Жемчужины памяти

Маргарита Баева
* * *

Очень трудно писать. Живёт он в нашей памяти. Давайте вспомним какие-то маленькие эпизоды, связанные с ним.

В 1992–93 году он опекал одну девчушку-подростка, у которой не складывались отношения с родителями. Помните? Я – очень смутно.

Показывал нам слайды – картины Константина Васильева. Очень его любил, по-моему, участвовал в организации музея, вешал картины там. Было это?

«Песни» Шуберта. Давал вам слушать пластинку с деревом под звёздами?

Укладывал нас в караулке. Только он мог уложить 25 человек на 15 кв.м. Может, с размерами ошибаюсь.

Ароматные груши и яблоки привозил из своих крымских поездок. В сеточках.

Наверное, каждый вечер где-нибудь трудился, крушил советские перекрытия в церквях. Дениска подхватил потом это дело.

Однажды заснул на концерте классической музыки. Так уставал.

Я не видела его грустным. Чуть-чуть растерянным – да. Он не замечал плохого и жил в своём чудесном и чистом мире. С нами.

Дина Захарова
* * *

Да, очень хорошо Рита написала, действительно практически не помню его грустным, он очень легко мог переходить с грустных нот на шутку, вспоминаются какие-то трогательные забавные моменты, хотя и не скажешь, что смешные...

Действительно как-то он помогал музею Константина Васильева в Коломне, сужу об этом потому, что нам давали там ночлег во время наших работ в Ново-Голутвином монастыре в 1989-м. Кто уж тогда договаривался, Миша или Костя Козлов, уже и не вспомнить, – поездки были совместные... Есть у меня фотография, которая иллюстрирует один «анекдот», который давно уже стал семейным анекдотом, поскольку я его постоянно рассказываю всем гостям нашего дома, если вдруг разговор заходит о Мише...

А вот «анекдот»: у Миши были «две большие любви» – вареная сгущёнка, и я эту страсть вполне разделяла, и Константин Васильев, о котором практически не слышала, хотя картины его тогда все знали: постеров и календарей много было... Вот сидим мы за столом, едим сгущенку, балагурим о чем-то чайно-сгущёночном... У меня пластиковая ложечка поменьше, у Миши – побольше и потяжелей...

И почему-то среди этого самого разговора он начинает рассказывать о К.Васильеве и даже не столько о творчестве, сколько о жизненном пути художника и именно о его трагической смерти во цвете лет (что-то около сорока)... Мише тогда было около тридцати, мне, стало быть, около девятнадцати, но хотелось, видно, солидности себе добавить, тем более что разговор о смерти, да ещё такой, был неожиданным и из колеи выбил, поэтому я так и залепила: «40 лет? Какой молодой! Практически сопливый!»

Миша сидел прямо напротив меня, и я до сих пор явственно вижу, как ещё на первых словах он утвердительно-понимающе кивает головой, и вдруг взрыв, – это Мишина большая ложка сгущёнки врезается в самую середину моего молодого, не обременённого морщинами мудрости лба: «Винни! Я очень люблю Константина Васильева!»

* * *

Помните, у Миши была замечательно-очаровательно-отвратительная привычка варить всё во всём? Ну таки на завтрак он нам тогда в этом чайнике сварил длинные макароны, уж и не помню, в чём после этого чай был, но макароны съели, а то как же, и только ленивый не спросил: «Почему они из носика не вылазиют?»

Анна Абраменко
* * *

Миша очень любил детей, играл с ними. И они отвечали ему тем же. Когда он умер, мой Гриша (тогда десятилетний) сказал грустно: «Кто же меня теперь будет в сугроб кидать и Снегуром называть?»

Татьяна Подгорная
* * *

Никогда не забуду Масленицу-1995, проходившую в усадьбе Одинцово-Архангельское, что под Домодедово.

Начало марта, затянувшаяся двухнедельная оттепель. Входные ворота растаяли, а залитый к празднику каток превратился в небольшой пруд. Штурм крепости продолжался не более пяти минут – стены оказались совсем тонкими, и взять их не составило особого труда.

На поляне, превратившейся в смесь грязи с остатками снега, после штурма все дружно играли в «третьего лишнего», а потом Миша вручал памятные подарки особо отличившимся во время строительства. Пусть они были чисто символическими, но какую гордость испытывали те, кто их получал, – особенно если участвовали в возведении снежной крепости впервые.

* * *

Март 1994-го, Иосифо-Волоколамский монастырь. По просьбе Риты все приехавшие туда рождественцы привезли мисочки объемом один бакш. Все знали, что это очень много, но сколько точно – неизвестно. В результате на столе оказалась гора посуды – одна другой вместительнее.

Человека много лет нет с нами, но память о нём жива. Наверное, об этом каждый из нас может только мечтать.

Вениамин Грузинов
Титан

Миша любил детей...

Как-то из очередного заплыва я вернулся с разбитым кильсоном.

Было это в 96-м, стало быть, на Осётре я его поломал.

Миша забрал раненый кильсон к себе на завод, наложил на места переломов титановые шины и вскоре вернул: «Носи на здоровье!»

Я радовался как ребёнок...

...Каждую весну, собирая своего Боцмана Чугайлу, показываю матросам этот кильсон: уже половина клёпок повыскакивало, а Мишкина работа весь хребет держит!

Он ведь был простым рабочим, и никогда не был даже студентом, как написано в одной хорошей статье.

Анастасия Варнавская
* * *

Особенно на Маслострое в кан с чаем Миша всегда что-нибудь добавлял, и особенно щедро – еловые веточки. Помню, очень непривычно было. И вкус, и наличие в чае множества неопознанных объектов многих удивляли, а иногда и возмущали... А теперь, если мне доводится вдруг делать чай на костре, обязательно добавляю в него еловые ветки.

---