube, нашёл нужный видеоролик и просто нам его включил. И в этом ролике достаточно подробно было рассказано обо всём, что я хотел спросить.

Даши-Доржи Итигэлов, выходец из казачьего сословия, родился в 1852 году в Бурятии. Среди монахов Иволгинского дацана бытует поверье, что Итигэлов не имел обычного рождения и появился на свет уже пятилетним. В возрасте 15 лет Даши-Доржи добрался до Аннинского дацана, где следующие 23 года изучал буддизм. С 1911 по 1917 год Итигэлов являлся главой буддистов Восточной Сибири, будучи XII Пандито Хамбо-ламой, а также активно занимался благотворительностью. В 1917 году Итигэлов по состоянию здоровья сложил с себя полномочия Хамбо-ламы и удалился в Янгажинский дацан, а спустя 10 лет его не стало. Как гласит легенда, 15 июня 1927 года Итигэлов собрал своих учеников и сказал, что покидает их, но вернётся ровно через 75 лет. Одновременно с этим учитель огласил своё завещание: через 3 десятилетия навестить и посмотреть его тело. После этого Итигэлов сел в позу лотоса, погрузился в медитацию и через некоторое время перестал подавать признаки жизни. Как верят буддисты — ушёл в нирвану. Тело ламы поместили в ящик из кедрового дерева и похоронили. Эксгумировали его трижды. Первый раз в 1955 году. Монахи выкопали ящик и увидели Итигэлова нетленным. Тело переодели в новую одежду и вернули в землю. В 1973 году буддисты вновь потревожили Хамбо-ламу и точно так же, как и 18 лет назад, убедились, что тело не разлагается. А 10 сентября 2002 года, спустя ровно 75 лет со смерти Хамбо-ламы состоялась третья эксгумация. Тело находилось в деревянном ящике, почти доверху наполненном солью, и, как утверждают очевидцы, не только не подверглось ни малейшему разложению, но и его одежда, и доски ящика не имеют следов гниения. Пальцы рук и локтевые суставы были подвижны, а само тело благоухало, и поза его сохранилась без каких-либо поддерживающих или фиксирующих приспособлений. Лабораторные исследования показали, что ткани тела соответствуют тканям живого человека, и что при этом нет никаких следов бальзамирования или консервации. И, насколько я могу судить, феномен Итигэлова — вообще единственный в истории всего человечества. Известен ряд случаев самомумификации тел, в видеоролике были упомянуты некоторые из них, в частности, находящаяся на острове Самуй в Таиланде мумия настоятеля тайского буддийского монастыря Луанг Пхо Даенга. Однако по словам дежурного ламы, это именно высохшая мумия, и её нельзя трогать — рассыплется. А тело Итигэлова по-прежнему сохраняет упругость, и кожа при надавливании возвращается в исходное состояние (у обычного трупа не так, остаётся ямка). Кроме того, по утверждению учёных, в том положении, в котором находится Итигэлов, тело не может пребывать в течение длительного времени. Позвоночник, как самый хрупкий из костей, просто рассыпается.

После эксгумации 2002 года тело Итигэлова было перенесено в Иволгинский дацан, и для него выстроили этот специальный дворец-дуган. Помещение, где пребывает Нетленный, не обладает никакой специальной изоляцией, оно периодически проветривается, и восемь раз в году во время больших буддийских праздников Хамбо-ламу Итигэлова выносят для всеобщего поклонения. Ближайший такой праздник в сентябре.

После посещения Дворца Итигэлова я ещё гулял здесь часа три. Повторно всё осматривал, заходил туда, где было открыто. Интересно. Необычно. Экзотично. Но не могу сказать, что это мне близко. Вот старообрядцы — это близко. Этнографический музей — близко однозначно. Близки даже малые северные народы, со всем своим жизненным устроением. Однако удивительное дело: сегодня четвёртый день, как я в Улан-Удэ, и эти четыре дня — как совершенно разные миры. Будто бы я не по ближним местам ездил, а совершил несколько дальних перелётов. Такого, пожалуй, не было ни разу за все мои путешествия. И вот сегодня мне надо эти края покидать. И Улан-Удэ, и всю Бурятию. И двигаться дальше, на восток по Транссибу. Всё остальное путешествие у меня намечено исключительно по Читинской области. Буду её именовать именно так, по старой памяти.

2. Петровский Завод

19‑21 июля

На пригородном участке Улан-Удэ — Петровский Завод электрички ходят очень странно: только два раза в неделю, в пятницу вечером и в воскресенье утром. Сегодня пятница, и именно под эту электричку был выстроен весь начальный график путешествия, включая дату вылета из Москвы. Электричка хорошая, цивильная, 4 вагона с мягкими сиденьями, высокими спинками и столиками. Идёт почти 3 часа, прибывает на Петровский Завод (город Петровск-Забайкальский) по местному времени в начале 10‑го. Это самый запад Читинской области, и здесь уже другой часовой пояс: ещё плюс один час. На вокзале первым делом к расписанию: следующий пригородный участок Петровский Завод — Хилок (по которому мне надо будет ехать завтра) работает уже нормально: два поезда в день, первый утром в 6‑40, очень удобно.

Здесь в Петровске у меня должны быть две ночёвки. Послезавтра утром у меня уже поезд дальше, на восток, в читинско-нерчинские золотоносные глубины, билет взят ещё в Москве. Гостиница тоже заказана из Москвы, называется «АрЛей», новенький одноэтажный домик на территории шиномонтажа, недалеко от вокзала. Более чем в два раза дороже, чем в Улан-Удэ (800 рублей за ночь), однако в пределах разумного. У меня двухместная комната, соседа зовут Дмитрий, командировочный, железнодорожник, из Читы (дал мне потом парочку интересных телефонов, где там можно остановиться не слишком дорого). А дежурную зовут Ирина, и она оказалась из тех людей, с кем можно просто и непринуждённо пообщаться на самые разные темы. Поведала мне среди прочего и сегодняшнюю картину жизни в городе. Правда, не слишком весёлую. Но вполне соответствующую тому, что мне удалось перед поездкой накопать в Сети.

Петровский железоделательный и чугунолитейный завод, равно как и населённый пункт при этом заводе, был основан в 1789 году по указу Екатерины II. Завод был построен вблизи рудных месторождений и должен был обеспечивать своей продукцией все наши дальние сибирские забайкальские края. Поначалу он был одним из лучших по всей стране, на нём впервые в истории чёрной металлургии в России была применена паровая машина. Однако производство здесь было заметно более затратным, чем, к примеру, на Урале. Поэтому с постройкой Транссибирской железной дороги завод, можно сказать, пережил свой первый кризис, от которого, впрочем, через некоторое время оправился. Русско-японская война 1904‑1905 годов ясно продемонстрировала, что металлургическое производство за Байкалом пусть и затратное, но точно не лишнее. Это понимали и лидеры Советского государства, и в 1930‑е годы рядом со старым был построен новый завод («Чуглит»), в который вошли и старые цеха. Своего наивысшего подъёма завод достиг к 1970 году, а затем начался спад — сначала медленный, но в 1990‑е принявший характер обвала. В итоге завод был продан Москве. Сначала ожидалось, что производство наладится, приезжали инвесторы, много чего наобещали, но в результате всё окончательно развалили. Оборудование продали в Китай на металлолом, корпуса порушили. Заводские работники возмущались, протестовали, выходили на площадь — всё безполезно. И в 2002 году завод де-факто был закрыт. Хотя по бумагам в Москве он ещё до сих пор значится.

А к Петровску теперь трудно подобрать иное определение, кроме как «депрессивный моногород». Кроме основного металлургического производства здесь действовал ещё ряд других предприятий (стекольный завод, молокозавод, мебельная фабрика), сейчас и это всё развалено. Из того немногого, что смогло хоть как-то удержаться на плаву, можно, пожалуй, назвать только нефтебазу да ещё еле-еле теплится мясокомбинат: работает на привозном сырье, скот гонят с Монголии, своих производителей не осталось, колхозы-совхозы все позакрывали. Сам город стоит на большом отшибе: более 400 километров от Читы и около 150 от Улан-Удэ, на работу не наездишься. Народ по известной русской привычке всё надеется на нового толкового мэра, а новый мэр приходит, и становится ещё хуже…

Это мне как бы вводная на завтрашний день. Но кроме самого города мне ещё надо попасть в несколько мест по району, где сохранились старые деревянные храмы. И первое из них — это пригородный полустанок Толбага (52 километра по железной дороге в стороны Читы) с деревянной часовней Михаила Архангела 1899 года, установленной в честь соединения Забайкальской железной дороги.

Пригородный поезд на этом участке представляет собой электровоз с одним пассажирским вагоном. До Толбаги час с небольшим, прибыли по расписанию в 7‑53. Небольшой посёлок, бывшая станция, обращённая в полустанок, на котором сейчас делают остановку только пригородные поезда. Часовня стоит прямо здесь, неподалёку от посадочного перрона. Она небольшая, без обшивки, квадратная в плане и вытянутая в высоту, увенчана шатёриком с крестом. Из шатёрика с южной и северной сторон выступает по декоративному слуховому фальш-окошку, на каждом из них поставлен свой небольшой крест. Весь облик часовни выдержан в духе старых железнодорожных вокзалов рубежа XIXXX веков. Часовня покрашена в голубой, жёлтый и тёмно-зелёный цвета, обнесена заборчиком, входная дверь заперта. Находится она, по всей видимости, на балансе железной дороги.

Кроме Толбаги у меня по району значатся ещё два пункта с деревянными храмами. Один из них — это посёлок Тарбагатай (другой, не семейский, в 4 остановках по железной дороге, в обратную сторону). Церковь там хоть и деревянная, но полностью обложена кирпичом, на современный манер. Поэтому я не уверен, что вообще есть смысл туда попадать. И второй пункт — село Катангар, стоящее сильно в стороне и от железной, и от автодороги на Петровский Завод. На карте туда нарисована грунтовка, но непонятно, что по ней ходит, и если автостопить, то без всякой гарантии. Грунтовка эта отходит от основной дороги между посёлками Тарбагатай и Баляга, ближе к Баляге. Минут через 15‑20 должен идти обратный пригородный, и я после некоторых раздумий решил всё-таки ехать не до Баляги, а до Тарбагатая.

От Толбаги до Тарбагатая 25 минут езды, прибыли к 9 часам. Дорогу к храму мне показали, частично сопроводили и попутно рассказали о том, как здесь люди живут. Был в посёлке градообразующий завод деревообрабатывающих станков, сейчас всё, как водится, развалили, работы нет. Только железная дорога, школа, пожарка. И ещё пенсию перевели на карточки, а отделение Сбербанка закрыли. За деньгами приходится ездить или в Новопавловку за 10 километров, или в Петровск.

Посёлок похож на большую деревню: частная застройка, домики небольшие и примитивные, но ставни и наличники — регулярно. Троицкая церковь стоит на краю посёлка, неподалёку от берега речки Хилок. Она 1872 года постройки, в основе деревянная, но выглядит сейчас как кирпичный новодел простенькой конструкции: небольшой основной объём, перекрытый на два ската, прямоугольный алтарный выступ и с противоположной стороны ещё один выступ — подколоколенный притвор. А колокольня — это скорей звонница над отверстием в кровле, на четырёх столбах и под восьмигранным шатром. Глав в общей сложности три: основная, над алтарём и маленькая над шатром звонницы.

Церковь открыта, внутри дежурит женщина по имени Елена, и она показала мне старые фотографии этой церкви, ещё до ремонта. В ней были совхозные склады, и на момент передачи она действительно напоминала какую-то совхозную постройку: просто деревянное обшитое досками здание увеличенных размеров, с двумя торцевыми пристройками. И для придания церковного вида был решено обложить её кирпичом. Сейчас она выглядит аккуратно, обнесена оградой, но службы бывают нечасто: батюшка приезжает из Петровска, он здесь один на весь район.

Теперь мне осталось только добраться до Катангара. Полагаю, что лучше всего заказать такси. Пусть дорого, но автостоп — это непредсказуемо, а мне надо бы к обеду вернуться в Петровск. Елена дала мне пару телефонов. Договорился быстро, за 800 рублей.

До Катангара от поворота километров 20, вдоль берега Хилока. Водителя зовут Владимир, нормальный общительный мужик. Я вообще люблю разговаривать с местным народом, некоторые вещи могут открыться совсем в ином свете. А разговор у нас, среди прочего, зашёл и про нынешнее жуткое наводнение в районе города Тулун Иркутской области. Вода поднималась до 14 метров, разрушила защитную дамбу, и тысячи жилых домов оказались просто смыты, а в пятиэтажных домах вода доходила до третьих этажей. В зону подтопления попали десятки населённых пунктов. Нам по всем каналам вещали, что причиной тому явились затяжные и проливные дожди, а народ оттуда возвращается и говорит совсем иное. Что просто взяли и спустили две плотины Братской ГЭС: не хватало мощностей для питающихся от неё алюминиевых заводов, приносящих большие деньги. А о людях никто не подумал. Не берусь судить, насколько это соответствует истине, но полагаю, что в данном случае было сочетание многих факторов. И погода, и Братская ГЭС, и бездействие властей, и наша извечная безалаберность («авось пронесёт»). И ещё вырубка лесов, естественной преграды водных потоков. Про лес вообще отдельная тема. По словам Владимира, леспромхозы здесь специально развалили, чтобы вынудить людей воровать лес. Кто-то имеет с этого большой куш…

Дорога в Катангар холмистая, извилистая, но хорошая. И машины по ней ходят, автостопить было бы вполне реально. Катангар — старое село, и в нём есть интересные дома, даже усадьбы сибирского типа (с одного края дом, с другого большой амбар, между ними заплот с крытыми воротами). Как водится, ставни-наличники. На одном из домов мы даже видели дату, вырезанную на верхней консоли: 1878 год. Дом старинного вида, ещё с самцовой кровлей.

В церкви Михаила Архангела сейчас располагается сельский клуб. Датируется она началом XX века и представляет собой просто вытянутый объём под обшивкой, перекрытый на два ската, с пятигранной алтарной апсидой в одном из торцов. Таких храмов я уже повидал немало. Владимир говорит, что мне следовало бы ехать южнее, в Красночикойский район. Это казачий район, примыкающий к монгольской границе, и там сохранились старинные казачьи селения с деревянными церквями. Я и сам находил в Сети соответствующую информацию по приграничным районам (и бурятским, и читинским), но, не зная порядка пребывания, решил в них даже не соваться.

Обратно Владимир довёз меня до Баляги, высадил на автобусной остановке. Времени начало 12‑го, автобус должен быть часа через 3. Ждать не хочется, начал торопить события, из-за чего вышла нежелательная заминка (с одним не совсем трезвым местным жителем), и пришлось окольными путями выходить на край посёлка, чтобы встать там на позицию. Простоял минут 40, но в конце концов меня всё-таки подобрала легковушка. Расстояние небольшое, на машине минут 15, и в начале 2‑го мы были уже в Петровске.

На город Петровск-Забайкальский у меня остаётся, таким образом, целых полдня. Именоваться так он начал с 1926 года, когда получил статус города. Сам по себе городок невелик, 16 тысяч населения, но сильно вытянут с севера на юг (километров на 9‑10) вдоль долины между грядами сопок. Его внутренняя планировка определена исключительно рельефом местности. Город можно условно разделить на три обособленных района: Привокзальный посёлок, Старый Город и Новый Город. Железнодорожная линия проходит той же долиной, основной вокзал Петровский Завод устроен в северной части города, в южной части (Новом Городе) находится следующая, малая станция со знаковым названием — Декабристы. И таких знаков в городе ещё немало. Декабристы — это то, чем наиболее знаменит Петровский Завод. «Страшно далёкие от народа», осуждённые в 1826 году за попытку государственного переворота, они с 1830 по 1839 год отбывали здесь свой каторжный срок. Об этот возвещает установленная на перроне основного вокзала большая мемориальная доска с барельефными портретами восьми декабристов: Лунина, двоих Бестужевых, Пущина, Горбачевского, Вольфа, Муравьёва, Мозалевского. Кроме того, на одной из вмонтированных в доску чугунных табличек приводится известное изречение Ленина Владимира Ильича о том, что «декабристы разбудили Герцена», а на другой слова самого Герцена: «…Это какие-то богатыри, кованые из чистой стали, с головы до ног воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение…» Имеется здесь и ещё кое-что, более масштабное: на двухэтажном здании вокзала огромная, от земли до крыши, мозаичная картина, коллективный портрет декабристов и их жён, добровольно оставивших столичную жизнь и последовавших в далёкую глушь, на каторгу, вслед за своими мужьями.

С 1980 года в Петровске работает музей декабристов, куда мне нужно сегодня обязательно попасть. Находится он в Старом Городе, на проезжей улице Декабристов, в том месте, где напротив Т‑образно примыкает малая улочка с необычным названием — Дамская. Какие это были дамы, становится понятно из мемориальной доски, установленной на одном из домов, на которой перечислены имена 10 декабристских жён, живших здесь, на этой улице. А сам музей устроен в двухэтажном доме княгини Екатерины Трубецкой (жены декабриста С. П. Трубецкого), который она выстроила здесь сама. В 1980 году этот дом перенесли с Дамской улицы на нынешнее место и отреставрировали. Перед музеем установлен скульптурный мемориал: декабрист-каторжанин в оковах, рядом с ним его жена и малолетняя дочка на руках у жены. А в самом музее при входе вывешен большой поимённый список (71 человек) всех декабристов, которые отбывали своё наказание здесь, в Петровском Заводе. В одном из музейных залов выставлен макет специально для них построенной тюрьмы (сама тюрьма сгорела в 1866 году). Жёны их в этой тюрьме регулярно навещали, а те, у кого не было детей, могли прямо там и проживать, вместе со своими мужьями. С 1832 года женатым декабристам было позволено жить в домах своих жён, а неженатым — заходить иногда к ним в гости. На работы их выводили по два раза в день, однако на сам завод не допускали, опасались влияния на рабочих. Использовали в основном на подсобных работах — земляных, дорожных, огородных, мельничных. Кроме того, в тюремных помещениях самими декабристами было устроено несколько мастерских (столярная, слесарная, токарная, переплётная), где каждый мог заниматься тем, к чему лежит душа. Занимались и просветительской деятельностью, обучали грамоте заводских детей. Жёны их находили себе занятия уже по своей части: обучали местных жительниц рукоделию, музыке. До конца срока каторги действовала созданная декабристами так называемая Большая артель — по сути первый в истории России потребительский кооператив.

В Старом Городе музей декабристов — это, пожалуй, самое приметное из всех деревянных сооружений. Окрестные улочки представляют собой по сути сельскую застройку: бревенчатые одноэтажные дома, перекрытые на два ската, как правило, в 3 окна на фасаде. В основном простенькие, без особых изысков, но с неизменными ставнями и наличниками. На улице Пушкина сохранилось резко выделяющееся на фоне частной деревянной застройки двухэтажное каменное здание бывшей синагоги, занятое сейчас налоговой службой.

Улица Пушкина находится неподалёку от железнодорожной линии, а по ту сторону линии на высоком холме вытянулось старое городское кладбище, ещё одна местная достопримечательность. Здесь похоронены декабристы Пестов и Горбачевский, наиболее известная из всех декабристских жён Александрина Муравьёва, а также малолетние дети декабристов, родившиеся и умершие уже на каторге. В самой старой части кладбища встречается много надгробий, отлитых из местного заводского чугуна, хотя сами захоронения по большей части пребывают в запустении, с обветшавшими и покосившимися постаментами. На этом фоне резко выделяется большой белый каменный склеп Александрины Муравьёвой, по размерам как небольшая часовенка, с тремя надгробными плитами внутри: её самой, их с мужем четырёхлетней дочери Ольги и годовалого сына декабриста Фонвизина, Ивана. И перед входом в склеп установлено высокое, в человеческий рост каменное белое надгробье в виде усечённой четырёхугольной пирамиды, где покоится четырёхлетняя дочь декабриста Анненкова, Анна.

Кладбищенский холм протянулся вдоль железнодорожной линии от Старого Города до привокзальных кварталов. Он высокий и живописный, железная дорога с поездами где-то внизу, а по ту сторону линии раскинулся большой заводской пруд (перегороженная речка Мыкырт), к которому примыкает территория старого завода, являющего сейчас более чем унылое зрелище. По сути, от всего того, что здесь стояло, сохранилась только высокая заводская труба (но труба интересная — квадратная и ярусно-уступчатая). И сплошные развалины бывших заводских корпусов. Новый завод (построенный в 1930‑е годы) находится дальше, между Старым и Новым Городом и представляет собой ещё более тягостную картину. Только отдалённый намёк на то, что тут когда-то что-то было. Поезд, когда идёт, проходит мимо, и всё это воочию созерцаешь.

С высокой точки вершины холма кроме заводских развалин виднеется и примыкающая сзади к заводской территории часть Старого Города, куда я сегодня (так получилось) заглядывать не стал. А там, похоже, есть, что посмотреть: угадываются издали старые двухэтажные дома, и каменные, и деревянные. Но возвращаться желания нет, да и времени уже 6‑й час, а мне хочется доехать ещё и до Нового Города. Маршрутка туда идёт от вокзала, и к ней можно выйти, пройдя вперёд до конца весь холм.

У вокзала, кстати, тоже есть, что посмотреть. Неподалёку стоит интересный пристанционный деревянный дом времён строительства железной дороги: одноэтажный, но раскидистый, с двумя загибами, и старой железнодорожной эмблемой на центральном фронтоне в обрамлении декоративного переплетения подкровельных конструкций.

В Новый Город я попал только в 7‑м часу. И эта часть города мне понравилась даже больше остальных. Расположен Новый Город на склоне сопки и вытянут в сторону от железнодорожной линии. Приятные двух-трёхэтажные сталинские домики с эркерами, тихий и уютный административный центр со сквером на кольцевой развязке при въезде в район. Сверху, с высокого холма его осеняет основная доминанта района — монументальный, с колоннадами, трёхэтажный ДК Металлургов. А сбоку, у крутого склона устроено что-то вроде небольшой смотровой галереи с колоннами и памятником Ленину. Внизу, под склоном, раскинулся большой спорткомплекс, за которым виднеется железнодорожная станция Декабристы. И этой станцией мне сейчас пришлось воспользоваться: маршрутки вечером ходят плохо, а вечерний пригородный идёт по расписанию, в 20‑04.

А утром в 8‑56 у меня уже другой поезд, только не пригородный, а дальний. И переезд тоже дальний, 21‑часовой: на восток, мимо Читы, до станции Ксеньевская. Весь дальнейший путь построен по принципу: заброска в самую дальнюю точку и потом поэтапный оттуда выезд. Мне надо побывать в ряде пунктов по нескольким смежным районам. Самые дальние из них стоят по реке Шилке, ниже города Сретенска, и моя крайняя точка на Шилке — это деревня Горбица Сретенского района. Ксеньевская — это ближайшая к ней железнодорожная станция.

3. Нерчинск

22‑23 июля

На Ксеньевскую поезд прибыл рано утром, в 6 часов. За время пути резко испортилась погода, а точнее говоря, мы просто въехали в полосу затяжных дождей. И идут они здесь уже дня четыре. Холодно и промозгло, и непонятно, что делать дальше. Ксеньевская (посёлок Ксеньевка) — это хоть и ближайшая станция к Горбице, но чисто формально. До неё ещё километров 70 по непонятной дороге. По той дороге Горбица — это единственный населённый пункт — малая деревушка и тупик. Однако у меня там значится старая деревянная церковь Прокопия Устюжского, и попасть туда очень хочется.

Значится у меня деревянная церковь и в самой Ксеньевке, информация взята с сайта sobory.ru, но по некоторым косвенным признакам очень похоже, что в действительности этой церкви давно уже нет. Так и оказалось. Мне показали место, где она стояла, сейчас там просто заасфальтированная площадка, а рядом поставили новую церковь, каменную, с тем же названием — Пантелеймона Целителя.

Время ещё раннее, но народ уже просыпается, начинает выходить по делам. У вокзала начинают появляться и машины, развозить трудовой люд по рабочим местам. Края здесь приисковые, золотоносные. Поговорил с одним водителем, тот объяснил, что добраться в Горбицу сейчас непросто, пойдёт только большая машина: по той дороге нет мостов через речки, только броды, а вода после дождей сильно поднялась. Договориться пока ни с кем не удаётся, все заняты. Автостопщики в таких случаях выходят на край посёлка и становятся на позицию. Надо, наверное, и мне сделать так же, но посёлок не маленький, а рюкзак тяжёлый, да ещё дождь опять зарядил. На позиции не постоишь…

Время, между тем, близится к 8 часам, начинается рабочий день. Неподалёку от вокзала на проезжей дороге начинают сновать машины. И дорога эта выводит в нужную мне сторону. Можно попробовать для начала добраться хотя бы до федеральной трассы «Амур» (Чита — Хабаровск), дорогу на Горбицу она пересекает ровно посередине. А там просто встать на повороте и ждать. Дождь вроде приутих, надо выходить на дорогу прямо здесь: если снова начнётся — вокзал недалеко, есть, где спрятаться.

Машин идёт достаточное количество, но мне пришлось простоять полчаса, прежде чем один пожилой мужичок согласился довезти меня до федеральной трассы — за 1200. Надоело стоять, приходится соглашаться, хотя цену он заломил: даже у таксистов в таких местах обычный тариф — 20 рублей за километр. А здесь по столбам всего 36 километров. Зато к 9 часам меня уже доставили до трассы.

Осталась вторая половина пути. После перекрёстка с трассой дорога на Горбицу становится заметно хуже, оставаясь, тем не менее, вполне проезжей. И на этой точке я честно простоял целых 6 часов. За всё это время мимо меня прошло всего четыре машины. Две встречные и две попутные, ни одна из которых до Горбицы не шла. Хоть и нет по этой дороге других населённых пунктов, но есть участок старателей-золотодобытчиков и ещё некий объект, который здесь называют «полигон». И всё это гораздо ближе Горбицы, пешком потом до неё не дойдёшь.

Хорошо ещё, дождя нет. И даже начали намечаться некоторые признаки улучшения погоды. Но всё равно довольно прохладно. Особенно вот так стоять на одном месте и ждать непонятно чего. Я, честно говоря, с самого начала предвидел, что всё может обернуться именно так. И на этот случай был продуман запасной вариант. Если не удастся попасть в Горбицу из Ксеньевки, можно попробовать это сделать с другой стороны — через Сретенск, по реке Шилке. А перед Сретенском ещё заехать в Нерчинск: он ближе и доступнее и вообще — старинный городок, бывший когда-то центром огромного края. Но до Нерчинска расстояние тоже немалое, порядка 300 километров, и чтобы успеть добраться туда к вечеру, часа в 3 надо уже отсюда сниматься…

Да, придётся, наверное, сниматься. Уже без малого 3 часа. Иначе могу остаться без крыши над головой. Сейчас надо будет как бы возвращаться обратно, в сторону Читы. Проще всего автостопом по федеральной трассе. Машины там идут хоть и не сплошным потоком, но с хорошей регулярностью. И минут через 5‑10 меня уже подобрала маршрутка: идёт с Могочи до Читы.

Наконец-то можно посидеть в мягком кресле и отогреться. Дорога идёт лесами и холмами и минует все населённые пункты. Очень хорошая по качеству, асфальтовое покрытие ровное и гладкое. Правда, на нескольких протяжённый участках сейчас производится ремонт, и скорость там замедляется. Построили эту трассу (Р‑297 — «Амур») не так давно: полностью, на всём протяжении движение было открыто 9 лет назад, в 2010 году. До этого сухопутное сообщение между Читой и Хабаровском было возможно только по железной дороге (экстремальные варианты я здесь в расчёт не беру). Первый населённый пункт, к которому трасса подходит близко — это посёлок Чернышевск, где мы делаем остановку, заворачиваем в кафе. Что весьма кстати: у меня за сегодняшний день всё питание — это небольшой пакетик пряников да бутылочка воды.

На подходе к Чернышевску меняется характер местности. Леса заканчиваются, начинаются открытые места, степной всхолмленный ландшафт. Нерчинск стоит от трассы в 28 километрах, к повороту подъехали в половине 7‑го. Проехал я на маршрутке, судя по столбам, 265 километров, и всего-навсего за 500 рублей. Не угадаешь, где потеряешь, где найдёшь…

На повороте легковушку затормозил прямо сразу. 20 минут — и мы уже на развязке у въезда в Нерчинск. Машине ехать дальше, а мне под рюкзак и в город.

Время уже вечернее, надо определяться с ночёвкой. Несколько телефонов у меня есть ещё с Москвы, кое-что я списал и здесь, с рекламных плакатов. Позвонил по некоторым из них, выбрал оптимальное соотношение цена/качество. На окраине, но с ближнего края, частная гостиница в комплексе с шиномонтажом, автомойкой и кафе: 750 рублей, двухместный номер и сосед по имени Сергей. Сам он из Читы, здесь по каким-то своим коммерческим делам. И после разговора с ним мне открылись некоторые интересные нюансы относительно местных краёв. Например, о том, что здесь, оказывается, вечная мерзлота. Я-то полагал, что это только где-то на дальнем севере, и уж никак не здесь, на широте Курска и Саратова. А ещё более южный монгольский Улан-Батор — это вообще самая холодная столица мира. Дело в том, что климат в этих местах резко континентальный: минус 40 градусов зимой — это обычное дело. И зимы тянутся долго, с октября по апрель. Летом жарко и солнечно, но лето короткое. Всё почти как на Русском Севере.

А ещё здесь уже не так далеко до китайской границы. Ещё с поезда я видел отходящую от Транссиба боковую ветку в направлении приграничного посёлка Забайкальск и дальше, в северо-восточную часть Китая. И наши старательные китайские друзья активно её эксплуатируют. К ним от нас по этой ветке идёт наш круглый лес, а к нам от них — их мебель, из продуктов переработки этого леса. Приграничный город с китайской стороны называется Манчжурия, и он сумел года за три подняться из захудалой деревни до города-миллионника. С нашим Забайкальском не идёт ни в какое сравнение. И он сейчас чётко заточен на обслуживание русских туристов, по ценам в нём всё гораздо дешевле, чем у нас. Там можно даже с небольшой суммой денег жить в хорошем отеле и пользоваться всеми благами. А ещё друзья-китайцы любят нанимать наших в качестве кемелов (верблюдов по-английски) — для перевозки своих товаров через границу. Для них самих действуют строгие ограничения по весу.

Всё это очень интересно, но у меня здесь другая тематика. Пробежался я быстренько по центральной части города, и сразу стало ясно, что завтрашний день у меня должен быть необычайно насыщенным. Такого я даже не ожидал: в Сети о Нерчинске я смог накопать не так уж много: в основном про дворец Бутиных (местных промышленников-меценатов), а про всё остальное как-то вскользь и общими словами. А здесь ещё много чего есть и кроме дворца. Только времени не так уж много: завтра надо уже перебираться в Сретенск, автобус в 7‑м часу вечера.

Про город Нерчинск я впервые узнал ещё в свои старшие школьные годы, прошу прощения, из известной сказки Пушкина про царя Никиту. В этой сказке он упоминается как место отбывания царского наказания, где-то на дальних задворках страны. С тех пор этот город у меня начал ассоциироваться с чем-то мрачным и тягостным. И, как выясняется, совершенно напрасно. Да, действительно, в XIXXX веках Нерчинск был местом политической каторги и ссылки, но не это является главным в истории города. Нерчинск — это старейший из всех городов Забайкалья, первая «столица» огромного края и главный форпост России на востоке в XVIIXVIII веках. Первоначально он был основан отрядом казаков как Шилкской острог на правом берегу реки Шилки напротив устья Нерчи (сейчас на этом месте стоит село Калинино). Произошло это осенью 1653 года, а уже на следующий год местные тунгусы вытоптали и сожгли казачьи посевы (что вынудило казаков покинуть это место), после чего разрушили и сам острог. Причина простая: казаки, как водится, обложили ясаком коренное население, что очень не понравилось местному тунгусскому князю. В 1658 году острог был восстановлен, но уже на новом месте, на реке Нерче, километрах в трёх от устья, на острове между двумя речными рукавами. Сначала он именовался как Верхний Шилкской, но уже с 1659 года стал называться Нерчинским.

При продвижении русских казаков дальше на восток, ближе к Амуру и его правой составляющей Аргуни начали возникать конфликты с нашим соседом Китаем. Появились спорные территории, которые каждая из сторон считала своими. Переговоры оканчивались безрезультатно, вследствие чего в тех местах с 1684 по 1689 год происходили с перерывами военные действия, которые закончились подписанием в 1689 году Нерчинского договора между Россией и Китаем об установлении границы между двумя странами. Россия в этом договоре пошла на значительные уступки, и в результате Китаю отошли обширнейшие территории по обоим берегам Амура (уже частично освоенные русскими казаками) и земли на правом берегу Аргуни. Таким образом, весь Амур для России был тогда потерян. И только в 1858 году благодаря генерал-губернатору Восточной Сибири графу Н. Н. Муравьёву-Амурскому был подписан (с позиции силы) Айгунский договор с Китаем, по которому всё левобережье Амура возвращалось России.

А в 1689 году, после подписания Нерчинского договора, Нерчинский острог получил официальный статус города. Его жители занимались сельским хозяйством, различными ремёслами, торговлей, извозом, строили лодки и плоты, варили мыло и соль, курили вино. Город несколько раз переживал сильнейшие наводнения, в связи с чем в 1805 году было получено разрешение перенести его на 4 версты вверх по левому берегу Нерчи. И с 1812 года город начинает официальное существование на своём нынешнем месте, а на его старом месте сейчас стоит село Михайловка или Старый Город. После переноса города начинается период его бурного роста, а также архитектурного и культурного расцвета. В нём работали учебные заведения, музей, библиотека, различные творческие кружки, любительский театр. Однако этот благодатный период продолжался недолго. В 1851 году вышел указ об учреждении Забайкальской области, и её центром был определён не Нерчинск, а Чита. Со всеми вытекающими последствиями. Кроме того, когда в конце XIX века тянули Забайкальскую (Транссибирскую) железную дорогу, её пустили в стороне от города, километрах в 7. Хотя изначально собирались вести через город, даже мостовые опоры на берегах Нерчи уже поставили. Однако в связи со случившимся разливом было решено, что прокладывать её через Нерчинск нецелесообразно. Тем не менее, Транссиб здесь в хорошей доступности, ближайшая станция называется Приисковая, и от неё до Нерчинска протянута боковая ветка длиной 9 километров. По этой ветке когда-то ходил раз в день пассажирский поезд, потом его отменили, и теперь от города до Приисковой ходят только маршрутки.

С утра первым делом в музей — тем более что располагается он в том самом знаменитом Бутинском дворце, основной гордости города Нерчинска. Дворец этот совершенно не провинциальных масштабов, и это даже не дворец, а целый дворцовый комплекс в центре города, занимавший раньше целый квартал (сейчас осталась только половина территории). Строился он более 10 лет, начиная с 1864 года. Основное здание (в котором музей) стоит на углу улиц Достовалова и Советской, основным фасадом на Достовалова. Эта передняя часть дворца двухэтажная, с выступающим третьим, как бы мансардным этажом в три окошка с широким балконом на фигурных кронштейнах. Сверху здание украшает зубчатый парапет над венчающим карнизом, с периодически чередующимися небольшими изящными башенками. Боковой фасад, обращённый на улицу Советскую, представляет собой протяжённую одноэтажную пристройку с задней стороны основной фасадной части здания.

Кроме основного дворца в этом комплексе имеется ещё два больших сооружения, выдержанных в том же духе: здание оранжереи, с пристроенной столовой для служащих фирмы братьев Бутиных и ныне руинизированной водонапорной башней, и складское здание, со столовой для бедных. Эти два сооружения пребывают сейчас в состоянии довольно неприглядном и требуют реставрации. Впрочем, и сам дворец некоторое время назад находился в похожем состоянии, отреставрирован не так давно. Со стороны улицы Достовалова раньше стояли ещё большие трёхарочные въездные ворота — они не сохранились, но вместе с ними, судя по старым фотографиям, вид на дворцовый комплекс с фасадной стороны представлял раньше грандиозное зрелище. Бутины первыми в городе начали строить каменные здания, и именно в этом дворце останавливался цесаревич Николай во время своего восточного путешествия 1891 года.

Позади дворца в глубине квартала был устроен роскошный дворцовый сад, который сейчас вроде бы понемногу восстанавливается. А весь дворцовый комплекс ещё с тех давних пор стали называть Даурским Версалем. Даурия — так, оказывается, именуются места, по которым проходит моё нынешнее путешествие. Южная часть нашей забайкальской стороны, выходящая к границам с Монголией и Китаем. (Это меня тётушки музейные тут просветили). Красивое и романтичное название, овеянное далёкой историей…

В самом музее больше всего впечатляет первый (музыкальный) зал, высотой в два этажа, с огромнейшими зеркалами от пола до потолка. Самое большое из них имеет размер 4 на 4 метра — оно, впрочем, не цельное, с тремя малыми вставками, но даже при этом площадь основного стекла составляет около 13 квадратных метров, и на конец XIX века оно было самым большим в мире.

В одном из залов, посвящённых Бутиным, выставлен необычный гарнитур (столик и два стула), изготовленный одним каторжанином из причудливо переплетённых корней боярышника и берёзы, покрытых кожей и лаком. А на многочисленных стендах рассказывается и о самом семействе Бутиных. Их было два брата, совладельца фирмы: Николай Дмитриевич и Михаил Дмитриевич. Дворец принадлежал Михаилу, младшему из братьев и главному распорядителю фирмы, купцу 1‑й гильдии, золотопромышленнику, меценату, коммерческому советнику, потомственному почётному гражданину. Братьям принадлежало порядка 50 золотых приисков, железоделательный, солеваренный, винокуренный заводы, несколько мануфактур. Кроме братьев в семье было ещё несколько сестёр. Одна из них, Татьяна (по мужу Мауриц), заведовала дворцовым садом и, овдовев, всецело себя ему посвятила, высаживала редкие тропические растения, несвойственные местному климату, вела переписку с самим Мичуриным. Жила Татьяна Дмитриевна в отдельном деревянном одноэтажном доме с красивой трёхэтажной верандой (есть фото). К сожалению, оставшись без хозяев в годы советской власти, сад быстро пришёл в запустение, а дом просто сгорел. Невесёлой оказалась и судьба самого дворца. В 1880‑е годы в силу ряда обстоятельств дела фирмы братьев Бутиных сильно пошатнулись, и дворец в итоге пришлось отдать за долги. В советское время в нём, как водится, размещалось что ни попадя, музей в него был переведён только в начале 2000‑х, после реставрации фасадной части здания. И музейная экспозиция здесь довольно обширная для маленького провинциального Нерчинска. История, археология, палеонтология, природа, этнография, предметы быта разных эпох, уникальная библиотека Бутиных (пять больших шкафов с книгами от 1810 до 1913 годов издания), галерея с круговой панорамной выставкой рисунков и фотографий строительства Забайкальской железной дороги (от станции Мысовая до станции Сретенск), цветной витраж с изображением Архангела Михаила, поражающего дьявола, изготовленный в 1875 году в Мюнхене… Я раза три из музея уходил и снова возвращался: что-то спросить, что-то купить, погулять по саду, поговорить с музейными тётушками. Одна из них, узнав, что я собираюсь в Сретенск, посоветовала мне обязательно доехать там до соседнего посёлка Кокуй и посетить музей судостроительного завода. И пообщаться с его главным хранителем Вологдиным Евгением Васильевичем, оставила его телефоны. Это интересно: реальная зацепка, реальный контакт, а на моих маршрутах это всегда бывает важно. Если только будет на это время…

А сейчас у меня чистого времени часа 4. Городок небольшой, тысяч 15 населения, должно хватить. Центральная его часть примыкает непосредственно к берегу реки Нерчи. Она здесь шириной метров 150‑200 и разделена на два рукава, охватывающие низменный остров с названием Большой. Природа похожа на бурятскую: такие же сопки, лысые и частично лысые, и с редкой порослью. Только там в Бурятии как-то всё более выжжено и уходит в желтизну, а здесь краски более сочные. Но возможно, это просто влияние погодного фактора: там было жарко и солнечно, а здесь пасмурно и прохладно.

Все каменные строения города сосредоточены непосредственно в центре (современный пятиэтажный комплекс на окраине не в счёт). Кроме бутинского ансамбля более других выделяется здание аптеки с широким мезонином второго этажа и двумя балконами, с парадной и дворовой стороны. Это дом купца Верхотурова, построенный в 1845 году при финансовой поддержке Михаила Бутина. Главным композиционным элементом на этом здании является широкий парадный портик с четырьмя колоннами, из которых крайние, массивные, поддерживают вынос кровли, устроенный над мезонинным балконом, а более лёгкие средние являются для этого балкона дополнительными опорами. Дворовый балкон сделан тоже во всю ширину мезонина, но он уже более скромный, с четырьмя малыми колоннами, начинающимися не от фундамента, а от балконного основания.

В центре стоит и каменный православный храм — Воскресенский собор 1812 года. Восьмигранно-купольный, приземистый, тяжеловесный, с массивной квадратной колокольней. Главка стоит только на колокольне, основной объём увенчан просто крестом на небольшом барабане.

Заброшенные торговые ряды (гостиный двор) за стеной растительности я разглядел не сразу. Низкая протяжённая постройка, двухэтажная в центральной части, с аркадой на нижнем этаже и колоннадой на верхнем. Когда-то тут была столовая, кулинария, магазины. Но лет 8 назад случился пожар, всех выселили, и никак не могут начать восстановительные работы.

Имеется в городе и образец старой промышленной архитектуры: комплекс красно-кирпичных зданий казённой винной монополии 1903 года постройки. Под этот комплекс Бутин безвозмездно отдал принадлежавшие ему земли. В главном здании доминирует трёхэтажная часть с рельефными орнаментами, рядом малых арочных проёмов и ниш под верхним карнизом и полукруглым завершением по центру. Здание требует восстановительных работ, большинство помещений пустует, в остальных устроен торговый комплекс: малые магазинчики и предприятия бытовых услуг.

Застройка города вне центральной части преимущественно деревянная, одноэтажная. И на его улицах и улочках можно встретить большое количество чудных старых домиков, хорошо сохранившихся и художественно оформленных с высоким мастерством. Причём даже на самых окраинах. Пышная подкровельная резьба, кронштейны под свесами, верхние выступающие аттики. Резные наличники и ставни — это уже само собой, без них, похоже, в этих местах просто немыслимо. Оригинальный домик стоит по адресу Советская, 12: с тремя фигурно-причудливыми аттиками над верхним карнизом, в каждом из которых из накладных элементов изображена шестиконечная звезда Давида. К сожалению, домик этот обшит коричневым профнастилом, однако сделано это грамотно, в общий тон здания, причём так, что обшивка эта заходит под пояс подкровельной резьбы, ничуть его не загораживая. А профнастил подобран такой, что издали похож на обыкновенный тёс (вагонку) и в глаза не бросается. Встречаются, однако, иногда и исковерканные домики (пластиковый сайдинг, современные стеклопакеты без переплётов), но их совсем немного. В общем уличном ряду может стоять и каменный частный домик, ничем особо не выделяющийся среди своих деревянных соседей. Похож на каменный и «дом с колоннами» 1828 года постройки — здание бывшей гостиницы «Даурия» на углу Советской и Чехова, в которой в 1890 году останавливался и сам А. П. Чехов, направляясь на остров Сахалин. По своему архитектурному облику здание чем-то напоминает дом Верхотурова (где аптека), сейчас его занимает какой-то сервисный центр.

Теперь мне и представить странно, что я мог в Нерчинск вообще не попасть. Он выбивался из основной линии маршрута, и я его оставлял «про запас»: при возвращении, если будет время, сгонять налегке от Приисковой, по-быстрому, на пару-тройку часов. Только в конце маршрута у меня, скорей всего, не осталось бы ни сил, ни желания. Да и по-быстрому сгонять в такой город нельзя. Надо, как минимум, на полдня. А вот не попал я в Горбицу, зато доехал сюда. Так, может быть, это правильно, что я туда не попал?..

4. Сретенск

23‑25 июля

Автобус здесь проходящий, Чита — Сретенск. Сегодня он припозднился, отъехали только в 7 часов. Расстояние 94 километра, направление на северо-восток, дорога идёт всё время открытыми всхолмленными местами. Даурские степи и сопки, похожие своими очертаниями на складки шкуры какого-то гигантского животного. Время от времени показываются на отдалении развалины неких одноэтажных белых сооружений, похожие на остатки скотных дворов. Пару раз возникают по пути вспаханные поля и коровьи стада. У села Усть-Наринзор эти поля даже довольно обширные и частично засеянные, со всходами. Дорога хорошая, асфальтовая, но ехали мы долго, более двух часов. Заезжали ещё в Кокуй, развозили-высаживали народ, к Сретенску подъехали только в 10‑м часу.

По словам Сергея, моего нерчинского соседа, здесь, в Сретенске есть две гостиницы: основная Шустовская (но она дорогая) и ещё одна, попроще, называется «Надежда». Находится на набережной, в бывшем торговом доме купца Андоверова. Дом большой, протяжённый, с заворотами, вывески никакой, непонятно, куда стучаться, а уже активно темнеет. Сам бы не нашёл, подсказали местные жители, вернее, жительницы: проводили не только до входной двери, но даже внутри до лестничного подъёма (гостиница находится на втором этаже), пока не стало ясно, что я действительно пришёл куда надо.

Стоимость койко-места здесь 700 рублей, независимо от категории номера. Мне было предложено место в трёхместном номере, без подселения: в гостинице сейчас проживает только три человека. Убыточное заведение, содержится устькарским райпо, и никто не знает, как долго эта гостиница ещё просуществует. При этом, что интересно, Шустовская гостиница всегда наполнена, а стоимость там полторы тысячи, и с подселением. Правда, там всё по высокому разряду, оформлено под старину, с бильярдным залом. А здесь «удобства» на улице, и вода привозная, в огромном чане. Но душ худо-бедно работает. И постираться есть возможность — с некоторыми заморочками. Машина ещё старинного образца, с отдельной центрифугой для отжима, воду надо наливать в стирочное отделение самому, а полоскать руками в тазу. Короче, жить можно.

Теперь бы ещё добраться до деревянных храмов по Шилке. Их у меня значится три, и расстояния не маленькие: село Боты (70 километров вниз по реке), Верхние Куларки (134 километра) и та самая Горбица (от Куларок ещё километров 40). По словам Елены-дежурной здесь по реке ходит «Заря», по понедельникам и четвергам, до Усть-Кары, отправление днём, часа в 3. Боты проходит, а до Куларок не доходит километров 17. Обратно отходит на следующий день утром. Ещё от Усть-Кары ездит сюда один мужичок на маршрутке (понедельник, среда, пятница): базируется там, прибывает в Сретенск часов в 9 утра, обратно отправляется как и «Заря», часа в 3. Сегодня вторник, и надо как-то так построить свой выезд, чтобы охватить хотя бы два пункта из трёх. Усть-Кара — крупный посёлок, и до Куларок от него, полагаю, добраться можно, договориться с кем-нибудь из местных. До Горбицы — это уже сложнее, но сейчас главное другое: как потом выбираться обратно в Сретенск, на чём? На маршрутке — не вариант, она не проходит через Боты: там другая дорога, они потом смыкаются. Как ни прикинуть, получается либо Боты, либо Куларки, одно из двух. И меня это не устраивает. Одно только ясно: завтра мне отсюда дёргаться никуда не следует. Я ещё не до конца вник в ситуацию. А подобные затруднительные моменты часто разрешаются уже по ходу дела. Сначала нужно здесь освоиться, познакомиться с городом, и неплохо было бы доехать и до Кокуя.

Город Сретенск стоит на правом берегу реки Шилки, и возник он традиционным образом: в 1689 году основан как зимовье, затем был возведён Сретенский острог. С 1789 года это уездный город Иркутского наместничества. Однако уже в 1798 году он был переведён из города в статус волостного селения и оставался в этом статусе до 1851 года, практически не развиваясь. В 1851 году после утверждения положения «О Забайкальском казачьем войске» Сретенск становится казачьей станицей. Кроме того, в начале 1830‑х годов в долине реки Куэнги, а потом и на Каре были обнаружены месторождения россыпного золота, и Сретенск стал играть роль перевалочной базы в системе золотодобычи. Во второй половине XIX века Сретенск стал активно развиваться. При движении на Дальний Восток здесь заканчивалась сухопутная дорога и начиналась водная: сначала по Шилке, затем, после её слияния с Аргунью, по Амуру. Этим путём в 1890 году следовал Чехов на Сахалин, этим же путём (только в обратном направлении) в 1891 году возвращался из своей поездки по Дальнему Востоку цесаревич Николай. В 1897 году по левому берегу Шилки к Сретенску подошла Забайкальская железная дорога, которую и дальше на восток первоначально хотели тянуть вдоль Шилки. Однако когда подсчитали все предполагаемые затраты, оказалось, что это очень дорогостоящий проект (вдоль Шилки сплошные сопки и скалы). И от станции Куэнга дорогу завернули резко влево и потянули так, как она идёт сейчас: через Чернышевск — Ксеньевскую — Ерофей Павлович. От старой линии остался 53‑километровый тупиковый участок Куэнга — Сретенск, по которому сейчас каждый день кроме четверга ходит поезд из одного вагона. В 1986 году был открыт автомобильный мост через Шилку.

Сретенск, так же, как и Нерчинск, является районным центром, однако выглядит уже гораздо скромнее. С утра стало понятно, что на этот городок хватит и полдня (с запасом), и что в Кокуй отсюда съездить вполне реально: автобус ходит 7 раз в день, можно даже выбрать наиболее удобное время.

Городок Сретенск по размерам совсем невелик (6‑7 тысяч населения) и вытянут неширокой полосой вдоль берега Шилки. Несколько продольных улиц, дальние из которых (от реки) забираются уже на холмы. По своему облику городок напоминает большое село, особенно дальние верхние улицы, самые невыразительные. Городской вид имеет, пожалуй, только центральная площадь, со вполне достойным каменным малоэтажным ансамблем начала XX века. Особенно хороши два доминирующих здания стиля модерн, окаймляющие центральную улицу Луначарского. Имеется в центральной части небольшое количество и других старинных каменных домов, в их числе и мой дом Андоверова 1902 года постройки: двухэтажный, оранжевый с белым, с рустом, ступенчатым карнизом и верхним парапетом с башенками и люкарнами. Из новейших построек выделяется двухэтажное здание детского сада на сваях (вечная мерзлота) и тоже двухэтажное здание районного суда, выстроенное по интересному проекту, с элементами современного «коттеджного» стиля, но с общим обликом города явно диссонирующее.

А весь остальной город — это по сути частный сектор, хотя где-то на дальней окраине должен быть один район, который здесь по старой памяти называют Гарнизон. Это и был раньше военный гарнизон. Здесь, в Сретенске, вообще, в былые времена дислоцировалось несколько военных частей от разных родов войск. И они, кстати, хорошо обеспечивали работой местное население. Однако настал момент, когда мы с Китаем заключили договор, по которому каждая из сторон должна отвести свои войска от общей границы не менее чем на 300 километров. А здесь до границы по прямой порядка 170 километров, соответственно, все военные части были передислоцированы, остались одни пограничники. Выселен был и тот самый Гарнизон, жилые помещения которого потом просто раздали местным жителям. И работы сейчас в городе не осталось. Раньше здесь работал ещё ряд предприятий (фабрика по производству валяной обуви, мясокомбинат, птицефабрика), сейчас, как водится, всё позакрывали, одна предпринимательница только пытается наладить производство полуфабрикатов. Местный народ работает в основном на вахтах.

Среди деревянной застройки Сретенска интересные домики встречаются, но по сравнению с Нерчинском их здесь очень мало, буквально считанные единицы. Есть несколько домиков с подкровельной пышной резьбой, есть такие, которые, как в Иркутске, своими уличными фасадами ушли в землю по самые оконные наличники. Интересный ансамбль из трёх домов стоит на улице Партизанской. Однако в подобающем состоянии пребывает только старый (и ныне действующий) военкомат (дом 77). Двухэтажное основательное бревенчатое сооружение с трёхступенчатым подкровельным подзором, верхним поясом накладной резьбы и очень изящной формы оконными наличниками с накладным изображением лиры в центральном поле лобани (надоконной части). Здание, к сожалению, с фасадной стороны обильно заросло деревьями, и трудно разглядеть его во всём объёме. Рядом с ним стоит небольшой каменный одноэтажный домик, пустой, заброшенный, без оконных стёкол и с угрожающими трещинами по стенам. Но композиционно очень изящный: с фигурно-завитой формы аттиком с вазоном по центру фасада и навесом перед входом со свисающими «гирьками» по краям. С покинутым видом стоит и следующий дом 71: деревянный и двухэтажный, с пристроенной сбоку двухэтажной открытой верандой-галереей на весь боковой торец, межстолбовые проёмы которой сделаны с каплевидными завершениями. Со стороны улицы веранда сверху увенчана аттиком с накладными завитушками и «солнышком». Окна нижнего этажа все замкнуты ставнями, окна верхнего этажа все без стёкол, но с весьма примечательными наличниками: навершия у них выполнены в форме разорванного треугольного фронтона с точёным фигурным элементом по центру, напоминающем крохотную античную вазу на постаменте. Такие же наличники я видел и на одном из самых интересных деревянных домов Сретенска — двухэтажном доме купца Коляденко конца XIX века. Этот дом был построен специально для сдачи помещений приезжим, сейчас в нём располагается районный музей.

Музей здесь, по сравнению с Нерчинском, гораздо меньше и скромнее, однако и в нём можно найти кое-что интересное. К примеру, подробное описание кочевого образа жизни коренных эвенков-тунгусов. Их основные занятия — рыболовство, охота, добыча пушнины, скотоводство. Кочевой маршрут обычно представлял собой вытянутый эллипс размера 150‑200 на 25‑30 километров. Выделялись два района стойбищ и стоянок. Первый — в глубинных залесенных участках тайги, где на расстоянии 4‑5 километров располагалось три стойбища: осеннее, зимнее, весеннее. С ними соседствовали места гона и отёла и зимние пастбища домашних оленей. И второй район — по береговым линиям рек, где располагались кратковременные летние стоянки (жили там обычно 1‑2 недели). Всё это очень познавательно, только где они, эти эвенки? Не встретил ещё ни одного.

Следующий музей, куда мне надо попасть, находится в Кокуе. Ехать туда лучше после обеда, есть подходящий автобусный рейс. С Евгением Васильевичем я уже созвонился, он на месте и ждёт, ему и из Нерчинска звонили, по поводу моей персоны. Кокуй стоит от Сретенска выше по реке, на левом берегу, расстояние от края до края километров 5. Но автобус идёт долго, и не напрямую, а делает большой крюк, огибая сопки.

Кокуй — это старинное селение, известное с XVII века. Его название означает «возвышенное место». Сейчас это достаточно крупный посёлок, центр судостроения на реке Шилке (вернее, был им в не таком далёком прошлом). Застройка в основном частная-деревянная, однако центр имеет вполне городской вид, с каменными домами от двух до пяти этажей. Музей располагается в двухэтажном заводском клубе (центре досуга), вход свободный. С Евгением Васильевичем мы сначала познакомились по-быстрому, у него сейчас другие посетители, и он передал меня с рук на руки молодой научной сотруднице по имени Ирина. Она меня и провела по всем залам, всё подробно рассказала и показала. Интересно было с ней пообщаться, в частности, я получил ответ на вопрос, которым в эти дни часто задавался: по поводу резных наличников и ставней даже на современных неказистых домах. Переносят их со старых домов или делают новые? На что Ирина ответила однозначно: делают новые. И судя по массовому характеру, это не одиночные мастера-умельцы, это здесь распространено повсеместно. Мне сразу же вспомнился один эпизод, который произошёл всего несколько часов назад. Когда я примеривался фотоаппаратом к точёно-резным наличникам на сретенском музее, подошёл какой-то местный мужик и предложил сделать такие же, даже лучше.

А сам музей посвящён в первую очередь судостроительному заводу, его истории и тем судам, которые здесь строились. Кокуйский завод был сборочного типа: строил корабли из привезённых деталей и комплектующих. Макеты этих кораблей выставлены в одном из залов: сухогрузы, промысловые суда, рефрижератор, буксир-толкач, самоходный паром, научно-исследовательское судно, пограничный сторожевой корабль. Завод этот, на удивление, и сейчас работает — но только как ремонтный, кораблей уже не собирает.

В музее всего четыре зала, в которых кроме экспозиций о самом заводе представлены природа, археология, казачество, техника (большая промышленная и советская бытовая), спорт. И есть ещё один, пятый, маленький особый закуток. В 1952 году возле посёлка Шилкозавод была обнаружена древняя пещера первобытного человека, с множеством черепов и прочих животных останков. И в том музейном закутке как раз и воссоздана та самая пещера, со всей своей атрибутикой: костром, фигурой древнего человека и костьми-черепами. Кстати сказать, «Заря» на Усть-Кару проходит мимо той, настоящей пещеры, и у меня есть возможность её увидеть (правда, снаружи и издали). А ехать на «Заре» мне надо всё-таки до конца, до самой Усть-Кары, что стало очевидным после разговора с Евгением Васильевичем.

Евгений Васильевич сам бывший пожарный, подполковник. Здесь в музее — главный хранитель и энтузиаст своего дела. Активно привлекает спонсоров, поддерживает связь с разными городами. Подарил мне книжку про Сретенск и дал пару ключевых телефонов в Усть-Каре. Как я и предполагал, Куларки там в пределах досягаемости, а ещё в Куларках действующий колхоз, и туда часто ездят, можно с кем-нибудь договориться. И есть, где остановиться на ночь: один из вариантов — это гостиница в библиотеке, заведующую зовут Татьяна Георгиевна, есть её телефон. Кроме того, по словам Евгения Васильевича, мне там надо будет обязательно пообщаться с Власовой Надеждой Сергеевной, поскольку лучше неё Усть-Кару никто не знает. И она может мне устроить что-то типа экскурсии. Он прямо тут же ей и позвонил, и обо всём договорился. Насчёт Горбицы по-прежнему ничего конкретного, однако если бы я мог задержаться здесь хотя бы на пару недель, то, возможно, возник бы очень интересный вариант: сплавиться туда на катамаранах. Евгений Васильевич собирает что-то вроде экспедиции к слиянию Шилки и Аргуни (началу Амура): исследовать древние городища и иные исторические места. Выход намечается на 5 августа. Вариант чрезвычайно заманчивый, но мне остаётся только облизываться…

Музейщики, учителя, библиотекари — это, можно сказать, местная элита. Но мне хочется пообщаться ещё и с простым народом, и на обратном пути такая возможность возникла. Кондукторша в автобусе по имени Татьяна обрисовала мне в красках, как именно здесь живёт простой народ. Вот, пожалуй, самый яркий штрих: водопровод в Кокуе действует только летом. В зимнее время вся вода привозная, 60 рублей бочка. Колодцы частные есть, но их немного: очень глубоко залегает водоносный слой. Центральное отопление только в многоквартирных домах. Те, кто живёт в частном секторе, топят сами. Три проблемы приходится решать постоянно: вода, дрова, и куда выливать помои. Татьяна сама из Кокуя, и всё это на себе каждодневно испытывает. По возрасту она уже на пенсии, но приходится подрабатывать кондуктором, поскольку пенсия у неё какая-то немыслимо мизерная: что-то порядка 5 тысяч. Сравнение не совсем уместное, но в Москве сейчас неработающие пенсионеры получают порядка 17 тысяч. Вы, говорит, москвичи, сами себе выдумываете проблемы. Кому-то из её знакомых удалось перебраться в Москву, они иногда перезваниваются, те ей жалуются: вот, понимаешь ли, денег не хватает на поездку в Грецию. А тут рано утром встань, заготовь воду, прикинь, на сколько ещё хватит дров, и что будешь делать дальше. Есть, чем заняться, и без всякой Греции…

Вечером эта тема была продолжена уже в Сретенске, с гостиничной дежурной. Здесь, оказывается, ситуация ещё хуже, чем в Кокуе: водопровода нет вообще. Насосный забор от реки (для полива) тоже особо не практикуется. Даже если дом стоит прямо у берега. Канализации тоже нет, в лучшем случае свой септик (как в Шустовской гостинице). Центральное отопление — только в Гарнизоне и на улице Гагарина (на ней имеется небольшой комплекс многоквартирных двух-трёхэтажек). Почему здесь так — я так до конца и не понял. Как вообще такое возможно в наш век цифровых технологий и высоких скоростей, и не где-нибудь, а в городе-райцентре? Очень холодные зимы, и всё замерзает? Вечная мерзлота? Глубоко вода, и до неё не пробуриться? Это всё не аргументы, есть места и с более тяжелыми природными условиями…

Только сейчас обратил внимание, в полутёмном гостиничном коридоре. Печка. Старинная, и вся в изразцах. Хоть уже и недействующая, но замечательно сохранилась. Её не сразу заметно, потому что изразцы не яркие, все бежево-коричневатые и сливаются в один общий фон. Дежурная говорит, неподалёку, в налоговой инспекции есть ещё одна такая, даже интереснее. Изразцы там только все закрашены белой краской.

Заглянул утром в эту налоговую инспекцию — да, действительно, есть такая. Хороша даже в побеленном состоянии. С ажурным верхним кокошником, сплошь в витиеватых линиях, и рельефной фигурой по центру — то ли человека, то ли ангела посреди сада.

Перед «Зарёй» есть ещё время, чтобы дойти до Гарнизона. Много уже о нём наслышан, а ещё о том, что где-то на его территории есть нечто, официально именуемое как «спецшкола», а по сути — зона для преступников-малолеток: убийц, насильников, грабителей. Идти надо на самый нижний (по реке) край города.

То, что я увидел в Гарнизоне, приятно меня удивило. Этот гарнизон, похоже, действовал ещё с царских казачьих времён. Первое, что встречает вошедшего на территорию — это комплекс старинного вида двухэтажных протяжённых построек: то ли бывших казарм, то ли конюшен, то ли и того, и другого. Сейчас что-то отдано под жильё, что-то под магазин, что-то пребывает в непонятном состоянии. Дальше за этим старинным комплексом стоят и современные безликие пятиэтажки: какие-то заселены, какие-то в полном раздолбанном запустении. От гарнизонных времён осталась ещё кое-какая наглядная агитация, а про ту самую спецшколу-зону меня тут малость дезинформировали, и я принял за неё другое здание. Зато обратно догадался пойти по другой (параллельной) улице и сразу же увидел, пожалуй, самый интересный из всех сретенских деревянных домов. Это дом купца Лукина: двухэтажный, с усечённым наискосок центральным верхним щипцом и двумя башнями по бокам — купольной и шатровой. Причём хоть некоторые окна у него и заколочены, но впечатление покинутого он не производит. Обнесён аккуратным забором с калиточкой. Не зря, значит, меня так тянуло в этот Гарнизон. Не пошёл бы — дома бы этого не увидел…

5. До Усть-Кары и обратно. Река Шилка

25‑27 июля

Центральная площадь Сретенска выходит непосредственно к берегу реки, и в этом месте на картах официально значится речной вокзал. В действительности этого вокзала давно уже нет, есть место, куда причаливает «Заря». Отправление в 3 часа дня, народ уже подтянулся, ждёт. Отошли вовремя. В пути часа 4, расстояние, согласно тарифной таблице, 117 километров вниз по течению.

Река Шилка, левая составляющая Амура, получается от слияния Ингоды и Онона. Ингода подходит с запада (на ней стоит Чита), Онон — с юго-запада, начинается в Монголии. Генеральное направление течения Шилки — северо-восток. Здесь у Сретенска она шириной метров 200, спокойная и судоходная. Очень красивые гористые берега, сопки и скалы, сосновые леса. Населённые пункты стоят не часто, но с периодичностью, и все в основном по левой стороне, по правой очень мало. Второе по счёту селение называется Ломы, минут 50 хода и 24 километра от Сретенска. Смотрю в окно и вижу вдруг отдельно стоящее слегка прикрытое деревьями явно церковное здание, только без окон и без завершения. И народ в «Заре» подтверждает: да, это действительно старая церковь. А в моём списке она не значится, неучтёнка пошла. Это хорошо, надо будет иметь в виду. Ещё часа полтора, и проходим Боты. Здесь церковь видна хуже: стоит дальше от берега, и из-за деревьев с кустами показывается на короткое время только её верхняя часть. Видя мой интерес и узнав, что я путешествую, Галина-кассирша предложила мне пройти прямо в кабину капитана — за дверь с надписью «Посторонним вход воспрещён».

Капитана зовут Серлин Владимир Александрович, и, похоже, что не только я о нём, но и он обо мне уже от кого-то наслышан. В его кабине есть боковая скамеечка, на ней сидит какой-то мужик, весёлый-весёлый, и байки травит, одну за одной и без умолку. А узнав, что я путешествую, стал это делать с удвоенной силой. Стращать меня начал: ты, говорит, москвич, ходи здесь да оглядывайся, народ у нас ещё тот, бандиты да разбойники, нравы ещё с каторжных времён. Ну, мне к такому не привыкать, я пуганый, меня в прошлом году на Камчатке всю дорогу медведями стращали — за всё путешествие так ни одного и не встретил.

На финальном участке перед Усть-Карой проходим сначала Шилкозавод. По виду он сейчас как обыкновенная деревня, а в своё время, при Екатерине, это было крупное селение, и работал завод, на котором добывали и плавили серебро. Здесь по округе все сопки в штольнях. И как-то раз (очередная байка) в эти штольни ушёл человек и обратно не вернулся. Кроме сереброплавильного здесь был ещё стеклозавод, кожевенный завод и судоверфь. И на этой судоверфи был собран корабль, на котором легендарный дальневосточный губернатор Н. Н. Муравьёв-Амурский ушёл на Амур.

На подходе к следующему селу Старолончаково возникла новая страшилка: это, оказывается, людоедское село. Здесь брат брата убил по пьянке, а чтобы избавиться от тела, он его просто разделал, приготовил и съел. Да ещё всех соседей угощал. Вот, мол, москвич, в какие места тебя попасть угораздило.

Между Старолончаково и Усть-Карой мы проходим главную природную достопримечательность этих мест — скалу Полосатик, стоящую по правому берегу. Протяжённый 60‑метровый скальный обрыв с частым чередованием многочисленных и разноокрашенных слоёв пород, расположенных не горизонтально, а под уклоном.

В Усть-Кару прибыли не слишком поздно, не было ещё и 7 часов. Мужика того весёлого зовут Александр, мой тёзка, он здесь и сам долгое время капитанствовал на «Заре», а сейчас прораб у речников, приехал сюда чтобы встретить путейский катер, возвращающийся с Аргуни в Сретенск. Завтра утром он должен быть здесь. И предложил мне один заманчивый вариант: уйти обратно в Сретенск вместе с ними, на этом катере. Оставил свой телефон и сказал позвонить завтра утром часов в 10. Это очень интересно, однако следует обдумать. «Заря» отходит утром в половине 8‑го, а мне надо обязательно попасть в Куларки. Сегодня уже поздно, только завтра, а это значит, что на «Зарю» я однозначно не успеваю. К 10 часам — есть небольшой шанс, но тогда надо договариваться, чтобы свозили в Куларки ранним утром. И если это получится, то путейский катер был бы идеальным вариантом. Кроме того, что он решает проблему возвращения в Сретенск, он ещё может причалить, где пожелает. Например, в Ботах и Ломах, где деревянные храмы.

Усть-Кара (официально Усть-Карск) — посёлок не маленький, бывший районный центр, около 2 тысяч населения. Растянут километра на 3 вдоль берега Шилки, напротив живописных красноватых скал. Библиотека с гостиницей находится на противоположном конце, и как буду туда добираться, я даже не успел подумать. А просто подошёл какой-то молодой парень с одной из встречающих машин и сказал, что капитан попросил его подвезти меня до той библиотеки. Мне нравится, как здесь начали решаться мои вопросы…

Библиотека представляет собой одноэтажный белый домик за заборчиком. На двери висит замок, но есть телефон хозяйки, Татьяны Георгиевны. Дозвонился сразу, подъехала через некоторое время на велосипеде, с внучкой. У них тут не то, чтобы гостиница, просто держат в библиотечном домике пару комнатушек для приезжих, чтобы был хоть какой-то доход. 400 рублей за ночь — можно сказать, почти даром. Всё необходимое есть: умывальник, кухня, чайник. И сторож дядя Саша, приходит сюда на ночь.

С Татьяной удалось пообщаться не особо долго. Живут здесь, говорит, плохо, во властях наших все разочарованы. Муж у неё работает на вахтах, горноспасатель, два месяца там, два месяца дома. Дочери — одна в Чите, две в Питере. Они с мужем и сами собираются перебираться в те края, строят сейчас дом где-то под Гатчиной. Поближе к дочерям и вообще чтобы куда-нибудь отсюда съехать…

Прозвонился я и Надежде Сергеевне. Она сказала, что до 8 часов работает, а потом сама зайдёт ко мне в библиотеку (живёт где-то неподалёку). Зашла ближе к 9 часам, начало уже смеркаться. Поздновато для экскурсии по посёлку, но другого варианта нет. Надо постараться успеть до полной темноты. Впрочем, при хорошем экскурсоводе это не имеет большого значения. Исторические рассказы я готов слушать в любое время суток.

Жилое селение на месте современной Усть-Кары известно ещё с давних времён. Оно тогда имело ещё одно название — Переломова (по фамилии местных жителей), о чём было упомянуто в 1739 году Герхардом Миллером, русским путешественником и историографом немецкого происхождения. Во время Великой Северной (Второй Камчатской) экспедиции второй четверти XVIII века Миллер руководил Академическим сухопутным отрядом, и этим отрядом, в частности, было составлено описание селений по реке Шилке, относящихся к Сретенскому острогу.

С конца 1760‑х годов центром жизни по местной округе становится Шилкинский сереброплавильный завод. По Забайкалью он не был единственным, был кроме него и ряд других: Нерчинский, Газимурский, Александровский и ещё несколько. Все они проработали до середины XIX века и прекратили своё существование в связи с исчерпанием запасов серебряных руд. Работы на Шилкозаводе закончились в 1850 году. Однако в 1838 году одним из разведывательных отрядов, посланных на поиски новых серебряных месторождений, были открыты богатые залежи золота на реке Каре, после чего начались их активные разработки (Карийские промыслы) с центром в Усть-Каре. Добыча золота велась в основном силами каторжан, сначала уголовных, а ближе к концу XIX века и политических. Промыслы эти действуют и по сей день (предприятие «Прииск Усть-Кара»), там имеется даже свой музей, в который я, естественно, уже не попадаю.

Библиотека находится у верхнего (по течению) края посёлка, и мы с Надеждой пошли от неё в сторону центра. В этой части посёлка я заметил в сгущающихся сумерках только одно приметное сооружение — старый дом зажиточных братьев Шустовых (раскулаченных): одноэтажный, но очень длинный, с четырьмя промежуточными перерубами. Надежда повела меня к местной новодельной церкви, рассказывая попутно и про все те, которые ранее стояли в посёлке и были утрачены.

Деревянная церковь Илии Пророка была здесь поставлена в 1877 году, а в 1900 году её смыло разливом реки. Воссоздана она была на новом, возвышенном месте, рядом со старым. После революции церковь, естественно, была закрыта, затем в ней в разные годы размещались клуб, зернохранилище, а через какое-то время её затопило ещё более мощным речным разливом. После этого её вообще разобрали, а из материала построили школу. Нынешняя церковь, освящённая во имя Николая Чудотворца, была поставлена относительно недавно, лет 15 назад. Она простой конструкции, одноглавая, под четырёхскатной кровлей, с восьмигранной шатровой колокольней и основательным двухэтажным подколоколенным притвором, обшита сероватым сайдингом. Стоит под крутым слоном сопки на ровной и будто бы специально насыпанной возвышенной террасе. Обнесена забором, вход замкнут, в сторожке горит свет. Но Надежда здесь свой человек, постучала, и нас впустили. И на территорию, и в храм, и на колокольню. Только сейчас уже густые сумерки, и окрестности с высоты обозреваются с трудом.

Имеется на храмовой территории и ещё один знаковый объект — установленный ещё в давние времена памятник-обелиск политическим каторжанам, погибшим на Карийской каторге. Продолжая свою экскурсию, Надежда рассказала о Карийской трагедии 1889 года, когда в знак протеста против жандармского произвола и телесных наказаний несколько заключённых (и среди них четыре женщины) совершили массовое самоубийство. После этих событий политическая тюрьма Карийской каторги была ликвидирована, а политических заключённых перевели в другие тюрьмы.

А интересная у меня, однако, выстраивается цепочка. Не попал из Ксеньевки в Горбицу — доехал до Нерчинска, узнал про Кокуй и Евгения Васильевича — а Евгений Васильевич направил уже сюда, в Усть-Кару. И вот, с Надеждой познакомился, и этому знакомству я очень рад. Приятная молодая женщина, из тех, про кого я, находясь в своём кругу, мог бы сказать: наш человек. Окончила в Чите горный колледж, по специальности эколог, по призванию историк, краевед и музейный работник. Увлечена историей своего края, ездила в экспедиции с археологами, участвовала в раскопках дворца телохранителя Чингисхана (в районе города Борзи), древнего городища на речке Чёрной (километров 30 вниз по Шилке) и сейчас собирается присоединиться на сплав к Евгению Васильевичу. Пыталась она работать и в местном приисковом музее, но дело не пошло. Приходилось постоянно писать какие-то бумажки, заполнять планы-отчёты, заниматься чем угодно, только не реальной историей. И работает сейчас продавцом в магазине промтоваров. Замечу от себя, что, работая в системе высшего образования, я её очень хорошо понимаю…

Надежда мне даже Куларки организовала, прямо на ходу, по телефону. Позвонила одному своему знакомому, по имени Евгений, у него машина, и завтра утром он свободен. Только надо будет сначала заехать на заправку, поэтому слишком рано не получится. Договорились на 8 часов, и он сам мне позвонит. Поздновато, но хочется надеяться, что к 10 часам (времени созвона с Александром) успеем вернуться.

Всё пока складывается замечательно, вот только до Горбицы я, похоже, так и не доберусь. А церковь там хорошая, самая, пожалуй, интересная по округе, её здесь все знают и относятся с почтением. И в порядке компенсации Надя позвала меня к себе домой, чтобы показать эту церковь хотя бы на компьютере.

К Надиному дому мы подошли уже в полной темноте. У неё дочка, Тася, лет 13, накрыла нам стол к чаю. А в Надином компьютере есть очень много интересного. Есть там и фото той самой горбичанской Прокопьевской церкви. Она поздняя, 1877 года постройки, одноглавая, купольного типа, классицизм с элементами барокко. Сохранилась, судя по фото, не так уж плохо, и сейчас её взялся восстанавливать один мужичок-пенсионер, из местных, за свои средства. В Горбице он родился, и там остался родительский дом, а живёт сейчас в Могоче, соседнем и более близком райцентре.

А сама Горбица — село здесь знаковое и долгое время было приграничным. По Нерчинскому договору 1689 года граница России с Китаем по левобережью Шилки шла по речке Горбице (Горбичанке) и дальше на восток по Становому хребту. За Горбичанкой начиналась уже китайская территория. Нашим при этом оставалось всё междуречье Шилка-Аргунь, а сама Аргунь как тогда была, так и сейчас остаётся пограничной рекой.

На прощание Надя оставила мне свой контакт в «Одноклассниках», подарила фирменную чашку «Усть-Карск» с фотографией местной церкви, а потом они вместе с Тасей проводили меня до библиотеки. Это близко, но по темноте и по первому разу можно уйти не туда.

Евгений утром позвонил в оговоренное время, заехал в начале 9‑го. До Верхних Куларок по дороге 22 километра, пока заправились, пока доехали, прошло около часа. Село Куларки, согласно Г. Миллеру, имело и другое название — Лавринкова, церковь стоит при въезде в село, прямо у дороги. Это деревянная Богоявленская церковь, предположительно второй половины XIX века. Сейчас представляет собой просто приземистый и протяжённый бревенчатый объём (выведенный по высоте на один уровень), с пятигранным «скруглением» в одном из торцов. Имеется, впрочем, достаточно очевидное членение на алтарь, храмовую часть, трапезную и западный притвор, вытянутый перпендикулярно оси храма. Техническое состояние здания по внешнему виду вроде бы неплохое, используется сейчас как склад (вероятно, колхозный): внутри сплошные стеллажи с какими-то железяками, приводными ремнями, запчастями от большой и малой техники.

С Женей всё получилось очень удачно, Надя знала, кого просить. Потратил на меня свой бензин и вообще ничего не взял. Говорит, что мог бы меня и до Горбицы свозить, только со временем у него напряжно. Туда сейчас можно добраться только на лодке. Дорога есть, но там на пути речка Чёрная без моста, а она после дождей поднялась, и не проехать. А ещё мне глубоко запало одно его суждение. Когда я начал делиться своими впечатлениями про повсеместные ставни и наличники, Женя сказал, что вообще не представляет себе дом без наличников: как же, иначе окна получаются слепыми…

Вернуться в Усть-Кару к 10 часам не успели, задержались минут на 30‑40. Остаётся надеяться, что катер ещё не подошёл. Как въехали в зону доступа, тут же позвонил Александру. Действительно, ещё не подошёл, но уже вот-вот должен показаться. Как подойдёт, он мне позвонит, скажет, что делать дальше.

Только подъехали к библиотеке, он тут же и позвонил. Сказал, чтобы я прямо от библиотеки выходил на берег, меня заберут. Это недалеко, но Женя взялся подвезти меня и туда, подождал, пока я закину вещи в рюкзак.

А катер вон он, его видно: стоит в том месте, куда вчера причаливала «Заря». А вот уже не стоит, двинулся в мою сторону. Есть ещё немного времени, позвонил Татьяне, объяснил ситуацию, сказал, что съезжаю. Та начала сокрушаться, что слишком мало удалось пообщаться. Позвонил и Наде, с большой благодарностью, пообещал быть на связи.

А катер вот уже совсем подходит и причаливает к противоположному гористому берегу, от него тут же отходит лодка-моторка и, описав дугу, выруливает прямо ко мне. Пара минут — и я на катере.

За катер пришлось заплатить 400 рублей. Это сущая ерунда, «Заря» была почти в 2 раза дороже. Потом я узнал, что у них тут так и идёт расчёт: 200 рублей в сутки на человека, 400 рублей — 2 дня хода. Катер против течения идёт медленно, в час делает километров 7, в Сретенск должны прийти завтра к вечеру. И эти два дня я здесь на полном довольствии. Лучший вариант трудно и придумать. Команда дружная, весёлая: Игорь, Павел, Сергей, старпом Михаил, капитан Николай. И Лиля, повар, жена Игоря. И ещё вчерашний Александр. Мужики все моего примерно возраста, Игорь только самый молодой, лет 45. Сами они речники, размечают фарватер, поновляют навигационные знаки. Красят, выправляют, если фарватер изменился — переносят. Полагается делать это три раза за сезон. Их участок на Аргуни, от Сретенска 402 километра вниз по Шилке и потом ещё 428 километров вверх по Аргуни. И они сейчас идут оттуда. В походе уже более двух месяцев: вышли 23 мая, дошли до своего участка, а потом вода упала, и они там зависли. С 29 мая по 21 июля стояли, ждали воды. Сейчас наконец-то возвращаются домой.

Спальное место мне определили в кубрике, вместе с Павлом и Сергеем. Нашёлся там маленький закуток и для моего рюкзака. А в путь мы тронулись только после обеда: мужики надолго отлучались в посёлок, пополняли запасы продуктов.

Идём потихоньку, и ощущение на катере совсем иное, чем на «Заре» в капитанской кабине. Замечательный обзор во все стороны, и можно не спеша рассмотреть все красоты. Первая из них — это скала Полосатик. Мужики мне ещё дополнительно комментируют всё, что нам встречается на пути: и узкие речные «ворота» (подводные и невидимые), и место, где ещё в советское время потонула агитбригада с кокуйского завода, и многочисленные дыры-штольни в сопках при подходе к Шилкозаводу, и в самом Шилкозаводе ту самую пещеру на сопке, где была обнаружена первобытная стоянка. Сейчас её видно гораздо лучше, чем вчера с «Зари». Просвещают меня тут и в области зоологии: «Вон там, видишь, взлетела с воды красная утка, огарь называется… А вон, смотри: дикие красные козы, сейчас выскочат из-за кустов».

Вообще, скучать не приходится. Всё время звучат какие-то рассказы, воспоминания, разные случаи из жизни. Про китайцев, например, наших соседей. Что они тут в старинные времена учиняли, как совершали набеги на наши казачьи поселения и какие предпринимались казаками ответные действия. И о том, что сейчас представляет российско-китайская граница по реке Аргуни. Там каждая сторона размечает свой берег: мы левый, они правый. Но если у нас створы деревянные, сколоченные из досок, то у них металлические, эмалированные. Не гниют и не требуют периодической подкраски, с них просто грязь стирают по мере необходимости. Поля по китайскому берегу (в отличие от нашего) все засеяны, и на них стоит большое количество техники. Погранзаставы тоже не идут ни в какое сравнение. Если на наших служит человек по 10, то у них по 500‑600, полноценные военные городки. А населённые пункты все благоустроены, причём многие из них имеют русские названия.

По пути у нас были сегодня две остановки. Первая получилась продолжительной: долгое время вымеряли в одном месте глубины, определяли точки для речных створ, отметили их потом красными ленточками для следующей команды, идущей позади нас (это их участок). И второй раз причалили ненадолго в Шилкозаводе, чтобы произвести некий натуральный обмен с одним местным мужичком. В результате этих задержек к Ботам мы, по прогнозу Николая-капитана, подойдём сегодня поздно, в сумерках. Так, собственно, оно и получилось. Но это ещё не самая большая заморочка. В Ботах мы, оказывается, остановки не делаем, встаём на ночь у следующей деревни Мангидай, километрах в трёх после Ботов, там удобное место для причала и стоянки. А с утра снова трогаемся в путь. И у меня остаётся единственная возможность. По утрам сейчас обычно спускается туман, а катер по туману не идёт. И если выйти в Боты очень-очень рано, до рассвета (но чтобы дойти туда, когда уже рассветёт), то можно успеть вернуться на катер до того, как рассеется туман. Павел мне подсказывает, что идти лучше не по дороге (это дольше), а тут вдоль берега протоптана тропка, ребятишки местные по ней в школу бегают.

К Мангидаю мы подошли уже в совсем густых сумерках, но с фонариком я это тропку вроде бы определил. Утром вышел в 20 минут 5‑го, светать только начало, и туман ещё не спустился. Тропинка действительно та самая, только это скорей не тропинка, а узенькая стёжка, то пропадающая, то возникающая вновь. Особенно она любит пропадать после овражков, их тут на пути несколько, и это самые проблемные места. Особенно последний из них, четвёртый по счёту, самый глубокий и длинный. После него тропка пропала вообще, и началось ровное поле с электрической линией. Пришлось дальше идти этим полем, вдоль линии, попутно считая столбы, чтобы не сбиться на обратном пути. Хорошо ещё, трава не слишком высокая (не как на Русском Севере — выше человеческого роста), идти вполне возможно. Только на ней уже собралась утренняя роса, со всеми вытекающими последствиями. И очень скоро мои ботинки и всё, что в них, а также джинсы снизу и до колен оказались промокшими насквозь. Но меня сейчас больше волнует другое: сколько ещё столбов придётся отсчитывать. Столбы — это сейчас мой единственный ориентир: вдаль уже ничего не видно, спустился туман.

До Ботов шёл в итоге чуть меньше часа. Село не маленькое, но народу никого, все спят, даже собаки не лают. Залаяли только, когда я пошёл обратно. Боты — название эвенкийское, так же, как и Ломы. Раньше это были эвенкийские стоянки. Успенская деревянная церковь в Ботах по виду поздняя, конец XIX — начало XX века. По конструкции одноглавая, но глава не сохранилась, только основание барабана. Храмовый четверик перекрыт на четыре пологих ската, в которые со всех сторон врезаются двускатные покрытия щипцовых наверший каждой из основных стен. Алтарь в плане трапециевидный, имеется ещё небольшая трапезная и западный притвор (вероятно, подколоколенный, но колокольня не сохранилась). Притвор этот непривычно высокий (даже чуть выше храмового четверика) и, как и в Куларках, вытянут перпендикулярно оси храма. В нём, судя по прорезанным отверстиям во внутренней стене, располагалась кинобудка, а сам храм использовался как клуб. Сейчас входная дверь в притвор открыта, и туда запросто заходят коровы и делают все свои дела. Состояние сруба на взгляд оценить трудно, церковь стоит под обшивкой, но стоит относительно ровно, без больших перекосов. В одном только месте заметное проседание: с южной стороны, в месте стыка трапезной с храмовой частью. Фотографировать церковь приходится в тумане, но других вариантов у меня сейчас нет. Туман, впрочем, не такой уж густой…

На катер вернулся ближе к 7 часам. Туман ещё не рассеялся, но команда уже проснулась. Отошли примерно через час. Моя теперь задача — привести себя в порядок. Я не только промок, но ещё и весь грязью измазался, продираясь сквозь заросли по оврагам. Однако проблема эта была решена неожиданно быстро. Мужики подсказали, джинсы я тут же постирал в умывальнике под краном, за бортом прополоскал и подвесил сушиться в машинном отделении над горячим двигателем. Ботинки свои туристические и всё, что в них, — что-то тоже подвесил над двигателем, а что-то просто выставил на солнышко. И всё высохло в течение нескольких часов. Погода сегодня благоприятствует: сухо и солнечно, и дождя не предвидится. Мужики мне потом прибор свой показали, рукотворный. Из серии «голь на выдумки хитра». Длинная и сухая сосновая ветка одним концом приделана снаружи к корабельному окошку, а другим концом смотрит в сторону нарисованной на стене буквы «С». И это у них не что иное, как барометр. «С» означает «сухо», а если ветка поднимется, значит будет дождь.

А пока у меня всё сохнет, неожиданно появилась возможность заняться чем-то вроде самообразования. Нашёл в нашем кубрике чью-то книжку про Газимуро-Заводский район (в который заходит и мой дальнейший маршрут), начал читать, оказалось интересно, решил даже сделать некоторые выписки.

Красивое название — Даурия, но откуда оно взялось? В книжке на это дан ясный ответ. Дауры (дахуры, дагуры), так же как и эвенки (тунгусы), — это коренные жители этих мест. До середины XVII века они жили в бассейне верхнего и среднего течения Амура и по его главным притокам. Дауры были монголоязычными, но включали в себя группы ассимилированных ими тунгусов. Занимались земледелием, скотоводством, охотой, рыболовством. Дома строили каркасно-столбового типа, в которых могло жить до 50 человек. С появлением в верхнем течении Амура русских в начале 1650‑х годов дауры переселились в Монголию, на реку Сунгари и её притоки.

А с конца XV века, в связи с ослаблением степных монголов, из Прибайкалья на восток стали расселяться буряты. Их основными миграционными потоками были долины рек Уда, Хилок, Чикой. В XVIII веке буряты достигли Агинских и Приононских степей, и эти места стали регионом их наибольшего заселения в восточном Забайкалье…

Следующий пункт, где мне надо будет сделать остановку — это Ломы. Однако Павел мне шепнул, что капитан здесь останавливаться не захочет: спешит домой, чтобы успеть повидаться с внучкой, она завтра уезжает в Читу. Единственный вариант — договориться, чтобы меня туда свозили на лодке прямо с катера. По лодке главный Игорь, уговаривать не пришлось, на подходе к Ломам лодку отцепили, завели мотор и обогнали катер. Павел тоже поехал с нами, у него в Ломах живёт приятель, прямо у берега, пока я бегал до церкви, он с ним успел пообщаться.

В церкви, похоже, раньше был гараж. В ней выставлены все окна, а в северной (противоположной от реки) стене сделан широкий проём для прохода машин. По виду церковь поздняя: пятигранный алтарь, двухсветный храмовый четверик, перекрытый на четыре ската, небольшая трапезная и узенький западный притвор. Завершение не сохранилось, но рядом в траве лежит старая железная главка. А в притворе я увидел нечто, вселяющее толику оптимизма. Новенькая входная дверь: правильная, набранная из сплочённых досок, на двух шпонках. За церковь эту, похоже, взялись. И начали приводить в порядок. Но процесс ещё в самом начале. Машинный въезд перегорожен (чтобы скотина не заходила), внутри полов нет, но всё более-менее расчищено, и стоят строительные козлы.

Долго здесь находиться у меня возможности нет, катер уже проходит мимо, надо бежать к лодке. Павел потом подтвердил все мои предположения относительно церкви, приятель даже назвал ему человека, который собирает пожертвования на восстановление храма. Это местный предприниматель, хозяин магазина стройматериалов. А церковь эта Иоанно-Предтеченская. Непонятно только, какому именно празднику посвящена.

До Сретенска остаётся уже совсем немного, часа 4 хода. Возникла вдруг дерзкая мысль: а не попробовать ли порулить самому? Когда ещё появится такая возможность? Капитан позволил, только выбрал мне наиболее спокойный участок, плёс. Это только кажется, что река везде одинаково спокойная, а у речников она чётко делится на плёсы и перекаты. Плёс — это небольшой уклон и ровное течение, перекат — уклон больше, течение быстрее и больше виляет из стороны в сторону. Однако даже на спокойном плёсе нос корабля то ветром, то течением всё время уводит, требуется постоянное и напряжённое внимание. Павел стоит рядом, страхует и направляет, но створы на этом участке кормовые, приходится периодически оглядываться назад и контролировать, чтобы они были совмещены. Когда-то давно я пробовал рулить на море, там было проще.

К Сретенску подошли часов в 6 вечера. Мужики снова начали мне всё показывать и комментировать, от той самой малолетней зоны-спецшколы, до заброшенного двухэтажного публичного дома ещё царских времён. Ещё раньше, на пути, они мне рассказывали и про дом купца Лукина (который с двумя башенками), и про дом на Партизанской, 71 (с двухэтажной верандой). Дом Лукина — это, оказывается, дом их речной конторы, и живут в нём сейчас только два человека: Александр-прораб, на втором этаже, и на первом этаже сторож. А в доме на Партизанской некоторое время назад жил Сергей. Потом продал там свою квартиру и переехал.

Катеру надо идти в Затон, на дальний конец города. Меня высадили в центре, нас уже там встречает орава ребятишек с родителями, кто-то из них уже и на борт поднялся, прокатиться до Затона. Жалко расставаться с такой командой, эти два дня на катере стали для меня, пожалуй, самыми яркими за всё путешествие…

А мне сейчас снова в свою гостиницу, бросить рюкзак, и есть ещё вечером немного времени, чтобы и до малолетней зоны добежать, и на холм подняться, где находятся сразу три кладбища — русское, еврейское и мусульманское. Самое приметное — еврейское, обнесённое высокой и художественно выполненной стеной из красного кирпича. Внутри, правда, запустение и заросшая травой разруха, здесь, похоже, давно уже никто не бывает. Но памятники-надгробья, которые там стоят, — это произведения искусства. Некоторые из них более-менее сохранились, и можно прочитать даты: конец XIX и начало XX веков. Сейчас можно только представлять, как всё это выглядело в те годы… А на русском кладбище стоит единственная в городе маленькая каменная церквушка, службы в которой бывают очень редко, несколько раз в месяц. Священника своего здесь нет, откуда-то приезжает. Как выясняется, распространённа на Русском Севере ситуация, когда один священник приходится на весь административный район — это ещё не самый худший вариант. Здесь, по Забайкалью, один священник приходится на несколько районов.

И, похоже, что дальнейший путь мне предстоит именно по таким районам. В Сретенском я что-то долго задержался. Завтра утром надо отсюда сниматься и убыстрять темп.

6. По глубинным районам

28 июля — 1 августа

В ближайшие несколько дней мне надо объехать 6 пунктов, по которым у меня значатся старые деревянные храмы. Это 4 смежных глубинных района: Шелопугинский, Газимуро-Заводский, Балейский и Борзинский. Расположены все эти пункты в основном разбросано, и схема их объезда у меня пока только приблизительная. Более других выбивается село Курунзулай Борзинского района, но уж очень хороша там церковь (видел фото). Впрочем, это потом, а сначала самое очевидное. Ближайший к Сретенску — это соседний Шелопугинский район, в нём значатся две точки: сам райцентр Шелопугино и село Шивия, с которого я и хочу начать. Имеется проезжая дорога Сретенск — Шелопугино, Шивия стоит от неё в стороне, километрах в 30. По вторникам, четвергам и субботам ходит автобус Сретенск — Шелопугино — Газ-Завод — Нер-Завод (названия здесь сокращают), сегодня воскресенье, поэтому рассчитываю только на автостоп.

Дорога на Шелопугино начинается от Затона и идёт на юг. На позицию встал в начале 10‑го, но с машинами как-то, мягко говоря, не густо (не потому ли, что воскресенье?) Кроме того, через какое-то время ко мне присоединился ещё один автостопщик с рюкзаком (конкурент). Зовут Алексей, сам из Читы, из Читинского музея, главный по отделу природы. И нужно ему в те же примерно места, что и мне: хочет добраться до слияния речек Шивии и Даи, там должны быть гнездовья белого аиста и ещё какие-то старинные палеонтологические отложения (растений, мхов, насекомых).

Имеется и ещё один усугубляющий фактор. Дорога на Шивию закольцована, и от основной дороги туда ведут два заезда: от села Мироново и от села Копунь. И непонятно, где лучше вставать, по какому из них чаще ездят. Ближайший — от Мироново, это первое по дороге село, в 35 километрах, и относится уже к Шелопугинскому району.

На позиции пришлось простоять около часа, прежде чем нас обоих подобрала легковушка. Двое молодых парней, едут только до Мироново. Высадили у поворота на Шивию, Алексей дальше пошёл пешком, а я остался на этом повороте в одиночестве.

Местные жители сначала обнадёжили: сказали, что на Шивию отсюда уехать вполне реально, более того, у них там пекарня, и оттуда сюда каждый день привозят хлеб, машина обычно приходит часов в 11. Однако ни в 11, ни в 12 машина так и не появилась. Прошла в ту сторону пара легковушек, но не до Шивии, а до ближайшего Ишикана. В итоге простоял я на этом повороте безрезультатно более двух часов и решил переместиться в Копунь, к другому заезду: он ближе к райцентру, и, наверное, машины там должны ходить чаще.

С Мироново снялся в час дня. Подобрала легковушка, провезла ещё 14 километров, до следующего поворота. На этом повороте я простоял ещё три с половиной часа, и тоже совершенно безрезультатно. Было, как и в Мироново, несколько попутных машин, но не до Шивии, а до ближайшего Даякона. Да и по основной дороге машины сегодня проходят лишь эпизодически.

Время, однако, близится к 5 часам, и чем дальше, тем чаще возникает мысль, что ехать сегодня в Шивию уже, наверное, поздно. Даже если меня кто и подвезёт, на чём потом выберусь обратно? Не правильней было бы добраться до райцентра Шелопугино и вопрос с попаданием в Шивию решать уже там? В крайнем случае, заказывать такси.

На основной дороге машину я застопил быстро. Едут трое: муж, жена и маленькая дочка, за рулём жена. Три часа назад проезжали в обратном направлении (к родителям жены), видели меня на этом же месте. Теперь возвращаются, видят — всё ещё стою. Решили остановиться, помочь.

До Шелопугино километров 25‑30, доехали быстро. Главу семейства зовут Александр, по дороге разговорились: церковь в Шивии, церковь в Шелопугино, из Москвы ехал, чтобы их посмотреть, а машины не ходят. Александр подтвердил мои предположения: в воскресенье здесь движения — ноль. Ездят обычно в райцентр по каким-нибудь делам (чаще всего в больницу), а по воскресеньям всё закрыто. Рейсовый транспорт в Шивию, естественно, никакой не ходит, и вообще, хорошее сообщение здесь только с Читой — несколько маршруток в день.

Тем не менее, мой сегодняшний вопрос решился неожиданно быстро. Как к их дому подъехали, выяснилось, что Александр сам занимается здесь частным извозом. И согласился свозить меня в Шивию (и обратно) прямо сейчас, время ещё не позднее. Только за это придётся уже заплатить. Впрочем, Александр, учитывая тематику моего путешествия, решил мне сделать скидку, примерно в половину: 2 тысячи за всё.

Но сначала он свозил меня к шелопугинской церкви, которая выглядит сейчас более чем удручающее. То, что от неё осталось, представляет собой некий сильно побитый объём под дырявой двускатно-крещатой кровлей, вытянутый по линии юго-запад–северо-восток с широким выступом по северо-западной боковой стороне. Объём был обшит, и по обшивке сделана штукатурка, которая сейчас наполовину осыпалась, а во многих местах отлетела вместе с досками обшивки, обнажив брёвна сруба. В церкви раньше был ДК, вернее сказать, оставшийся объём составлял лишь малую его часть. Всё остальное было пристроено с юго-восточной стороны, и от него остался сейчас только контур фундамента и небольшой фрагмент ещё не разобранных бетонных и кирпичных конструкций, непосредственно примыкающих к остаткам церкви. Это была Покровская церковь 1782 года, одна из старейших во всём Забайкалье. Александр показал мне на своём телефоне фотографию её прежнего вида, которая была сделана с рисунка, выполненного по памяти местным школьным учителем черчения. На рисунке церковь изображена с одной основной главой, стоящей на вытянутом двухъярусном восьмигранном барабане, с трапезной и массивным столпом колокольни, увенчанной главой, по размерам раза в два превосходящей основную. И сейчас даже трудно представить, какую часть изначального храма составлял оставшийся фрагмент. Единственная версия (возникающая методом исключения) — это то, что оставшийся фрагмент представляет собой основную храмовую часть церкви, а алтарь был направлен на юго-восток, где позже был пристроен основной ДК. Возникала одно время мысль о восстановлении этой церкви, однако священник, осмотрев её остатки, вынес заключение: восстановлению не подлежит. И для служб было выделено специальное помещение в одном из близлежащих домиков.

По дороге в Шивию разговор зашёл, как обычно, о здешнем житии-бытии. Районы, подобные Шелопугинскому, называют сейчас депрессивными. Даже в соседнем ещё более глубинном Газ-Заводском районе ситуация не такая безотрадная. Там имеются два больших золотодобывающих предприятия — Быстринский ГОК (горно-обогатительный комбинат), относящийся к группе «Норникель», и Новоширокинский (Широкинский) рудник. На них работает несколько тысяч человек, но местных туда берут неохотно, работают в основном вахтовики. А здесь на весь район из всех предприятий-предпринимателей только один фермер — в той самой Шивии. Чтобы как-то выживать, некоторые хозяева держат скотину, причём сразу по много голов. Я сегодня во время своего долгого ожидания видел эти многочисленные стада, будто бы совхозные. Оказывается, нет, не осталось тут ни совхозов, ни колхозов. Частные стада, принадлежат нескольким хозяевам.

Имеется в районе и масса других проблем. В районной больнице, к примеру, из врачей работают: один терапевт, один лор, один гинеколог. Хирург приезжает дней на 10, вахтовым методом. Если тяжёлый случай, больного вывозят либо в Читу, либо в Краснокаменск, второй по величине город области. До каждого из них порядка 400 километров. Нынешнему губернатору до всех этих проблем, по большому счёту, дела нет, он не из местных, временщик, Александр называет таких гастарбайтерами. Не в бровь, а в глаз…

Александр, к моему удивлению, повёз меня не по ближнему повороту, а по дальнему, через Мироново. Говорит, там дорога лучше. Однако и её дождями размыло довольно сильно, так что иногда приходится с неё сходить и ехать полевым просёлком.

В Шивию приехали к 7 часам вечера. Это не слишком крупное, но раскидистое старинное село. Здесь можно увидеть дома и под самцовой кровлей, и, чего я ещё по Забайкалью не встречал, с хозяйственной частью. Церковь стоит отдельно, за речкой, и, в отличие от Шелопугино, её вид меня очень порадовал. Она восстановлена, приведена в порядок и действует. И восстановлена она силами местных жителей. Это церковь Рождества Христова, 1872 года постройки, одноглавая, под обшивкой, с квадратной колокольней. Поставлена в форме креста, основной четверик увенчан восьмигранным куполом с барабаном и главой. Алтарь прямоугольный, перерыт на два ската, со своей малюсенькой главкой. Завершение колокольни дублирует завершение основного объёма, только в малом варианте. Подколоколенный притвор увеличенной высоты и расширен с северной и южной боковых сторон. Уже не в первый раз здесь такое вижу…

В Шелопугино вернулись к 9 часам. Александр подвёз меня прямо к гостинице, одноэтажной протяжённой постройке, и уехал только тогда, когда убедился, что гостиничные работники на месте и на одну ночь меня примут. Я у них сегодня в единственном числе. Стоимость за одну ночь 850 рублей, но, узнав, что я из Москвы и путешествую, решили сделать скидку, взяли 500.

А с утра надо двигаться дальше, следующая моя точка — село Батакан соседнего Газ-Заводского района. Стоит на сильном отшибе, 80 километров в сторону от райцентра. Напрямую отсюда доехать маловероятно, сначала надо добраться до самого Газ-Завода. От Шелопугино это 94 километра дальше по дороге, и здесь уже можно подсесть в проходящую маршрутку из Читы, места обычно бывают. Первая волна маршруток проходит утром, часов в 10‑11, останавливается на основной проезжей улице, у магазинов.

Ждать 10 часов не хочется, вышел в половине 9‑го. И удивительное дело: насколько вчера всё шло туго и неудачно, настолько сегодня вышло чётко и слажено. Маршрутки ещё не начали подходить, а я уже успел договориться с водителем остановившегося здесь большого грузовика, направляющегося на Широкинский комбинат. Водителя зовут Андрей, сам он с Балея, возит на своём личном грузовике концентрат с комбината на станцию Приисковую, откуда его уже отправляют дальше, по железной дороге, для дальнейшего обогащения (на комбинате производится только первичная грубая очистка). Доехали за два с половиной часа, в половине первого были уже в Газ-Заводе. Андрею надо ехать дальше, высадил меня у кафе, но перед этим я успел заметить в посёлке автобус с очень интересной надписью: «Батакан». Спросил в кафе у народа — да, действительно, есть такой, ходит по понедельникам и четвергам (сегодня понедельник), отправляется в 4 часа, от центра. Это замечательно: успеваю и пообедать, и посёлок посмотреть, и даже в музейчик местный попробовать сходить: понедельник, но вдруг открыт.

Действительно открыт (выходные — суббота-воскресенье). И там на одном из стендов перечислены все сереброплавильные заводы даурского-забайкальского края, которые здесь работали в XVIIIXIX веках. Их было восемь: Аргунский (он же Нерчинский — по городу, где находилось его управление), Кулукчанский, Кутомарский, Шилкинский, Газимурский, Воздвиженский, Екатерининский и Талманский, переименованный впоследствии в Александровский. Все кроме Воздвиженского были государственными (царскими), Воздвиженский принадлежал золотопромышленнику М. А. Сибирякову. Сейчас от всех этих заводов остались в лучшем случае названия населённых пунктов: запасы серебряной руды были выработаны в середине XIX века. Со временем даже в народе возникла иная версия происхождения этих названий (речники мои рассказывали): что «завод» — это от слова «заводить», каторжников туда заводили с этапов.

Газимурскому Заводу повезло более других: в районе были обнаружены большие запасы золота. Газ-Заводский район вообще занимает второе место в области по запасам полезных ископаемых. Можно запросто построить здесь ещё пару ГОКов.

Само село Газ-Завод основано в 1774 году, когда здесь был заложен сереброплавильный завод. Его застройка до сих пор имеет преимущественно сельский вид. В центре сохранилось несколько старых каменных домов, стоит новодельная деревянная церковь…

Дорога на Батакан идёт в направлении север-северо-восток, вдоль речки Газимур, преимущественно открытыми местами, с иван-чаем по обочинам. Автобус по пути проходит цепочку селений, и среди них есть интересные и хорошо сохранившиеся. Регулярно вижу дома с хозяйственной частью, которая может компоноваться с основным домом в разных вариантах, например, в виде задней, Т‑образно примыкающей пристройки.

В Батакан ехали 2 часа, прибыли в начале 7‑го, вышел прямо у церкви. Здесь мне малость не повезло: начался дождь, из разряда долгоиграющих. И, судя по обстановке на небе, ждать его окончания безполезно. Осматривать и фотографировать церковь придётся под дождём.

Это церковь Казанской иконы Божией Матери, 1790 года постройки. Сохранилась неплохо, только что без завершения и без яруса звона. По конструкции напоминает Боты, только другие пропорции, менее растянутые. Алтарь трёхгранный, трапециевидный, четырёхскатная ломаная кровля основного четверика (за счёт пощипцового покрытия каждой из сторон), коротенькая трапезная и уже знакомого типа высокий подколоколенный притвор, растянутый по линии север-юг, перпендикулярно основной оси храма. Это, вероятно, элемент местного забайкальского стиля. Обшивка церкви по виду старая, а кровли все недавние, из современного листового материала типа металлочерепицы. В церкви сейчас располагается клуб, а напротив, через дорогу, стоит один интересный домик «глаголем» (в форме буквы «Г») — на Русском Севере я видел такие в Вологодской области, только гораздо большие по размерам.

Время, между тем, близится уже к 7 часам. Когда сюда ехал, я понимал, что сегодня уже вряд ли выберусь обратно в Газ-Завод и ориентировался на ночёвку здесь, на месте. Село не маленькое, имеется своя администрация, глава, заместитель, директор клуба. Однако никого из них я дома не застал. Да и бегать тут под дождём и под рюкзаком, мягко говоря, не слишком удобно. Впрочем, как вскоре оказалось, мне и не надо было этого делать. Выйдя на дорогу, я очень быстро застопил пожарный УАЗик (кузовной вариант «буханки»), возвращающийся в Газ-Завод, и к началу 10‑го меня доставили прямо до гостиницы. Гостиница здесь ещё более примитивная, чем в Шелопугино: деревянный одноэтажный домик с проседающими половицами и удобствами на улице, но одну ночь переночевать вполне возможно, цена 600 рублей. Кроме того, дежурная дала мне несколько телефонов, по которым заказывают места в маршрутке, и я тут же застолбил очень удобный вариант на половину 7‑го утра.

Маршрутка идёт до Читы, мне нужна только первая треть этого пути, но платить приходится всё равно как до Читы — 1100 рублей. Следующий мой пункт — городок Балей, районный центр на речке Унде. Маршрутка через него не идёт, нужно будет выскочить на треугольном перепутье в районе деревни Бочкарёво.

От Газ-Завода до Бочкарёво 160 километров. До Шелопугино идём уже знакомой дорогой, дальше сворачиваем налево, к западу, вдоль Унды. Вышел у развилки: прямо Балей, направо Приисковая, Нерчинск и дальше на федеральную трассу. И только что, за полкилометра до этой развилки мы сомкнулись с дорогой, ведущей в Курунзулай (тот самый, который отовсюду выбивается). Здесь уже Балейский район, и в этом районе мне надо посетить два пункта, с которыми, как кажется, проблем возникнуть не должно. Меня сейчас больше волнует именно Курунзулай, и вон она, прямая дорога. Не постоять ли на ней прямо сейчас? Хотя бы разведать транспортную обстановку.

Всё как я и предполагал. До Курунзулая 110 километров, и это уже другой район. А дорога хоть и сквозная, но не основная, а как бы дублирующая. Машин идёт очень мало, и только до ближних мест, в пределах района. Простоял я там минут 40 и решил больше времени не терять, а подлезать под рюкзак и двигаться потихоньку в сторону Балея, тормозя на пути всё подряд. А до Курунзулая придётся, скорей всего, заказывать такси. За большие деньги.

До Балея здесь километров 20, но пешком пришлось пройти не слишком долго. Подобрала легковушка, и в начале 12‑го я был уже на месте, у автобусных касс.

Деревянные храмы по Балейскому району у меня значатся в двух точках. Это большое село Ундино-Поселье и маленькая деревушка Барановск. До Ундино-Поселья километров 40, но хорошая дорога, и должен ходить автобус. С Барановском сложнее. Это от Балея 10 километров вниз по Унде, тоже есть дорога, но тупиковая: деревня стоит по другому берегу, и нет моста. Местные переходят речку вброд. 10 километров — это в пределах пешей досягаемости, но потребует много времени. Впрочем, как выясняется, с Ундино может получиться ещё дольше. Автобусы туда действительно ходят, но только один-два рейса, и не каждый день. Сегодня был утренний, в 7 часов, должен быть ещё дневной, в 4 часа. В Барановск ни до, ни после обернуться не успеваю. Завтра в Ундино только один проходящий, в половине 9‑го утра, обратно под вечер. Тоже не вариант, не хочу здесь надолго зависать. Сегодня уже 15‑й день моего путешествия, пора выходить на финишную прямую. Нагрузил я своими заморочками бедную автобусную кассиршу, та даже не знала, что мне и посоветовать.

Однако один дельный совет она мне всё же дала. Тут, оказывается, в соседней пятиэтажке имеется что-то типа гостиницы, и не слишком дорогой. Обращаться нужно в кафе быстрого питания, расположенное на первом этаже того же дома.

Да, действительно, всё так и есть. Гостиницей заведует одна из работниц кафе по имени Марина. Это просто немного переоборудованная квартира на пятом этаже без лифта (только какая-то чересчур длинная), в которой сдаются комнаты. 850 рублей за ночь, и у меня одноместный вариант.

Теперь надо что-то решать относительно выездов. Но ничего путного в голову пока не приходит. Быстрее даже начал решаться вопрос с Курунзулаем. У этого дома обычно тусуются таксисты, стоит сейчас там одна машина. Водителя зовут Владимир, договорились сразу, на завтра, на час дня. Причём сразу с вещами, и обратно не сюда, а на станцию Приисковую. А оттуда уже по железной дороге в сторону Читы.

Это означает, что попадать в Ундино-Поселье и Барановск надо прямо сегодня. И как ни прикидывай, вариант вырисовывается только один. Пришлось через некоторое время договариваться с тем же Владимиром, чтобы свозил до Ундино и обратно.

Владимир быстро вник в основной предмет моего интереса и сделал встречное предложение. Тут, оказывается, есть ещё одна старая деревянная церковь (неучтёнка), в селе Новоивановск, и в Ундино можно, свернув с основной дороги, проехать через это село.

Выехали в час дня. Поездки на такси хоть и недешёвы, но имеют свои преимущества, кроме удобства передвижения. Таксисты обычно, узнав, что я приехал издалека, начинают по ходу движения проводить что-то вроде экскурсии, обрисовывая при этом, как вообще в этих местах живётся-можется. Не только, впрочем, таксисты. Мне ещё и Андрей-балейский (который подвозил от Шелопугино до Газ-Завода) много чего рассказал. И из всех этих дорожных разговоров вырисовалась некая общая картина.

Балей — это городок старателей-золотодобытчиков. Рудник здесь существует с 1929 года, золото добывали и шахтным, и карьерным способом. Был ГОК, 18 шахт, в непосредственной близости от городка имеется несколько огроменных карьеров с гигантскими отвалами. Однако всё это — лишь отзвуки былой славы. ГОК уже не работает, шахты заброшены и затоплены. Владимир потом провёз меня мимо трёх таких, по другому берегу. Затоплены в 90‑е годы, и по непонятной причине: золотые запасы там ещё далеко не исчерпаны. Сейчас работает только один Каменный карьер, остальные тоже затоплены, работы в городе нет. Народ местный сетует: живём на золоте, а самые бедные. А молодёжь, которая порасторопнее, просто моет золото нелегально. Да, бывает, что их ловят: поймают, оштрафуют на какую-то сумму, отберут всё, что намыли, а они потом снова намоют, на новом месте, и с лихвой всё окупят. Все ездят на дорогих машинах.

Сколько уже езжу по Читинской области, и везде примерно одинаковая картина. Водители-дальнобойщики сравнивают с соседней Бурятией: там жизнь гораздо более налажена, разница кардинальная…

Дорога на Ундино-Поселье проходит сначала мимо соседнего с Балеем посёлка Новотроицк, затеи раздваивается. Основная пошла направо, а прямо старая, вдоль речки, только до Барановска. Раньше она вся шла вдоль речки, но как-то весенним паводком эту дорогу просто смыло. После этого решили её не восстанавливать, а отсыпали новую, поверху, за сопками. Старая возобновляется только в Новоивановске (примерно на полпути до Ундино), куда мы сворачиваем с основной верхней дороги.

Новоивановск расположен у подножия крутых сопок, церковь показывается прямо сразу, на спуске. От всей церкви, собственно, осталась только квадратная колокольня, с железной главкой и покосившимся крестом. И жалкие загнивающие остатки сруба соседнего объёма (вероятно, трапезной). В этой церкви, по словам Владимира, раньше стригли овец.

А ундинскую церковь Владимир даже и не представляет, узнал о ней только от меня. Действительно, на церковь она сейчас совсем не похожа, видел её фото на сайте. Село большое, где искать — непонятно. Есть, впрочем, на том фото некоторые привязки.

Стоит эта церковь, как я и думал, в центре села. Не на первом плане, но из окошка я её увидел. То, что она деревянная, надо знать заранее. Сейчас её стены отштукатурены и покрашены в белый цвет. Завершений никаких не сохранилось, угадываться может только членение: прямоугольный алтарь, храмовая часть, трапезная, каждый объём под своей двускатной кровлей. Но выглядит она так только с передней, северной стороны. С южной стороны её и вообще не узнать: там сделана центральная перпендикулярная пристройка, которая скрыла даже то, что оставалось. В этой пристройке сейчас находится библиотека. Время ограничено, не хочется задерживать Владимира, но самую малость пообщаться с библиотечными работницами мне всё же удалось. И они показали мне пару старых фотографий этой, ещё не обезображенной церкви. Это Покровская церковь 1861 года, была одноглавая, со ступенчатой четырёхскатной кровлей основного объёма и шатровой восьмигранной колокольней. В 1954 году церковь была перестроена под сельский ДК.

На обратном пути у поворота на Барановск стало понятно, что Владимир готов свозить меня и туда — но только до брода. А речку форсировать придётся уже самому. Доехали без проблем, дорога нормальная, вон даже и церковная главка виднеется над стеной деревьев, кажется, ещё совсем немного — и я там. Речка неширокая, метров 30‑40, но вода в ней после дождей сильно поднялась, течение быстрое, и дна не видно. Я сначала было разулся, закатал джинсы, сунулся — но скоро понял: нет, не перейду. Только намокну. Уже намок. Обидно: церковь была, можно сказать, в двух шагах. И что, ехать теперь обратно в Балей? Неправильно это, должен быть какой-то вариант. В Балее мост, а по тому берегу на карте тоже нарисована какая-то сомнительная дорога до Барановска. Владимир говорит, что она очень плохая, и машина там не пройдёт. Машина не пройдёт, но, может быть, я смогу пройти пешком? Да и на машине, наверное, какое-то расстояние всё же можно проехать. Хотя бы до посёлка Нижний Кокуй (4 километра от моста). До Барановска тогда останется километров 10, это часа 2 в один конец плюс как минимум полчаса там, на месте. Сейчас половина 4‑го, есть шанс успеть вернуться до темноты.

Владимир провёз даже дальше Нижнего Кокуя, ещё километра полтора. Высадил у первой большой лужи, лезть в которую не решился. Наездил я с ним сегодня на 2 тысячи (тариф стандартный: 20 рублей за километр), но это того стоит. Кроме того, он мне оставил телефон ещё одного такси, которое я могу вызвать на обратном пути, с этого места.

Сейчас уже половина 5‑го, времени терять нельзя. Дорога, как оказалось, вполне приличная, луж таких больших всего несколько плюс ещё один ручей без моста. «Нива», «козёл», «буханка» проехали бы запросто. Погода хорошая, не жаркая, дождя тоже не ожидается. Идёт дорога в основном возвышенными открытыми местами с разнотравьем, по холмам-сопкам, лес на отдалении. Великолепно просматривается противоположный берег с чередой лысых и на заднем плане частично поросших лесом сопок. Тишина, ширь и простор, страна Даурия раскрывается во всей красе. Всё-таки места лучше всего чувствуешь, когда передвигаешься по ним в пешем темпе. Не смог сегодня речку перейти — вот, получил такую возможность.

За несколько километров перед Барановском дорога спускается в нижнюю долину и продолжается уже по ней. Появляются деревья, кусты, обзор резко сужается. Но осталось уже немного, и вот, наконец, показывается первый дом. За ним второй, третий, кладбище на холме, и на этом кладбище какая-то старая деревянная постройка, очертания которой что-то мне определённо напоминают. А это, похоже, ещё одна неучтёнка. Часовня. Точно, она, вон даже основание креста сохранилось. Неучтёнка — это замечательно, только вот основной церкви что-то не видать. И, как вскоре выяснилось, её здесь и нет. Она стоит за ручьём, в другой части деревни, скрытой за кустами-деревьями. Надо пройти по тропинке через три мостика.

Вот она. Церковь Димитрия Ростовского, 1883 года постройки, стоит с края деревни. И в очень приличном состоянии: недавно отреставрирована местными жителями при спонсорской поддержке одной предпринимательницы из Балея. Сделали всё аккуратно и старательно, даже чересчур. Заглянул в окошко — там тоже всё, как подобает, обычный церковный интерьер, выбивается только одна деталь: наружные ручки у царских врат. Их никогда не делают, поскольку открываются эти врата только изнутри. Церковь освящена, и когда приезжает священник, в ней бывают службы.

Однако раньше эта церковь наверняка выглядела иначе. Должно было быть какое-то храмовое завершение. Сейчас же поставлена просто маленькая вытянутая главка поверх четырёхскатной кровли, покрывающей одновременно одинаковые по ширине храмовую часть и подколоколенный притвор. Алтарный выступ прямоугольный, перекрыт на три ската, над притвором прямо из кровли вырастает квадратный ярус звона с колоколами и собственной главкой. Кровли все сделаны из металлопрофиля, поновлена обшивка, над входом устроен навес. Порадовал меня Барановск, не зря я так сюда стремился. И сама деревня какая-то особенная. Маленькая, тихая, живёт сама по себе, при отсутствии моста — как на острове. Владимир говорил, выделяли им деньги на строительство моста, но они всё потратили на отсыпку дороги по тому берегу. Здесь подольше бы задержаться, пообщаться с жителями, но уже 6 часов вечера, и надо двигаться в обратный путь. Забежать только сначала на кладбище, к часовне.

Часовенка эта самой простой формы, маленькая, квадратная, приземистая, без обшивки, под пологой четырёхскатной кровлей. Кровлей, впрочем, это назвать нельзя — просто оставшиеся от неё, не до конца прогнившие доски. Сильно прогнили и некоторые брёвна сруба. Но потолок имеется, сплошной и весь в щелях. Внутри сделана полка на всю ширину, и на ней стоят иконы — или, точнее сказать, иконные доски с полностью смытыми изображениями. А снаружи на одном из брёвен белой краской сделана надпись: «Споси и сохрони» (орфография сохранена). С грамматическими ошибками, но от души…

В обратный путь двинулся в половине 7‑го, по времени шёл почти 2 часа, на подходе к той самой нижнекокуйской луже вызвонил такси и к 9 часам был уже в гостинице.

Утром созвонился с Владимиром, подтвердили с ним вчерашнюю договорённость насчёт выезда в час дня. А до этого момента у меня как бы свободное время, которое желательно потратить с пользой. Например, дойти до местного музея.

Музей располагается в здании городского ДК, приметном и по-советски монументальном: с массивной колоннадой при входе и огромным панно во всю двухэтажную стену на тему спорта и культурного отдыха советских людей. Ощущение «островка социализма» дополнительно усиливается стоящим на переднем плане памятником вождю мирового пролетариата и выстроенными напротив в ряд аккуратными двухэтажными домиками «пленно-немецкого» стиля. И ещё один отзвук той, не самой худшей эпохи в жизни нашей страны — свободный вход в музей.

Музей занимает несколько отдельных комнат, хранительницу зовут Вера Ивановна, приятная в общении женщина моего примерно возраста, кроме того, в некотором смысле ещё и коллега. Окончила читинский пединститут и долгое время преподавала в педагогическом колледже (блок естественных наук). И в связи с этими двумя моментами у нас возникло много общих воспоминаний, особенно по поводу некоторых выставленных предметов в ретро-части экспозиции…

Всё это очень душевно и навевает благостные ощущения, но меня в первую очередь интересует то, что связано с историей — как самого города, так и всех этих мест. А история этих мест связана прежде всего с золотом. По Забайкалью его добывали ещё с древнейших времён, о чём свидетельствуют найденные при археологических раскопках в долинах Шилки и Аргуни каменные, бронзовые, медные горные инструменты, оставшиеся от первобытных жителей Даурии. В 1736 году на речке Унде появился посёлок Кибирево (современный Новотроицк), а в 1892 году от Новотроицкого золотого промысла по соседству возник новый старательский посёлок. Золото здесь поначалу добывали из россыпей, но в 1929 году были обнаружены и рудные запасы, что обусловило рост и развитие посёлка. В 1938 году рабочий посёлок Новотроицкий Промысел был преобразован в город Балей. В те времена население города составляло свыше 30 тысяч человек, однако в последующие годы оно начало неуклонно снижаться. Сначала небольшими темпами, но с конца 1980‑х по начало 2000‑х оно снизилось почти наполовину и сейчас составляет около 11 тысяч. По вполне понятным причинам…

С Владимиром выехали вовремя, в начале 2‑го. Путь предстоит неблизкий, для начала 130 километров до Курунзулая. После бочкарёвского перепутья выходим на грунтовку, вполне приличную и проезжую. Погода сегодня хорошая, солнечная, только в воздухе висит лёгкий смог — где-то горят леса. Дорога идёт на юг, природные виды уже привычные, даурские: всхолмленный ландшафт, леса чередуются с обширными степными просторами, усеянными различными цветами — белыми, жёлтыми, синими. И сиреневым иван-чаем, по отдельным местам. По пути проезжаем несколько селений, в которых пытаюсь выискать на ходу что-нибудь интересное. Домики здесь в основном небольшие (есть даже в одно окошко на фасаде), перекрыты на два ската, но у некоторых из них имеется интересно скомпонованная хозяйственная часть: пристроенная не сзади, а сбоку. Как в северном доме «кошелем», только иных пропорций и гораздо меньших размеров. Эта часть здесь узенькая, наподобие длинного коридора вдоль боковой стены, без окон, под собственной кровлей, которая идёт как бы в продолжение основного ската. Никогда ещё не встречал такой тип.

После села Гирюнино через некоторое время начинается уже Борзинский район, дорога поднимается на Курунзулайский перевал, после спуска с которого леса заканчиваются, и начинается чистая даурская степь. Курунзулай — первое село в этой степи, показывается издалека, вместе со своей основной доминантой — деревянной церковью Спаса Преображения 1895 года постройки. Она высокая, одноглавая, с красивым силуэтом, сохранившим все первоначальные очертания, однако с близкого расстояния впечатление производит уже несколько иное. Состояние у неё далеко не безупречное: выставленные окна, большие дыры в железной кровле, активно облетающая обшивка (и уже облетевшая со всей нижней части храма), внутри разруха и запустение, отсутствие полов и ободранные стены. Стоит она, тем не менее, ровно, и сохранились все три главы: основная, колоколенная и маленькая алтарная. Конструкция этой церкви не типовая, имеет особенности. Алтарь прямоугольный, перекрыт, как и основной объём, на два ската, храмовая глава установлена на высоком двухъярусном восьмигранном барабане, стоящем, в свою очередь, на крещатом основании, образованном скатами основной кровли и боковых щипцов. Колокольня ступенчатая, типа «восьмерик на четверике», пристроена к основной храмовой части вплотную, без трапезной. Ярус звона имеет щипцово-крещатое завершение. Церковь обнесена забором, и нижняя часть входного проёма заколочена досками — вероятно, чтобы не ходил там кто ни попадя (коровы, например). Стало быть, церковь эту хоть как-то, но блюдут…

На обратном пути от бочкарёвского треугольника свернули сразу на Приисковую, это ещё километров 40 к северу, через леса. К станции подъехали в начале 7‑го. С Владимиром мы сегодня накрутили километров 300, за всё пришлось отдать 6 тысяч. Много, но на завершающем этапе пути я могу себе такое позволить. Владимир мне за эти два дня здорово помог.

Всё, выхожу, наконец, на финишную прямую. Завершающая точка маршрута — город Чита. От Приисковой в ту сторону идут три дальних поезда — поздно вечером и ночью. И утром ещё один пригородный Чернышевск — Шилка. Ближайший в 22‑58, Владивосток — Новосибирск, и уехать надо именно им. Но сначала не до Читы, а до Шилки, там тоже значится деревянный храм, и я хочу его посмотреть. А от Шилки уже перекладными пригородными: Шилка — Карымская, а Карымская — это уже читинская пригородная зона, ходят электрички до Читы.

Вокзал здесь совершенно пустынный: только кассы, зал ожидания и какие-то служебные помещения, не для пассажиров. Ни буфета, ни каких-либо киосков. Народу тоже никого, я один, до поезда почти 5 часов. Вокзальное здание обшито угрюмо-серым сайдингом с красными прожилками: так сейчас повсеместно отделывают станционные сооружения — глаза бы мои на это не глядели. Посёлок Приисковый тоже совершенно безликий, пойти совершенно некуда. Да и не могу далеко отойти, рюкзак оставить негде…

Поезд подошёл уже затемно. До Шилки недалеко, минут 40 езды, где там буду ночевать, сам ещё не знаю. Идеальным вариантом были бы вокзальные комнаты отдыха.

Шилка — это городок-райцентр, стоящий на Шилке-реке. Возник в 1897 году как пристанционный посёлок при строительстве Транссибирской магистрали. Вокзал здесь гораздо более основательный, чем на Приисковой, и комнаты отдыха в нём — есть! Оплата почасовая, 40 рублей в час. Мне нужно 7 часов, поскольку в 6‑49 отправляется утренний пригородный на Карымскую.

Храм стоит у железной дороги, километрах в полутора от вокзала, идти минут 15‑20. Утром вышел в половине 6‑го, уже рассвело.

А храм здесь совершенно необыкновенный. Даже не храм, а огромный деревянный пятиглавый собор с колокольней, во имя апостолов Петра и Павла. Построен он в 1908 году и выдержан в «железнодорожном» стиле, одной из характерных особенностей которого является «срезанный» угол при стыке скатов кровли с краем конька. Углы основного храмового четверика выполнены в виде выступов, и на этих выступах сделана как бы наружная роспись, с иконными изображениями святых. Главы металлические, золотые с синим, барабаны под главами установлены на крещатых основаниях с ломаными кокошниками. Алтарь пятигранный, колокольня представляет собой восьмигранный ярус звона на четвериковом основании, увенчана шатром с главой наверху и четырьмя щипцами с нижнего края. Весь храм выдержан в зеленоватом тоне с бежевыми клетчатыми прожилками, дополнительное изящество ему придаёт резная полоса подкровельного фриза и ажурные навершия проёмов яруса звона. Одна из наиболее приметных деталей храма — это роскошное высокое крыльцо под клинчатой кровлей, поддерживаемой колоннами из счетверённых фигурно обработанных брусьев. Напротив храма через дорогу установлена новодельная каменная церковка, а неподалёку, непосредственно у путей, стоит приятного вида старый железнодорожный домик, деревянный и одноэтажный, голубой с белым, с резными наличниками и подзорами и двумя симметричными фронтонами с «солнышком». Не всё, стало быть, успели обезобразить серым сайдингом…

До поезда остаётся полчаса, пора бежать обратно к вокзалу. Добежал в расчётное время, вон уже стоит на дальних путях мой пригородный — локомотив с одним вагоном.

7. Чита, столица Забайкалья

1‑3 августа

На Карымскую прибыли в начале 11‑го. Электричка на Читу только вечером, зато автобусы ходят через каждые полчаса. Уехал 11‑часовым и во 2‑м часу был уже в Чите, на привокзальной площади. Спальное место у меня уже забронировано, сработал контакт от Дмитрия, соседа по комнате в Петровском Заводе. От вокзала это в пешей досягаемости, минут 20 хода. Комната пятиместная, и у меня один сосед — но я его даже не видел, он съехал в этот же день. Сколько здесь пробуду, не знаю, сначала надо решить вопрос с билетом до Москвы.

А билетов дешёвых на ближайшие дни уже не осталось. В итоге уплатить пришлось примерно столько, сколько у меня ушло на всё остальное, с момента начала путешествия. Это уже не Дальний Восток с его льготными тарифами… Самолёт послезавтра утром, и на Читу у меня остаётся, таким образом, полтора дня. В моём списке здесь значатся три деревянных храма и ещё множество старинных деревянных домиков. Только стоят они, в отличие от Улан-Удэ, разрозненно, и список этот, скорей всего, далеко не полный. В любом случае придётся методично обходить всю историческую часть.

Погода сегодня благоприятствует, только в воздухе заметный смог и запах гари. Горят леса. По Сибири и Дальнему Востоку это сейчас происходит каждый год, и в огромных масштабах. Раньше такого не было. И это наводит на вполне определённую мысль. За время пути я уже не раз слышал разговоры о том, что лес поджигают умышленно. Кто-то даже видел видеоролик в Интернете, снятый случайным свидетелем: в глубь тайги подлетает вертолёт МЧС, и с него бросают горящие факелы. И потом под эти пожары списывают гораздо большие территории, а лес по-тихому продают куда-нибудь в Китай. У меня ещё три года назад, во время колымского путешествия, был об этом разговор со старым товарищем из Красноярска, мастером-краснодеревщиком. Он таким образом раздобывает, к примеру, древесину кедра, запрещённого к вырубке…

Город Чита по размерам немного меньше, чем Улан-Удэ, 350 тысяч населения. Его территорию принято делить на «запад» и «восток». Запад и восток — это скорее по Транссибу, а если строго по компасу, то это северо-запад и юго-восток. Улицы тоже можно разделить на продольные и поперечные. Так что обходить их, наверное, придётся «змейкой». Например, так: сегодня — центр и западная часть, завтра — деревянные храмы, музей и восточная часть.

А стартовой точкой пусть будет привокзальная площадь. Она здесь не совсем обычная, иначе устроена, чем в других городах. Главная на ней доминанта — это стоящий напротив вокзала величественный пятиглавый кафедральный собор Казанской иконы Божией Матери, с высокой двухъярусной шатровой колокольней. Построен он уже в наше время (2007 год), но не воспринимается как новодел, поскольку выдержан в лучших традициях русского храмового зодчества. Перед собором установлен памятник Александру Невскому. С боковых сторон на привокзальную площадь выходят два учебных института (предпринимательства и инженеров железнодорожного транспорта) и ещё одно протяжённое трёхэтажное здание из тёмно-красного кирпича угрюмого вида, с наглухо задраенными нижними окнами, но очень интересной архитектуры (предположительно начала XX века): асимметричное, с множеством вертикальных выступов и рядом мелких декоративных башенок по верху. Чем-то отдалённо напоминает фрагмент железнодорожного состава. В нём, собственно, и располагалось раньше управление железной дороги. А сейчас его занимает управление ФСБ… Очень интересен и сам железнодорожный вокзал: невысокий, приземистый, симметричный и многочастный, одно- и двухэтажный, со скруглениями, пилястрами и обрамляющими оба входа парными колоннами.

Центральная городская площадь находится недалеко от привокзальной, через два квартала (в поперечном направлении), и сама занимает целых два квартала. На ней разбито два больших сквера с уютными дорожками, фонтаном и величавым памятником Владимиру Ильичу по центру. А из всех выходящих на эту площадь сооружений наибольший интерес представляет двухэтажное деревянное здание центрального почтамта 1893 года постройки, широкое и раскидистое, с множеством заворотов и изящной центральной башенкой, окружённой галереей и увенчанной шатёриком со шпилем. Всё здание выдержано в охристом тоне со светлыми клетчатыми прожилками. Симметрично, по обе стороны от центральной части в здание вписано по кирпичной башенке-брандмауэру розоватого цвета, в этих башенках устроены входы. Перед центральным фасадом установлена символическая верста — нулевой километр.

Центральное ядро города с историческими зданиями не слишком велико, и его можно обойти в пешеходном варианте. Начал, как и хотел, с западной части, но поскольку сам поселился в восточной, то на обратном пути захватил частично и её. Общее впечатление вполне благоприятное, нашёл немало интересных домов и домиков, каменных и деревянных, с художественными деталями, стоящих и поодиночке, и ансамблями. Из каменных, правда, многие пребывают в запущенном состоянии, с облетевшими фрагментами штукатурки и требуют поновления. Деревянные наоборот, вполне пристойного вида, хочется только, чтобы на них было поменьше ярких вывесок и броских реклам. Из каменных почему-то более других приглянулось старинное двухэтажное здание пожарной части с трёхъярусной каланчой под высоким шпилем (улица Чкалова, 116), а из деревянных выстраивается целый список, и про каждый домик в этом списке можно было бы говорить очень долго, что потребовало бы отдельного повествования. Но не могу не назвать хотя бы самые выдающиеся.

Амурская, 108, усадьба Коновалова в стиле модерн, начало XX века. Одноэтажная, в форме буквы «Г», с двумя окошками на уличном фасаде и свисающими подкровельными фальш-закомарами, украшенными резьбой. А самая яркая и приметная деталь — это необычного вида угловой «вынос» верхнего края бокового дверного простенка с накладным рисунком, напоминающим хвост кометы и с массивной завитушкой-волютой на конце, увенчанной высоким шпилем. Ленина, 110, аккуратный и отреставрированный особняк Полутова начала XX века с асимметричным фасадом сложной композиции, включающей купол с люкарнами, каплевидный кокошник с внутренним перекрестием, трапециевидный аттик над входным простенком, резные кронштейны под выносом кровли и входным навесом. Бабушкина, 82, усадьба Лукина 1911 года, построенная в русском сказочно-теремном стиле, с обилием резных украшений. Её можно обойти со всех сторон, и с каждой стороны у неё вид совершенно разный и по-своему красивый. Особенно хороша боковая наружная лестница на второй этаж, с заворотом и фигурными ограждениями. По улице Анохина: «зелёный» двухэтажный дом Игнатьевой (дом 53) с куполом, шатром и висячим пятигранным эркером над входом и стоящий напротив «синий» дом Козлова (дом 50), тоже двухэтажный, с верхними щипцами по краям, каждый из которых увенчан тремя шпилями. Интересный одно-двухэтажный ансамбль по улице Чкалова (дома 96, 98, 100, 102) — смотрелся бы лучше, если бы на заднем плане не маячила современная многоэтажка. Ряд одноэтажных частных домиков по улице 9 Января, между Бабушкина и Чкалова — удачно сохранившийся фрагмент старого деревянного города.

Здесь же, в этой части улицы стоит и один из читинских деревянных храмов, собор Воскресения Христова. Необычный храм. Для собора маловат, да и форма у него не совсем соответствует православным традициям. По сути, это просто протяжённый объём, перекрытый на два ската, без какого-либо видимого членения (если не считать чуть приподнятого по высоте западного входного края) и с поставленными двумя золотыми главами на восьмигранных барабанах: массивной основной и меньших размеров алтарной. Впрочем, если зайти с задней стороны, то становится видно, что алтарная часть сделана чуточку уже, но это можно заметить только с близкого расстояния. Вход в храм осеняет ломаный треугольный фронтон, из которого вырастает прямоугольного сечения звонница-колокольня, увенчанная шатёриком с крестом наверху и поясом кокошников в основании. Цветовое решение храма сделано на контрасте: общий светло-бежевый фон, цоколь, кровля, ставни-наличники и иные элементы декора — коричневые. Храм обшит сайдингом, кровли уложены из современной металлочерепицы, но сделано всё профессионально и грамотно — так, что и не чувствуется, что это сайдинг, смотрится как обыкновенная деревянная обшивка. Хороший, кстати, пример того, как можно и нужно использовать современные материалы. Наличники, полуколонны по виду смахивают на пластик, однако, судя по характерным трещинам, это, видимо, дерево, только фигурно обработанное с помощью современных инструментов.

На сайте sobory.ru про этот храм написана небольшая заметка, проясняющая некоторые моменты. Само храмовое здание было построено в 1851 году, но не как православный храм, а как католический, польский, и освящён он был во имя Петра и Павла. После революции храм был закрыт, а в его помещении размещена сначала мастерская, затем городской клуб. В 1945 году, когда отношение государства к церкви заметно потеплело, этот храм был передан православной церкви и освящён во имя Воскресения Христова. Долгое время он был единственным действующим храмом по городу и области. В 1994 году, когда была восстановлена Забайкальская епархия, Воскресенский храм был назначен кафедральным собором и сохранял этот статус около 10 лет, вплоть до окончания строительства нового, Казанского собора на привокзальной площади.

Эту церковную тему хорошо бы продолжить прямо с утра. Тем более, что самый интересный читинский деревянный храм, церковь Михаила Архангела, находится как раз неподалёку от того места, где я поселился. К ней выводит тихая и малозаметная улица Декабристов, затерявшаяся в гуще городского квартала. Церковь стоит в окружении малоэтажных жилых домов, её полное название — Старо-Читинская Михайло-Архангельская церковь, 1776 года постройки. Она бревенчатая, без обшивки, одноглавая, с колокольней. Алтарная апсида пятигранная, с собственной главкой, храмовая часть, трапезная и подколоколенный притвор сделаны одинаковыми по ширине. На основном четверике установлен восьмигранный световой барабан с куполом и барабанчиком с маленькой железной главкой. Колоколенный ярус звона тоже завершается куполом, со шпилем (в форме сильно вытянутой узенькой главки), переходящим в крест. Нижние и подкровельные венцы сделаны из лиственницы, остальные из сосны, но не совсем обычной, с красноватым оттенком древесины. Основной каркас церкви рублен в «чашу», алтарь, световой барабан и колокольня с ярусом звона — в «лапу». Кровли все выкрашены в зелёный цвет. И редкий случай для деревянных храмов: эта церковь двухэтажная. Михайло-Архангельским был верхний храм, нижний был освящён во имя Николая Чудотворца. У церкви поставлен символический верстовой столб, такой же, как и в бурятском семейском Тарбагатае: в память о переходе декабристов из Читы в Петровский Завод, со схемой передвижения. И не случайно, что именно здесь.

Церковь эту называют ещё церковью Декабристов. Перед этапированием в Петровский Завод они отбывали каторгу здесь, в Чите — с 1827 по 1830 год, 85 человек. (Чита была в то время глухой деревней на задворках империи). Их каземат и дома их жён находились неподалёку от этой церкви, в которой они получили права прихожан и ходили сюда к причастию. Некоторые из них здесь же и венчались. Сейчас церковь не действует, в ней устроен музей декабристов. И устроен он гораздо лучше, чем аналогичный музей в Петровском Заводе. При ограниченном объём выставочных площадей ёмкими ключевыми штрихами дано ясное представление обо всём, что связано с декабристами и их восстанием 1825 года: и о предыстории восстания, и о тех декабрьских событиях, и о последовавших за ними карательных мерах, и о самих личностях декабристах и их жён, об их жизни и быте на каторге и дальнейшей судьбе.

Одним из наиболее мощных побудительных мотивов к восстанию декабристов стала, как это ни парадоксально, победоносная Отечественная война 1812 года, характеризовавшаяся огромным патриотическим подъёмом, а также Заграничный поход русской армии 1813‑1814 годов, когда множество молодых и энергичных людей впервые увидело вблизи другую жизнь. И по возвращении из похода им, естественно, стало казаться диким и несправедливым, что солдат-героев (которые в своей массе были из крепостных), сражавшихся с ними бок о бок и победивших самого Наполеона, опять заставляют горбатиться на помещиков и обращаются с ними как с неодушевлённым предметом. И не могла не возникнуть вполне закономерная мысль, что если такое у нас возможно, то, наверное, что-то не так в нашем обществе, и требуется его переустройство. Тем более что после наполеоновских войн во многих европейских странах произошли революции и преобразования. В музее выставлен проект конституции, составленный Н. М. Муравьёвым, который предусматривал установление конституционной монархии, ликвидацию крепостного права, отмену сословных привилегий. Однако земли при этом оставались во владении помещиков, и высокий имущественный ценз исключал возможность участия в политической жизни большинства населения страны.

Кроме того, восстание было спровоцировано ситуацией политической и юридической неопределённости, возникшей после кончины бездетного императора Александра I (Павловича) в ноябре 1825 года. Согласно Акту о престолонаследии 1797 года императорский престол должен был унаследовать следующий по старшинству брат Константин. И в строгом соответствии с этим Актом, высших военных и гражданских чиновников, а также войска и всё гражданское население поспешили привести к присяге новому императору Константину Павловичу. Однако Константин ещё при жизни Александра не желал принимать на себя руководство страной и тайно отрёкся от престола, что нашло отражение в манифесте Александра I от 1823 года, который следовало огласить после его кончины. Согласно этому манифесту наследником престола должен стать его следующий после Константина брат, великий князь Николай Павлович, крайне непопулярный среди высшей военно-чиновничьей элиты. Неопределённость ситуации усугублялась ещё тем, что и сам Николай поначалу подписал отречение от престола в пользу Константина. Однако в итоге, после интенсивной переписки с братом, всё же решил принять на себя бремя царствования. Присяга Константину была объявлена недействительной (что не могло не отразиться на настроениях в обществе и в войсках), и на 14 декабря была назначена новая присяга, императору Николаю Павловичу. И утром, в назначенный день присяги, декабристы вывели мятежные воска в количестве 3 тысяч человек на площадь перед Сенатом в Санкт-Петербурге. Войска вышли под предлогом защиты законных прав императора Константина. Основными требованиями восставших были отмена присяги Николаю и введение конституции, однако когда декабристы пришли на площадь, выяснилось, что заседание Государственного совета и Сената уже закончились, все решения приняты, и сановники разошлись по домам. Требования оказалось предъявлять просто некому, а само восстание было подавлено превосходящими в 4 раза по численности царскими войсками. Здесь в музее выставлена подробная схема расположения мятежных и правительственных войск 14 декабря на Сенатской площади.

Декабристов судили. Пятеро наиболее ярых инициаторов (Пестель, Рылеев, Муравьёв-Апостол, Бестужев-Рюмин и Каховский) были казнены (повешены), остальным назначены различные наказания по 11 категориям. Они были лишены чинов, дворянских званий и боевых наград. 120 человек было сослано на каторгу или на поселение. Жёнам декабристов после суда было разрешено считать себя свободными от брачных уз. Однако евангельская заповедь «что Бог сочетал, то человек да не разлучает» оказалась для них единственно значимой: они предпочли добровольное изгнание, оставшись рядом со своими мужьями. И по словам нового императора Николая Павловича, «это было проявлением преданности, что можно наблюдать не так часто». Жёнам, последовавшим на каторгу за своими мужьями, было запрещено брать с собой детей. Дети, рождённые на каторге, записывались в казённые заводские крестьяне.

Если следовать терминологии Льва Гумилёва, можно сказать, что восстание декабристов произошло на некоей пассионарной волне. И, будучи яркими носителями этой пассионарности, декабристы и в казематах читинского острога продолжали таковыми оставаться. Тюремному режиму они противопоставляли занятия творческим трудом: работали над литературными произведениями, историческими исследованиями, переводами, изучали местный край, занимались медициной, просветительской деятельностью. Местное население относилось к ним с большим почтением.

Через 30 лет после осуждения декабристов, в 1856 году новый российский император Александр II издал указ об их амнистии. Декабристам были возвращены военные награды и дворянские звания. Если кто не дожил до этого момента, то все права возвращались детям. Итог этой долгой декабристской каторги очень хорошо подвёл Лев Толстой, высказывание которого выставлено на одном из музейных стендов:

«Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах, были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь; как несчастны были приговорённые и сосланные, и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет, и ясно было, что счастье не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей».

Это, кстати, и мне самому некая памятка. Если бы во всём музее была выставлена только одна эта цитата, это бы уже означало, что я сходил сюда не зря…

На сегодня мне осталось ещё добраться до третьей деревянной церкви и до краеведческого музея. Сначала в музей, он ближе, неподалёку от центра, на улице Бабушкина.

А расположен музей в красивом двухэтажном здании Императорского географического общества 1914 года постройки. Но прежде, чем зайти внутрь, я долго ходил по музейному дворику, где устроен замечательный дендрарий, с различными деревьями, кустарниковыми, травянистыми растениями, священными камнями местных народов и даже фрагментом древнего окаменелого дерева длиной около двух с половиной метров. Да и в самом музее более всего запомнился отдел природы. Обычно в подобных музеях природный бывает только один зал, и я его проскакиваю быстро, а здесь этих залов целых три, и, наверное, в первый раз мне захотелось в них задержаться. Особенно интересным мне показался календарь природы, по месяцам года, с марта по следующий февраль: что в какой месяц происходит с природой, погодой, растительным и животным миром. Эта экспозиция занимает целую стену, где каждый месяц представлен парой небольших витрин, воспроизводящих различные уголки природы, соответствующие этому месяцу. А ещё очень приятно было встретить в этом зале моего знакомого Алексея — того, с кем вместе автостопил в Сретенске. Добрался он тогда куда хотел, но что искал, того не нашёл. Он здесь в музее по природе главный, и все эти три зала и дендрарий — наверняка его рук творение. Знает человек своё дело…

До третьей деревянной церкви пешком шагать далековато, она стоит на западной окраине города, за рекой Читинкой, неподалёку от железнодорожной станции Чита‑1. От музея туда ходит маршрутка.

Это церковь Рождества Иоанна Предтечи 1910 года постройки. Форма у неё, как и у Воскресенского собора, не вполне традиционная. Привычный вид имеет только колокольня, с квадратным основным столпом и восьмигранным ярусом звона, увенчанным шатром с главой наверху и щипцовым поясом в основании. Сама же церковь представляет собой просто протяжённый объём с чуть меньшей по высоте алтарной частью. И храм, и алтарь перекрыты на два ската, алтарь в южной части имеет дополнительный восточный выступ. Главка только одна — небольшая, над алтарём. Всё храмовое здание обшито металлическим сайдингом тёмно-бордового цвета, но наличники и членящие объём полуколонны выполнены из дерева и покрашены в белый цвет. Колокольня тоже белая, пристроена сбоку, у западного края, через неё устроен вход в храм. Кровли все зелёные, из металлочерепицы и металлопрофиля. У этой церкви имеется своя небольшая история, изложенная на сайте sobory.ru.

Её изначальное возведение связано со строительством Транссибирской магистрали. По указу императора Николая II ставились так называемые железнодорожные храмы по всей железнодорожной ветке Забайкальского края. Деревянный Иоанно-Предтеченский храм в Чите был построен в 1900 году на железнодорожной станции «Чита-посёлок». В 1906 году в результате пожара этот храм сгорел. Службы стали проводить в помещении бывшего Красного Креста на станции «Чита-воинская». Рядом со сгоревшим храмом было решено поставить новую церковь, но так как средств на закупку материалов не было, решили построить её из материалов барака Красного Креста. Барак разобрали и перенесли на место нового храма. Во время реконструкции была увеличена высота, внутри выполнены арки, добавлены фронтоны. Наверху поставлены два венца брёвен, купол над алтарной частью и колокольня.

До нашего времени сохранилось не всё. В 1927 году храм был закрыт, а его настоятель сослан на Соловки. В 1993 году храм возвращён православной общине, и начались регулярные богослужения. В 1997 году в нём чудесным образом обновилась Казанская икона Божией Матери.

Сейчас внутри храма всё как подобает, очень уютно, на стенах большие старинные иконы. И никого народа — вообще, даже из церковных служителей. Дверь открыта, может зайти кто хочет, и без всякого контроля. Хотя не исключено, что где-то там висят видеокамеры.

Быстро я сегодня управился, остаётся ещё уйма светового времени. Темп можно немного сбавить. Мне осталось пройти по восточной части города, по тем местам, где не успел побывать вчера.

Да, действительно, есть ещё в городе кое-что интересное. Особенно запомнился трёхэтажный Дом офицеров, яркий образец советского монументализма, с двумя массивными колоннадами по краям, и сталинский парадно-классический участок улицы Ленина (дома 58, 56 и далее) — с эркерами, колоннами, балконами с балюстрадным ограждением, окнами с полукруглым верхом. И ещё неожиданно открыл для себя тихую и малоприметную улицу Забайкальского Рабочего с несколькими почерневшими от времени бревенчатыми домиками нестандартной, сложной конструкции, в которых можно даже угадать присутствие неких сказочных мотивов. Островерхие чердаки, обилие рельефной резьбы, ряд мелких изящных башенок по краю кровли и посреди этих башенок центральная розетка с «солнышком». Домики эти стоят на охране, одному хозяину даже выговор сделали за то, что он вставил пластиковые пакеты (хоть и с переплётами, но всё равно — нельзя). Велели восстановить как было, или выпишут штраф. А из старых окон выдувало всё тепло, и крыша течёт — никто не ремонтирует, хоть дом и на охране. Всё как всегда…

Уже вечер. Завтра самолёт. Посмотреть здесь удалось наверняка не всё, но это для меня обычная ситуация. Что успел, то и увожу с собой.

Самолёт утром в 9‑30, регистрация за 2 часа. Аэропорт от города далеко, от привокзальной площади ходит автобус, первый рейс в 6‑40, уехать надо именно им. Площадь эта в пешей доступности, выйти лучше заранее.

Никогда ещё не завершал свой маршрут в столь ранний час. Есть в этом какой-то особый привкус. Улицы пустынные, народу никого, никакой суеты, толчеи, потоков машин. Даже привокзальная площадь предстаёт в совсем несвойственном ей виде. И весь город открывается таким, каков он есть в своём подлинном естестве, очищенном от всего наносного и ненужного. И это, наверное, самое главное из того, что мне надо с собой увезти.

А. С. П.

август-декабрь 2019